И тут я замечаю, что моя левая нога уже не занята – оказывается, Бак Гримз уже потерял сознание. Я выпустил его шею и стал лягаться вновь обретенной ногой направо и налево, вперед-назад, и не моя беда, что шпора запуталась в усах дядюшки Джонатана Полака и выдрала добрую их половину. После того как я стряхнул с руки Джима и управился с Эратом, я отобрал у Пекоса топор – тот размахивал им с такой небрежностью, что запросто мог поранить кого-нибудь, и я просто в толк не возьму, с чего это Пекос так настроен сейчас против меня – ведь черепушку-то он проломил себе сам, ударившись о дерево. Я так полагаю, что если ты наметил перелететь, скажем, из одного конца двора в другой, так не худо бы сперва научиться облетать препятствия. И, кстати, не упорствуй Джоэл Гордон в желании искусать мою ногу, он не оставил бы свои зубы в голенище моего сапога.
У меня руки были связаны мыслью, как бы не зашибить кого из родственников, а те, напротив, вконец обезумели от желания меня пришить, так что, несмотря на всю осторожность, число увечий нарастало с быстротой лавины. Одно это отрезвило бы любого, но только не жителей Медвежьей речки. Больших упрямцев не сыскать во всем свете! Трое или четверо снова налипли мне на ноги, словно не знали, что таким способом меня не свалить. А тем временем Эрат Элкинс, отдохнув на морковной грядке, снова пошел на меня с ножом.
Тогда я понял – как ни крути, а придется применить силу, и начал с того, что сгреб Эрата Элкинса в братские объятия – вот почему у того вмялись пять или шесть ребер, после чего он перестал со мной разговаривать. Честное слово, не встречал второго парня, который так глубоко таил бы обиду на житейские пустяки.
А вот если бы он перестал дуться и пораскинул скудным умишком, то сразу оценил бы, насколько по–родственному мягко я с ним обошелся. И впрямь – урони я его под ноги, его непременно затоптали бы, потому как я раздавал удары ногой без разбора всем желающим. Вот почему, слегка подержав, я осторожно выбросил Эрата из толпы, и он врет всякий раз, когда утверждает, будто я нарочно швырнул его на вилы Озарка Гримза – мне вообще недосуг было разглядывать инвентарь, который они с собой притащили.
И в этот самый момент кто-то отсек мне топором ухо. Вот уж когда я не выдержал и начал понемногу выходить из себя. Вдобавок четверо или пятеро родичей лягали, кусали и дубасили меня все скопом и этим своим недостойным поведением вконец истощили мой природный запас мягкости и самообладания. Диким ревом, сорвавшим листья с ближних осинок, я выразил им свое недовольство и пошел махать руками, точно мельница. Через минуту мои невоспитанные родичи усеяли двор, как хурма устилает землю после внезапных заморозков. Затем я вцепился в лодыжки Джоша Гримза и принялся лупить им по головам тех ненормальных, кто еще держался на ногах, а Джош орал так, что со стороны подумать – так вроде с ним непотребно обращаются. И вот, когда двор принял вид настоящего поля боя, дверь дома вдруг распахнулась и целый потоп кипятка вылился на головы враждующих сторон!
На мою шею пришелся примерно галлон, и я не обратил на него особого внимания, зато прочие мгновенно приостановили военные действия и начали кататься по земле, и вопить, и ругаться, а дядюшка Сол, поднявшись среди кучи Бакнеров и Гримзов, возмущенно проревел:
– Женщина! Что ты себе позволяешь?!
В дверях дома с огромным чайником в руке стояла тетушка Завалла Гарфильд.
– Да прекратите вы изничтожать друг друга, идиоты вы этакие, – сказала она. – Англичанина давно уже и след простыл. Стоило начаться драке, как он выбежал через заднюю дверь, оседлал свою лошадку – и был таков! А сейчас, олухи, дети и внуки олухов, угомонитесь вы, наконец, или мне повторить?.. Господи Боже! Что это там за свет?
Со стороны поселка доносились крики, и мне показалось, что для нескольких факелов зарево что-то слишком уж сильное. И тут из леса выбегает Медина Кирби, одна из девчонок Билла, завывая на бегу, точно дикая индианка.
– Наш дом горит! – разобрал я в промежутках между воплями. – В окно влетела шальная пуля и угодила в масляную лампу мисс Маргарет!
С отчаянным криком я оставил поле битвы и помчался к дому Билла, следом бросились все, кто еще был в состоянии передвигаться. За время драки неоднократно разгоралась бешеная пальба, и, должно быть, одна из пуль долетела до окна комнаты мисс Маргарет. Семья Кирби успела вытащить во двор большую часть пожитков, кто-то таскал с речки воду, но когда я прибежал, крыша дома пылала огромным костром.
– Где мисс Маргарет?!-рявкнул я.
– Ой, она там – внутри! – заверещала миссис Кирби. – С потолка упала балка и легла как раз поперек двери в ее комнату! Мы не смогли ее открыть и…
Я схватил спасенное из огня одеяло, окунул его в бочку с водой и, подхватив под мышку, нырнул в огонь. Из главной комнаты на половину учительницы вела только одна дверь, заблокированная огромным брусом. Возиться с ним было некогда, и поскольку я слишком хорошо знал, что для моих плеч любое окно покажется узким, то наклонил голову и со всей силы протаранил стену. Несколько бревен сдвинулись с места, образовав достаточно широкую дыру, чтобы можно было пролезть в комнату.
Комната была вся полна дыма, и я чуть не ослеп от слез, однако разглядел неясную фигуру, ощупью пробиравшуюся к окну. С потолка, оторвался язык пламени, и огонь, кровожадно урча, лизнул мне голову, за шиворот просыпалось с ведро горящих угольев, но этого даже не почувствовал.
Дым стоял такой, что хоть топор вешай. Ободрав кожу об головешки кровати, я схватил мисс Маргарет и, завернув в одеяло, поднял на руки. Как ни странно, мисс Маргарет оказала бешеное сопротивление: она норовила, лягнуть меня ногой, извивалась угрем, и хотя голос под одеялом звучал невнятно, я разобрал несколько таких словечек, каких меньше всего ожидал услышать от школьной учительницы. Правда, при истерике бывает всякое. Похоже, она уже начала привыкать к сапогам и даже нацепила шпоры – я это понял после первых же пинков.
К этому времени пламя охватило всю комнату сверху донизу; потолок прогибался все сильнее, и вздумай я пробираться обратно тем же ходом, то непременно превратил бы в жаркое и себя, и девушку. Я снова нагнул голову и мощным ударом проложил путь сквозь пылающую наружную стену, опалив при этом остатки волос, ресницы и брови. Обожженный, пошатывающийся, с драгоценной ношей на руках, я вышел прямо из огня и упал на руки милых родственников.
– Спасена! – прохрипел я, задыхаясь. – Снимите одеяло! Вы спасены, мисс Маргарет!
– Чтоб-ты… – донесся из-под одеяла глухой голос мисс Маргарет.
Дядюшка Сол запустил руку в сверток и резко выдернул обратно.
– Черт меня задери! – Он был явно обескуражен. – Если это школьная учительница, то со времени последней встречи она отрастила изрядные усищи!
Он сорвал одеяло, и нашим глазам предстала физиономия дядюшки Джеппарда Гримза с ополовиненными усами! Я аж взвыл с досады:
– За каким чертом ты туда полез, облезлый койот?!
– Я пришел свершить суд Линча, тупоголовый осел! – огрызнулся он. – А когда увидел, что горит Биллов дом, то влез в окно, чтобы спасти мисс Маргарет. В комнате ее не было, зато я нашел записку. И только нацелился обратно в окно, как ты, полоумный маньяк, сграбастал меня в одеяло.
– Где записка?! – взревел я дурным голосом. – Медина! Поди сюда, прочти!
В записке оказалось следующее: «Дорогой Брекенридж. Мне очень жаль, но я не могу дольше оставаться на Медвежьей речке. Меня всегда смущали здешние нравы, а ваше желание непременно на мне жениться переполнило чашу. Я всегда видела от вас только хорошее, но выйти замуж за гризли – это уж слишком. Если сможете, пожалуйста, простите меня. Сейчас, когда я пишу эти строки, со мной рядом находится мистер Дж. Пемброк Пембертон. Мы любим друг друга и, чтобы избежать неприятностей, выберемся через окно в задней стене дома, а потом уедем на его лошади. Передайте мой сердечный привет детям. Медовый месяц мы думаем провести в Европе. С уважением, Маргарет Девон.»
– Ну, что ты на это скажешь? – дядюшку Джеппарда так и распирало злорадство.
– Где мой конь?! – заревел я, быстро теряя остатки разума. – Я догоню их и покажу кое-кому, как обходиться со мной по-подлому! Я сниму с него скальп, даже если придется отправиться в Европу или к черту на рога! Прочь с дороги!
Я уже расшвырял половину толпы, как вдруг по медвежьей хватке почувствовал, что на мне повис сам дядюшка Сол.
– Ну, ну, Брекенридж, – принялся он меня увещевать, стараясь пристроить также и ноги, болтавшиеся в разные стороны. – Не стоит им мешать, оставь их в покое. Девчонка сама сделала выбор, а ты…
– Отцепись от меня! – рыкнул я и стряхнул его, как спелое яблоко с дерева. – Никто не сможет меня остановить! Моя жизнь не будет стоить и цента, когда вся история дойдет до Глории Макгроу, а потому я просто обязан вытряхнуть душу из шкуры вероломного британца! Дорогу оскорбленной чести! Да, и принесите мне мое ухо!
