— Выкладывай все, — приказал я. — Ну?
Он сказал невесело:
— У него появилась… возлюбленная. Ах, если бы одна из местных красавиц!.. Наверное, он ими объелся… В общем, она живет в озере.
— Это в каком смысле? — просил я.
— В прямом, — ответил он. — То ли на дне, то ли не совсем на дне. В общем, поднимается на его зов. Нашлись любопытные, подсмотрели, как они обнимаются по пояс в воде. Самое греховное в том, что она не просто не человек, но еще и не похожа на человека: фиолетовая, как не знаю что.
— Вы тоже видели?
Он потупился.
— Да, я хотел понять, чем смогу помочь… В общем, у нее все фиолетовое, даже волосы, лицо, руки, тело, ногти… Сам Арчибальд все хранил в тайне, но когда все выплыло наружу, только отмалчивался и уходил в сторону. Но как-то раз его приперли к стене…
— Ох, — сказал я невольно, — у него вообще-то кровь горячая.
— Вот-вот, ваше высочество. Рассвирепел, выхватил меч и заявил, что изрубит всякого, кто еще раз спросит такое.
— Нашлись? — спросил я и сам же ответил: — У нас на что-то умное днем с огнем не отыскать человека, а на дурь и глупость отбою нет.
Сэр Жерар сказал гробовым голосом:
— Спьяну вызвались двое, но в короткой схватке он не просто зарубил обоих, но изрубил в неистовом бешенстве на части. Аббат принял его покаяние и велел ночь простоять на коленях, замаливая грех смертоубийства хоть и пьяных дураков, но все же людей. Больше его не донимали вопросами, но не из боязни, а потому что у человека все-таки горе, и сволочно лезть в душу с расспросами, в которых нет ничего, кроме желания поглумиться или повеселиться. Зарубил тех двух, ну и правильно сделал. Двумя дураками на свете меньше, что Господу угодно.
Я задумался, вот пришло серьезное испытание и для всегда беспечного и веселого Арчибальда. Сумеет ли он выйти из него целым или хотя бы не слишком искалеченным, все-таки у любого из нас больше шрамов остается на сердце, чем на харе, а те невидимы миру, и человек может всем казаться благополучным…
В коридоре простучали шаги, донеслись протестующие голоса телохранителей. Жерар вышел, плотно притворив за собой, слышно было, как и он вступил в дискуссию, голоса стали громче, он вернулся и доложил угрюмо:
— Барон Торрекс Эйц, ваше высочество. С сообщением.
— Давай сюда, — велел я.
Эйц, начальник дворцовой стражи, обедневший барон, простодушный и честнейший рыцарь, служит ревностно, но на глаза старается не попадаться вовсе, ибо, по его мнению, только та охрана хороша, которую не замечают, и если решился впервые напроситься ко мне в кабинет, то явно что-то важное.
Жерар распахнул двери, Эйц вошел не один, поддерживает под локоть дряхлого старца, на котором крупными буквами написано, что колдун, книжник, гадатель и вообще гонимый оккультник.
— Барон, — сказал я вопросительным тоном.
Эйц поклонился и сказал быстро:
— Ваше высочество, тысяча извинений, что отрываю от великих дел, но мне показалось, что это может быть важным.
— Слушаю вас, барон, — сказал я и кивнул Жерару, — а вы останьтесь, мы не договорили насчет Арчибальда.
Эйц повернулся к служителю оккульта.
— Говори все, что поведал мне!
Старик взглянул на меня подслеповатыми глазами и прошамкал замогильным голосом:
— Не позволяйте выбирать короля!.. Не позволяйте!..
— Уже поздно, — сказал я.
— Остановите, — сказал он стонущим голосом, — ибо в древнем пророчестве Иизеккуля сказано, что как только пятый король появится там, где уже собрались четыре, все королевство рухнет, рассыплется и пропадет навеки!..
В наступившей тишине Эйц пробормотал:
— А еще этому пророчеству три тысячи лет.
Я нахмурился, сказал рассудительным голосом:
— Если я правильно понял, то в пророчестве, которому три тысячи лет, сказано о том, что вот как только в Сен-Мари окажется одновременно пятеро королей, тут же вступит в силу некое древнее проклятие, и все, согласно его условиям, рухнет?
Жерар и барон устрашенно молчали, а оккультник сказал торжественным голосом:
— Именно!
— Напомните текст, — попросил я, — а то я как-то не совсем как бы все помню. Особенно когда впервые слышу.
Старик покряхтел, стараясь выпрямиться, но не получилось, однако все равно принял достаточно величавую позу и проговорил с великим достоинством и убежденностью:
— Когда луна взойдет и ветер воздует, а сова закричит нечеловеческим голосом, то явятся четверо королей, и судьба изготовится, а когда и пятый король сотворится, то все пятеро обрушат свод земной, и земля запылает в небесном огне, и живые будут завидовать мертвым!
Я смотрел ошалело, потом спросил:
— И что… луна взошла?..
— Сейчас день, — ответил старик с достоинством, — но она всходила вчера! И ветер стих, вы не заметили?
— А сова где-нить да кричит, — сказал я. — Да еще нечеловеческим голосом, бр-р-р.
— Вот именно! — воскликнул он скрипучим, как у засохшего дерева, голосом. — Вы сами увидели, что все совпадает, не так ли?.. Настал этот день, предсказанный еще три тысячи лет назад!..
— А точно он? — спросил я.
Барон Эйц кашлянул, напомнил смущенным голосом:
— Я сперва проверил сам, прежде чем тащить его сюда.
— Что проверили?
— Старые хроники, — сказал он сумрачно, — и все летописи. Ни разу за всю историю Арндских королевств в одном месте не собиралось пятеро королей! А у нас сейчас уже четверо.
Сэр Жерар обронил задумчиво:
— Герцог Готфрид будет пятым.
Я возразил:
— Да, но в этом случае Кейдан уже перестанет быть королем! Так что все равно четыре.
Они смотрели на меня молча, я видел по их глазам, что со мной не согласны, спросил раздраженно:
— Что?
Жерар сказал дипломатично:
— В истории немало случаев, когда в одном королевстве довольно долго существовали старый король и новый. Один взял власть, и его признали, а второй не отдавал корону.
Я фыркнул:
— Неужели пророчества учитывают такие мелкие нюансы?
— Пророчества вообще так пишутся, — ответил Жерар недовольно, — что понять бывает трудно даже понятливым, вот как вы, ваше высочество. Но это куда уж яснее, даже мой конь поймет… Пять королей!.. Да тут и троих никогда не бывало… А чтоб пять? В самом деле небо рухнет.
— Знаете, — сказал я, — вы подняли интересную философско-этическую проблему современности насчет соотношения веры и знания, опыта и озарения, практики и рерихнутости, трудолюбия и алибабщины, правды и кривды, света и тьмы, козлов и бабочек…
Они слушали внимательно, только простодушный Эйц сразу отрубился и спросил обалдело:
— Ваше высочество, а при чем тут козлы и бабочки?
— Какие бабочки? — изумился я. — Что, я так сказал?.. Ну, это я думал, наверное, о чем-то другом, у меня так часто бывает, думаю о деле, когда с друзьями насчет вина и ледей… Наверное, именно так и создаются пророчества, когда думаешь о важном, а язык что-то молотит сам по себе… В таких случаях говорят, сами боги вещают из тела такого вот… просветленного. Потому я, как видите, не отметаю это важное, даже эпохальное пророчество, а берусь рассмотреть его детально и скрупулезно. Так что, господа, если у вас все…
Сэр Жерар вздохнул.
— Ваше высочество, а что с ним?
Я буркнул:
— С кем это?
— Ну… вы же знаете, все как бы насчет Арчибальда.
— А я вот не знаю, — отрубил я. — Мне надо над крупными вопросами голову ломать, а вы со всякой мелочью прете.
Барон Эйц сказал с готовностью:
— Ваше высочество! Только прикажите, поможем и с крупными.
— Да? — спросил я с сомнением. — Ну тогда перетащите вот тот шкаф к дальней стене, а то глаза мозолит.
Барон, горя рвением, ринулся к шкафу. Я исподлобья наблюдал, как он подхватил край тяжеленного сооружения, где на полках масса толстых фолиантов в медных и латунных переплетах, попытался приподнять, не получилось, книги весят, кто бы подумал, тяжелее каменных глыб, напрягся сильнее, рожа покраснела, но оторвал край от пола и сумел передвинуть на дюйм.
— Хорошо, — сказал я одобрительно, — уже ближе…
Он надулся, морда стала багровой, приподнял край шкафа и передвинул сразу на два дюйма. До дальней стены осталось, на мой взгляд, дюймов сто. Если дотащит, скажу, что там он плохо смотрится, лучше поставить обратно. Или вообще в другой комнате… Все как в политике, когда сперва кажется, что нужно сделать вот так, а потом видишь, что ничего подобного, а надо вернуться взад, а оттуда уже попробовать осторожно под другим углом…
Распахнулась дверь, граф Альвар заглянул, посмотрел по сторонам.
— Простите, ваше высочество, но мне показалось, здесь что-то упало…
Я махнул рукой.
— Заходи. Это барон Эйц трудится.
