Но я даже не посмотрел на его бумаги.
— И чем же это стуффи так приглянулся закону, а? — поинтересовался я, хитро прищурившись.
— Ну, — несколько замялся инспектор. — Насколько я знаю, ученые предполагают, что это животное обладает какой-то неизвестной формой интеллекта… Поэтому охота на него…
— О-о-о! — произнес я многозначительно и оглядел собравшихся.
Здесь были и люди с корабля, и люди Кассини, и служащие космодрома, и репортеры, и многие другие. Я ухмыльнулся и повернулся к стуффи.
— Ты слышал, Миха? — сказал я, всплеснув руками. — Оказывается, ты находишься под охраной закона!
Стуффи зашевелился, раздалось шипение, и шкура обмякла. В ней образовалась щель, из которой показалась взлохмаченная и небритая Мишкина физиономия.
— Черт подери, Федя! — воскликнул Мишка. — Никогда бы не подумал!
По толпе пронесся замирающий вздох. Инспектор застыл и выронил листки.
— И ты, оказывается, обладаешь неизвестной формой интеллекта! — выдавил я, едва сдерживая смех.
— И мне не придется таинственно исчезать из лаборатории? — Мишка тоже вот-вот готов был прыснуть от хохота.
— Нет, Миш.
— Не придется применять телепортационный эффект?
— Увы, дружище.
На несколько мгновений воцарилась полнейшая тишина.
И тогда мы, не в силах больше сдерживаться, захохотали. Я смеялся, схватившись за живот и припадая то на одно, то на другое колено. Аж в глазах потемнело! Мишка корчился на полу своей клетки, так и не освободившись до конца от буро-зеленой шкуры.
Боже правый! Видели бы вы, как вытянулись у них лица! Вы бы только видели! Ей-богу, только ради этого зрелища стоило слетать на Миланду!
Они сидели возле опрокинутого бота. Царила тишина, лишь изредка из кабины управления доносились жужжание и писк рации, настроенной на волну корабля. Кругом росли крупные бурые цветы с жесткими листьями и толстыми стеблями. Высоко в безоблачном небе пылало голубое светило.
— Все равно ничего не понимаю… — пробормотал Мордин. — Мы еще с орбиты обнюхали этот паршивый комок. И ничего! Снижались нормально… Ну, приборы же не врут, черт возьми! — разозлился он. — Не было никаких ураганов и землетрясений, не было!
— Но тем не менее, — ухмыльнулся Росков. — Не святой же дух перевернул нашу галошу…
— Ох, не нравится мне здесь! — сказал Мордин. — И далась командиру эта разведка. Формалист! Сиди теперь тут… — Он встал и потянулся.
— Скорее бы корабль сел, а то — скукотища, — сказал Росков.
— По-моему, насчет жизни тут — полный нуль.
— А цветы? — Росков прилег, опершись на руку.
— Ха! Цветы! — воскликнул Мордин. — Разве это цветы?
Он схватил одно растение руками за стебель, рванул его на себя и выдернул вместе с корнем.
— Ну что это? Ни запаха, ничего… — Мордин понюхал цветок и отбросил в сторону.
— А-а-а! — вдруг закричал Росков, вскакивая на ноги и потирая бедро.
— Что? — Но тут Мордин ощутил сквозь подошвы сапог, что почва под ногами стала горячей. От неожиданности он подпрыгнул.
С минуту они ошарашенно глядели под ноги. Постепенно земля остыла.
— Проклятая планета! — воскликнул Мордин. — Я же говорил: здесь чем-то попахивает! Зря нас сюда выслали. Не планета, а какое-то существо! Цветок выдернул, и на тебе…
— Ты думаешь: есть связь? — спросил Росков.
— А нетрудно проверить… — Мордин подскочил к другому цветку и вырвал его из земли. — О, пожалуйста!
Подошвы ног защипало. Росков притопнул.
— На этот раз было значительно горячее! — отметил он.
— Вот-вот! И бот неспроста перевернулся, это уж точно!
— Бот? — задумался Росков. — А ты знаешь, ты натолкнул меня на одну мысль. Глупую, правда, но… А попробуем еще…
Он выдернул большой цветок, достававший ему до пояса.
Они не поняли, что произошло. На плечи и грудь вдруг навалилась какая-то тяжесть, дышать стало очень трудно. Руки, ноги, голова шевелились так, словно находились не в воздухе, а в воде. Это продолжалось не больше минуты, затем все исчезло.
— Нет, хватит экспериментов! — сказал Мордин, вдыхая полной грудью нормальный воздух и ощупывая себя со всех сторон.
— Комары! — внезапно воскликнул Росков. — Я понял…
— Что? — Мордин открыл рот и уставился на него. — Какие комары?
— Я все понял, — сказал Росков. — Сейчас объясню. Представь себе человека, которому на плечо садится комар. Человек его не видит, он только слышит жужжание и чувствует легкое прикосновение комариных лапок. Человек дергает плечом, комар взлетает, но потом садится снова. Комар делает одну попытку за другой, человек пытается тем или иным способом прогнать назойливое насекомое: сдувает, смахивает и так далее… Но вот комар укусил человека. Человеку больно, и он реагирует мгновенно. Один шлепок — и от комара остается мокрое место. И бедный комар так и не успел ничего понять… Дошло?
— Пока нет… — протянул Мордин. — Мне не ясно, к чему ты клонишь…
— Неужели не ясно? Ты подумай… Какова мощность двигателя нашего корабля?
— Постой, постой… Ты хочешь сказать…
— Вот именно! — воскликнул Росков. — Если ты помнишь, в четвертом разделе технического руководства сказано, что на месте взлета и посадки радиус выжженной и перепаханной земли может достигать трехсот метров! Это тебе не бот и не цветок…
У Мордина отвисла челюсть. На хронометры они взглянули почти одновременно.
— Шестой виток уже прошел… — пробормотал Росков.
— Ну и что? — спросил Мордин с опаской.
— Они снижаются… — упавшим голосом сказал Росков.
— С чего ты взял? — с надеждой в голосе спросил Мордин. Он знал, что Росков не станет ничего утверждать голословно, и внутри у него возник нехороший холодок.
— Командир сказал, что шести витков за глаза хватит, — выдавил Росков. — Они снижаются уже сто двадцать две секунды! Слышишь?
Но Мордин не слышал. Он уже бежал к рации.
Первым долгом, парень, на судне должны быть чистота и полный экологический баланс. Чтоб никто никого не жрал, не обижал, чтобы никто потомством не обзаводился, ясно? Как увидишь этакое безобразие — сразу дуй ко мне, а уж я найду на них управу. Сам в это дело не лезь.
Съесть, может, и не съедят, но покалечить могут.
Да ты садись, не стесняйся. Вон, на тот мешок с кормом.
Звать меня можешь без церемоний — дядюшка Крунк.
Есть, правда, некоторые молокососы, кому надо крепко надрать уши, так они зовут меня старым свистуном. Ты ведь не из таких, верно? Значит, дядюшка Крунк, и точка.
В прошлом месяце у нас тоже был практикант вроде тебя. Штурману с ним возиться было некогда, и парня, само собой, сплавили ко мне в трюм. Помощник из него получился уж больно интеллигентный, то есть, сам понимаешь, никудышный. Не то, чтобы отлынивал, просто норовил не столько работать, сколько соображать. Вместо того, чтоб самому толком продраить трюм, этот паршивец приволок с жилой палубы киберуборщика. Едва зверюшки увидели кибера, с ними приключилась форменная истерика. Щипухи подняли гам, змееглав со страху загадил клетку доверху, а хвостодонт с Ганенбейзе выломал переборку, поймал кибера и съел. Потом ветврач два дня ему брюхо резал автогеном, все искал корабельное имущество. Во-он он, хвостодонт, за террариумом. Ты не бойся, он, пока сытый, вполне смирный.
Значит, никаких киберов. Эта вот штука называется швабра, сынок. Небось, и не видывал никогда? То-то.
Ничего, освоишь, делонехитрое. Если зверюга зубастая, в клетку к ней не лезь, окати из брандспойта пол, и все тут. А вон ту трехглавую скотину, вроде дракона, вообще стороной обходи. Огнем плюется.
Ты, я вижу, парень смирный и понятливый. Это хорошо. Слушайся меня, как родную маму, и самодеятельность мне тут не разводи. Тот практикант, видишь ты, захотел клетки покрасить. Оно вроде неплохо придумано, толькo едва парень влез к гигантскому скунсу с Тамальты, этот зверь его так уделал, что мое почтение. Уж на что я привычный ко всему, и то с души воротило, когда рядом стоял. А сам он прямо-таки купался в одеколоне, и все равно не помогало. Хоть противогаз надевай. Такие дела.
Ты чего трепыхаешься? Чего вскочил, говорю? Ты не волнуйся, это камнедав орет. Скучно ему. Сиди себе спокойно, часок поорет и сам перестанет. Как говаривала моя покойная старуха, на всякий чих не наздравствуешься.
Так о чем бишь я? Ага, вот. Сам я на Ковчеге с первого дня, с тех самых пор, значит, как академик Фуск выдумал эту самую программу спасения редких видов животных.
Была такая планета, Пиритея, и-на ней водилось видимоневидимо разной живности. Ох, как ее изучали — вдоль и поперек, и всяко-разно. На каждую скотинку приходилось по профессору да еще по целой куче диссертантов, не считая студентов с лаборантами. Они бы там до сих пор науку двигали всем нам на радость, да только в один погожий денек врезался в Пиритею здоровущий астероид.
