— Слава Богу.
Радио замолчало.
— Еще одно имя? — спросил Мэдисон. — Кто это «Грис»? Забавный язык. Похож на китайский, но не он. В китайском иное тоновое звучание. Я обычно договариваюсь о стирке белья по-китайски. И, конечно, не русский. Такой ритмичный и певучий. Не думаю, что я раньше слышал такие гласные. А «С» вовсе не похоже на «С». Как простое придыхание. Больше похоже на хист.
— Заткнись! — рявкнул я.
Ничего, скоро он встретится с Ломбаром Хисстом, бедолага.
Что-то меня смущало. Закат? На закате еще не будет достаточно темно, потому что в этих широтах белые ночи. Рат, наверное, хотел сказать, после заката. Да, он всегда (…) неаккуратен: он просто пропустал слово "после".
Если мне удастся дожить до вечера, все будет в порядке.
Я и не подозревал, что все силы зла уже подняли свирепый ураган. И я находился в самом эпицентре!
Сколько я выстрадал за этот тяжелый, долгий день! Козья пещера воняла намного сильнее, чем может вытерпеть нормальный человек, а мнение офицера Аппарата кое-что значит.
Хотя перед нами простирались сотни квадратных миль воды, у нас не было ни капли, чтобы промочить пересохшее горло.
Около полудня облака рассеялись, и солнце, двигаясь на запад, осветило нашу пещеру. Стало еще хуже.
Мэдисон без конца включал радио и настраивался на рок-музыку. Я узнал ансамбль "Хуч-Хуч Бойз", который обожала медсестра Билдирджина. Они пели по-турецки, вставляя английский сленг.
Окаменей со мной,
Ты должна замереть со мной.
Разве не видишь, я умираю без тебя.
Покури со мной марихуаны,
Я не устану наслаждаться.
Возьми мой бхонг…
— Заткни их! — рявкнул я.
— Простите, — ответил Мэдисон. — Мне надо послушать местную музыку. Я обнаружил пробел в своих знаниях. Вначале вы говорите на языке, которого я никогда раньше не слышал, а теперь я слышу песню на смеси английского с турецким. Что значили турецкие слова?
— Да заткнись же! — взмолился я.
Я чувствовал себя все хуже. Если куришь марихуану несколько недель подряд, то потом особенно остро чувствуется отсутствие воды. За стакан ледяного «Севен-ап» я бы отдал все что угодно. Я почти наяву видел, действительно видел, зеленую баночку — огромную, запотевшую с мороза. Но я героически собрался с силами и не позволил себе потянуться за ней. Она исчезла.
Днем солнце, отражавшееся от воды, слепило глаза и постепенно раскалило наше убежище. Жара — и вонь — стала невыносимой. Мне мерещились банки с «Севен-ап», но все они исчезали.
Наконец солнце опустилось очень низко, посылая в пещеру последние лучи в тщетной надежде достать меня. И оно одержало победу. Я свалился в обморок.
Чья-то рука потрясла меня.
— Кажется, кто-то зовет вас этим забавным именем — Грис, Грис.
Я тупо выпучил глаза. Это был Мэдисон. Я пришел в бешенство.
— Ради Бога, если ты хочешь меня так называть, говори правильно. То, что ты обзываешь английским «Г», на самом деле произносится как нечто среднее между «X» и «3» с горловым придыханием.
— Нет-нет, вы послушайте! — воскликнул Мэдисон. — Кто-то зовет вас.
Я сел. Да! Издалека доносилось: "Офицер Грис! Офицер Грис!"
Я вскочил на ноги. Было все еще светло. Только дураки могут летать на космическом корабле при дневном свете! Из-за них нас всех предадут суду за нарушение Кодекса.
Я бросился наружу. Мэдисон протянул мне что-то. Пакет с деньгами и бумагами. Я схватил его и побежал прочь от пещеры. Но бежал я недолго. Потому что наступил на камень. Кошмар!
Хромая, я побрел по козьей тропе, обогнул скалу, вышел на открытое пространство и… остановился как вкопанный.
Там стоял огромный пуленепробиваемый «даймлер-бенц» 1962 года с красным орлом!
А около него Ахмед, таксист.
Рядом с ним стоял и Терс, водитель.
Но они же мертвы!
Я убил их бомбой!
Жажда и постоянное нервное напряжение доконали меня.
Теперь меня не просто донимали галлюцинации, я видел привидения!
Терс злобно расхохотался, и я свалился в глубокий обморок.
Когда я пришел в себя, было темно. Я лежал на сиденье роковой машины. Мы куда-то ехали.
— Он пришел в себя. — Это был голос Мэдисона. Он сидел рядом со мной на заднем сиденье. Ахмед расположился на переднем, рядом с Терсом, который вел машину.
В неярком свете от бара я разглядел, что Мэдисон открыл бумажный пакет, достал кока-колу, открыл и протянул мне. Я оперся на локоть и жадно все выпил.
— Славная машина, — заметил Мэдисон. — Прямо антиквариат. А что означает красный орел на боку?
— Украшение, — сказал я.
Ахмед обернулся:
— Рад, что вы пришли в себя. Вы больны? Наверное, он жив. Я хорошо слышу его голос.
— Это шок, — ответил я.
— Ничего удивительного, — заметил Ахмед. — Но у вас будет время прийти в себя. До Афьона почти двести двадцать пять миль. Терс и я будем вести машину по очереди, так что мы без проблем доедем до дома.
— Нет! — вскричал я. — Не надо везти меня туда!
— Почему? — удивился Ахмед. — Да, между прочим, доктор Мухаммед Ататюрк просил вам кое-что передать.
Я замер. Он имел в виду Прахда Бителсфендера, молодого целлолога, которого я похитил на Волтаре.
— Он тоже охотится за мной? — спросил я.
— Нет-нет, — сказал Ахмед. — Конечно, нет. Мы все ваши друзья, запомните это. Молодой доктор — один из тех, кто послал нас сюда отыскать вас, после того как Фахт-бей сообщил о вас.
Значит, вот как. Я занервничал.
— Что он просил мне передать? — боязливо осведомился я.
— Он говорил о сестре Биддирджине, турецкой девушке в больнице. Он сказал, чтобы вы не беспокоились, и просил передать, что все уладил.
Терс злобно расхохотался.
Я попытался сосредоточиться на этом сообщении. Мэдисон протянул мне бутерброд. Я запил его второй баночкой кока-колы.
Мозги у меня заработали. Очевидно, Прахд все-таки сделал медсестре Билдирджине аборт. Может, ее отец так ничего и не узнал.
Я повеселел и приободрился. Похоже, все складывается совсем неплохо.
Я задремал.
Когда я проснулся, уже давно рассвело. Мы, наверное, останавливались, потому что у нас появилась еще кока-кола. Я выпил банку и заметил, что мы въезжаем в Афьон.
Машина проехала дворами, а потом свернула на какую-то улицу.
— Эй! — воскликнул я. — Мы едем не к моей вилле. Куда вы меня везете?
Терс, сидевший за рулем, злобно расхохотался и, резко затормозив перед мечетью, просигналил.
Навстречу машине высыпала толпа!
Я с ужасом заметил медсестру Билдирджину. У нее был огромный живот.
Ее отец! Он протискивался вперед. В руках у него было ружье!
С трудом сдерживая рвущийся из груди вопль, я обернулся в поисках автомата. Но он исчез!
Там же стоял и Прахд в немыслимой разноцветной соломенной шляпе. Он отворил дверцу машины, и я отпрянул назад.
Прахд забрался в автомобиль и взглянул на меня светлыми зелеными глазами.
— Вы заманили меня в ловушку! — крикнул я. — Вы привели меня к погибели!
Он захлопнул дверцу машины, чтобы приглушить угрожающий гул толпы.
— Вы очень взволнованы, — заметил он. — Я несколько месяцев пытался с вами связаться. Слава Богу, вы вернулись вовремя. Если бы вначале родился ребенок, был бы ужасный скандал.
— Вначале? Вначале родился?
— Я заключил для вас сделку. И обо всем договорился. Но первое условие сделки — заплатить мне. Вы согласны?
(…) его, я не мог официально заплатить ему. Официально он был мертв в результате моих действий на Волтаре. Но он подловил меня на удочку.
— Ладно, — ответил я. Позже я стану тянуть с уплатой, но сейчас надо было действовать быстро.
— Дальше, — продолжал он, — мне надоело изменять личности преступников, я хочу начать кампанию по лечению основных заболеваний в Турции, а вы ее профинансируете.
О какой ерунде он говорит! К тому же я всегда могу обмануть его.
— Ладно, — согласился я.
— И третье условие сделки, — вновь заговорил он, — касается оскорбленных вами женщин. Вы сами знаете, что многие из них забеременели. А наказание за это — побить камнями до смерти.
Я вздрогнул и боязливо выглянул из окна. Действительно, некоторые из этих женщин находились здесь, в толпе. И в руках у них были камни!
— Я внимательно прочел Коран, — говорил Прахд. — Все их законы взяты оттуда, вы сами знаете. Там описана такая вещь, как каффарах. Вместо того чтобы понести наказание, преступник может возместить ущерб. Я договорился, что вы создадите фонд и станете кормить всех бедных жителей их деревень в течение столетия. Тогда будущих детей станут почитать как святых и будут о них заботиться.
