— Не понял? — Сидор даже перестал жевать репу.
— Ну, — стал объяснять Брыня, — к примеру, ты хочешь кого-то послать или позвать, а по-русски это делать нехорошо.
— А я считаю, что очень даже хорошо! — Возразил Сидор.
— Нельзя. — Развел руками витязь. — Надо заменить на литературное слово.
— А какое слово? — Насторожился Диоген.
— Давайте сначала выпьем. — Предложил Никанор. — Чтобы литературное слово прижилось.
Друзья согласились и с радостью обмыли будущее слово.
— Называй свое слово. — Потребовал Сидор, закусывая зеленым лучком.
— Пенис.
Друзья уставились на Брыню, переваривая услышанное.
— А, вообще-то, прикольно! — Прервал молчание Диоген.
Все недоуменно уставились на гнома. Тот покрутил головой, увидел банку бычков в томате, сложил из пальцев фигу и ткнул ею в банку.
— На, тебе, стерлинговый фунт мелочью! — С чувством произнес он.
Никанор поперхнулся и стал кашлять, разбрызгивая на присутствующих, мякоть пареной репы.
— И что это было? — Спросил Иван у гнома. — При чем здесь английская валюта?
— Так ведь, в фунте сто пенисов. — Растерялся Диоген.
— В фунте, — учительским тоном заметил Иван, — сто пенсов.
— Вань, — откашлялся Никанор, — не придирайся по мелочам. Когда ты говоришь: "Полный песец", ты же не имеешь в виду жирную лису из тундры.
— А у нас, на зоне, — подал голос Сидор, — «петух» не имеет ничего общего с птицей.
— А у меня, как-то Акулина, ездила с Колькой в Мухосранск в больницу. — Вклинился в разговор Брыня. — Так и не пошла к врачу. Говорит, что там, в больнице, одни педиатры.
— Ни фига! — Удивился Диоген. — Это же, как козел в огороде!
— А за козла ответишь! — Сидор стал подниматься.
— Я не про тебя. — Успокоил его Диоген. — Передай лучше капустки.
— Эхо передаст. — Кивнул головой Сидор и сел на место.
— Кто передаст? — Взвилось эхо. — Я передаст? Да ты сам…
— А ну, молчать всем!!! — Рявкнул Брыня и испуганно посмотрел на печь. Дети спа ли как младенцы. Он перешел на шепот. — А то по ушам…
Он налил себе водки и выпил в гордом одиночестве. Никто не пошевелился, а только облизнулись. Витязь занюхал рукавом.
— Давай, Никанор, наливай. — Кивнул он. — Выпьем с горя.
— А что за горе? — Поинтересовался Никанор.
— Деградировали мы. — С горечью в голосе произнес витязь. — Потеряли чувство меры в своей смекалке. В орфографический словарь глянешь, а там, растуды твою в кило печенья, сплошной мат-перемат. Нам не только по-русски говорить нельзя, а даже на фарси надо запретить.
Друзья с жалостью смотрели на своего богатыря. Сердце разрывалось от его вида.
— Зря ты так убиваешься, Добрынюшка. — Стал успокаивать Горыныч. — Человек давно деградировал, и ничего, живет, не тужит. Какие умы, — он поднял вверх коготь, — без мозгов живут. Золотой запас страны, в бумажных долларах копят. Потенциальной золе молятся как благородному металлу.
— Да! — Подтвердил Семен. — Мужики в гаражах рассказывали, что есть такие президенты, которые в прямом эфире, галстуки жрут. Осталось еще руку в рот засунуть и слюни пускать.
— А я слышал… — Диоген посмотрел на Никанора. — Ну, в смысле, жена рассказывала, что за океаном, в губернаторы, терминатора выбрали. Во!
— Не может быть? — Не поверил Никанор.
— Куртизанкой буду! — Поклялся гном.
— Да-а-а! — Никанор был в шоке. — Это уже не английская мелочь. Это целое пенсне на слона.
Все молча выпили, посмотрели на Брыню и тоже не стали закусывать, во избежание непонимания.
— А с другой стороны, — размышлял витязь, — какая же это деградация, если любой русский, из любого слова, ругательство может сотворить? А?
— Ну, так я про то и говорю. — Согласилось эхо. — Только мы не ругаемся. Это, у нас, песнь души.
— Хорошо сказал. — Похвалил Брыня. — Давайте за это выпьем.
Выпили и посмотрели на витязя. Тот взял соленый огурчик и все схватились за закуску. Несколько минут, на поляне хрустели, чавкали и грызли, высасывая.
— А я не понял. — Дошло до Брыни. — Ты говоришь, что мы поем?
— Душой поем. — Поправило его эхо.
— А кто ругается?
— А все остальные ругаются. — Немного подумав, ответило эхо. — Весь мир ругается, а мы поем.
— Это как? — Не понял Диоген.
— Очень просто. — Стало объяснять эхо. — Когда весь мир, разумеется, кроме русских, хочет ругнуться позабористее, он ругается по-русски. А это, извините меня, похоже на чтение цитаты. Какая же это песня?
— Нет, это не песня. — Согласился гном.
— Вот! — Продолжило эхо. — Если русский хочет ругнуться позабористее, он создает шедевр. Он ищет нужную рифму, создает новый стихотворный размер, все заключает в гармонию. Какие слова он применит, не имеет значения. Весь мир у наших ног. Если что-то простенькое, застольное, то можно позаимствовать у флоры с фауной. Если что-то высокое и патриотичное, то можно задействовать, скажем, Большой театр или МХАТ.
— МХАТ! Ха-ха-ха! — Гном упал, хохоча, в траву и пополз.
Все уставились на ползающего от смеха Диогена.
— Ты чо, гном? — Спросила центральная голова Горыныча. Левая и правая быстро дожевывали, чтобы не подавиться.
— МХАТ! Ха-ха! — Диоген сел. — Ну, уморили, так уморили.
— А ты знаешь, что такое МХАТ? — Спросил Никанор.
— Ну, МХАТ, — Диоген растопырил пальцы, — это такое… все покрыто мхом, а оканчивается, почему-то, на букву «Т».
Левая и правая головы Горыныча, все-таки подавились. Потребовалось все мастерство витязя, чтобы вернуть Горыныча к жизни. От эхо поступило предложение, чтобы про МХАТ, больше ни слова. Все согласились. Диоген внезапно загрустил.
— Давайте выпьем за то, что у нас все удачно получилось. — Предложил Иван.
— Точно! — Спохватился Диоген. — А я думаю, что мы тут отмечаем?
Все подняли стаканы и выпили.
— А мне понравилось сыскное дело. — Вымолвил витязь, похрустев огурчиком. — Только все, у нас, как-то сумбурно, скомкано, внезапно. Никакой последовательности, на каждом шагу случайности. Нам бы подучиться.
— Вот вернемся в Фофанку, — мечтательно произнес Никанор, — и будем учиться. Я у нашего Попа, три книжки видел.
— Я читал. — Похвастался витязь.
— Что? — Удивился Никанор. — Все три?
— Нет. — Признался Брыня. — Полторы.
— Голова! — Похвалил Горыныч. — Пол библиотеки прочитал.
— Интересные? — Спросил Диоген.
— Да! — Кивнул витязь. — Первая очень интересная. Там отец все построил, посадил, родил, лег отдохнуть, а его сын яблоко недозрелое сорвал и съел. Отец рассердился на то, что сын не дал созреть урожаю, и выгнал всех из дома. Сын сорок лет мотался по пустыни со всей семьей. Вышел к океану, построил ладью, загнал всех в трюм и уплыл на заработки. Долго плавал по волнам. Наконец причалил, вышел на берег и говорит: "Разбрасывайте камни, а я буду собирать".
— А зачем ему камни? — Спросил гном.
— Я думаю, — Брыня действительно задумался, — Что он решил дом строить. Жить-то где-то надо. Короче говоря, первая книжка жизненная. А вторая книжка развлекательная. Про фокусника. Мне она не понравилась. Легкомысленная какая-то. Я до середины еле дочитал. Там этот фокусник, толпу на горе собрал, а дальше я читать не стал.
— Сыскному делу по детективам учиться надо. — Изрекло эхо.
— А я считаю, что нечего забивать голову всякой ерундой. — Заявил Никанор. — Никто нам не разрешит открыть детективное агентство.
— Это почему же? — Поинтересовался Диоген.
— У нас документов нет. — Развел руками домовой.
Наступила тягостная минута молчания. Трудно было спорить с таким заявлением.
— А и хрен с ним. — Махнул рукой Брыня. — Давайте по последней и купаться пойдем.
— Заодно трусы постираем. — Поддержал предложение витязя Диоген.
Все подозрительно посмотрели на гнома и немного отодвинулись от него. Легкоранимый Диоген ничего не заметил, он высоко поднял свой стакан и произнес тост:
— За нас!
Тост был слишком высокопарный, чтобы пить за него полулежа, поэтому выпили стоя. Затем, в два присеста уничтожили всю закуску, и с чувством выполненного долга, пошли к реке.
Вода в реке была чистейшей. Не смотря на то, что человечество, не покладая рук, рвет жилы, чтобы успеть на своем веку, загадить природу, все-таки остались еще девственные места у многострадальной матушки.
Диоген был так потрясен красотой нетронутого уголка, что выразил свой восторг, оглушительными, вполне нормативными, эпитетами. Он разбежался, и как был в трусах, так и прыгнул в спокойно текущие воды. Правда, не надолго. Почти сразу же, он выпрыгнул из воды на берег, но уже без трусов и гнусно матерясь.
— Опаньки! — Никанор был восхищен техникой исполнения прыжка, да и самой артистичностью Диогена. — Где ты так научился?
