– Недомерят! – категорично подтвердил Митька. – Лавочники, они ж, паразиты, вконец стыд и совесть потеряли. Недомер, недовес, товар лежалый… Вот тетка Матрена, например, уж на что честное лицо делать научилась, а сама в капусту так и норовит вместо брусники калину подсыпать!
– Ай-ай-ай… Да как таких людей только земля носит? И ты говоришь, в тряпичном ряду тоже безобразие творится? Надо беспременно Никите Иванычу доложить, а то ведь, поди, уже покупатели вовсю жалуются?
– Жалуются! Сам слышал! Вот на днях буквально при мне скандал был… Мужик какой-то черную ткань у купца Кондрашкина требовал, а тот не завез. Сует ему под нос синюю да коричневую, а черной-то и нет! Я было ближе протолкался, чтоб поддержать да возмущение солидарное выказать, только глядь – а и нет никого. Один купец за прилавком озирается… Увидел меня – креститься начал, я ить тогда с рогами был. Ну да, меня с цели не собьешь, развернулся я, да напрямую к тетке Матрене. Что ж ты, говорю, ведьма старая, делаешь? Разве это вкус? Разве у капусты квашеной, да с брусничкою, такой вкус быть должен?
– Разберусь я с ней, как бог свят разберусь! – от души пообещала Яга. – Вот ведь времена, прибудешь в лавку – ни товара, ни обслуживания. Я бы на месте мужика того прямо в отделение так и пошла. Надо бы его найти и свидетельские показания к делу пристроить. Он из себя-то каков?
На этот раз Митька на удивление долго молчал, чесал в затылке, морщил лоб, искренне пытаясь вспомнить.
– Нет, не могу сказать, бабуля… Обычный такой. Как все. Только вот… не наш он.
Баба Яга бросила на меня выразительный взгляд. Я слегка кивнул, что ж – многое становилось понятым.
В отделении нас ждали. Стрельцы из еремеевской сотни доложили о некоторых мелких проступках, паре семейных скандалов, поимке одного конокрада и одной попытке церковного самосуда. Последнее меня заинтересовало, тем более что с остальным стрельцы разобрались собственными силами.
– Богомаза одного знаменитого от отца Кондрата с братией едва отбить успели.
– Странно… Отец Кондрат всегда производил впечатление человека солидного, уравновешенного, он даже голоса никогда не повысит. При мне, по крайней мере…
– Ну, вообще-то, – замялся стрелец, – батюшка наш порой… себе позволяет. Редко, конечно, по большим церковным праздникам. Как он говорит: «Питие – не грех, в меру, в потребное время, во славу Божию!»
– Это уже интересней, – воодушевился я, цитата мне понравилась, – и что же учудил наш преподобный, находясь в состоянии алкогольного опьянения?
– Богомаза приезжего начал доской иконной по башке бить. Два дьякона вмешались было, а как увидели, чего этот иконописец там намалевал, так и сами рукава позасучивали… Он кое-как вырвался, да в бега! Отец Кондратий с дьяками – за ним, кадилами над головой крутят, матерят его всячески, мы, когда увидали, еле отбить успели…
– Где задержанные?
– А… это… можно разве? Духовных-то особ в отделение особо не потащишь, проклянут еще…
– Перед законом все равны, – наставительно отметил я. – Пока еще церковь никто не отделял от государства, это будет сделано гораздо позднее, в двадцатом веке. Ладно, а пострадавший куда делся?
– А вот его мы в поруб запихали, – облегченно вздохнул стрелец. – Ему там сейчас самое безопасное место, еды мы оставили, пущай переночует парень, а?
– Ну… вообще-то это у нас камера предварительного заключения, а не гостиница. Но, с другой стороны, темнеет уже, гнать человека на ночь глядя – тоже не дело. Ладно, утром сам с ним поговорю.
Я прошел в терем, Яга уже вовсю хлопотала у печи, а Митька скромненько сел в сенях. Видимо, не хотел слишком уж часто мозолить нам глаза – вдруг я вспомню, что собирался его уволить? От плотного ужина я принципиально отказался, больно надо с набитым желудком в седле трястись… Яга поворчала для порядка, но уступила и, усевшись напротив, начала неторопливый инструктаж:
– К лешему пойдешь пешим, он коней не жалует. Оружия с собой тоже никакого не бери, смыслу нет – саблей его не изрубить, пулей не застрелить, а пушку ты, что ж, на своем гробу потащишь? Неча хозяина зря гневить, так иди… В провожатые тебе клубочек дам, куда он покатится, туда и ты ступай. От меня привет передавай, да особо не расписывай – решит еще, что я ему намеки делаю. Мне ж потом хоть в лес не заходи, любая кикимора пальцем тыкать будет…
– Бабуль, не отвлекайтесь, что я ему сказать должен?
– Вот обо всем, что у нас тут творится-то, и скажи! Пущай он по своим каналам проследит, а нет ли тут умыслу злодейского, инородного?
– У нас улики ни одной! – вовремя вспомнил я. – Предъявить ему для экспертизы абсолютно нечего.
– Он же леший, а не дьяк судейский! – укоризненно качнула носом Яга. – Это вон Гороху да боярам будешь улики в нос совать, а в лесу они без надобности. Он тебе и так, на слово, поверит. Давай-ка, собирайся, Никитушка, время не ждет!
Собираться мне особенно нечего, взял планшетку с материалами по делу, надел фуражку перед зеркалом, сунул яблоко в карман на дорогу, вот и все сборы. Бабка достала из корзинки с вязаньем самый обыкновенный клубок серых шерстяных ниток, еще раз пообещав присматривать за городом в мое отсутствие.
– Клубочек-то раньше времени на землю не бросай. Выйдешь за ворота, иди направо, к сосновому бору, как до кладбища дойдешь, обогни его по тропиночке, а уж там напрямую в лес-то и иди. Как три сосны высокие в три обхвата толщиной увидишь – так клубок бросай, а сам за ниточку держи, он тебя выведет.
Уже во дворе мы еще немного поспорили с Еремеевым, который мою ночную прогулку прямо обозвал дурацкой затеей. Но в конце концов смирился, настояв в свою очередь на том, что до леса меня проводят шестеро его парней. Пришлось согласиться… Да я и спорил больше для вида, ближе к ночи меня мимо кладбища пройти – под пулеметом не заставишь! Было дело, нагулялся…
По дороге мы коротали время неспешной беседой. Степенные стрельцы, знающие, почем фунт лиха, больше помалкивали, сурово улыбаясь в усы, а вот молодой парнишка, лет семнадцати, все лез с вопросами. Видно, его впервые взяли на задание, и он радовался как ребенок, постоянно дергая меня за рукав с каким-то очередным «интересом».
– А вот интересуюсь я, служба-то она, милицейская, насколь премудра? Как вот можно выучиться, чтоб воров ловить?
– Это непросто, – важно отвечал я. – По большому счету, проблема даже не в поимке вора, а в умении доказать его вину.
– Как так? Да ежели я, например, на ярмарке какого ни есть жулика за руку поймал да в собственном кармане – рази ж еще чего-то и доказывать надо?
– Ну, положим, такие случаи чрезвычайно редки. Вор-карманник работает на уровне фокусника с музыкальными пальцами. Причем обычно в паре, украденный кошелек тут же передается товарищу, и тот спешит скрыться.
– Но ить первого вора-то я держу! – не сдавался паренек.
– Держишь, а что толку? Ну, приведешь к нам в отделение, обыщут его – кошелька нет, он Христом Богом клянется, что в глаза его не видел, а в карман твой попал по чистейшей случайности – прижали в толпе – и все тут… За что судить? Так что основная задача милиции – пресекать саму попытку воровства, проводить работу с населением, ну и ловить, конечно, но так, чтобы уж наверняка!
– А вот я еще, дяденька Никита Иванович, интерес имею…
– Думай, что говоришь! – С добродушной суровостью старший товарищ отвесил молодцу подзатыльник. – Какой он тебе дядя? Он – сыскной воевода, или гражданин участковый. Хватит языком-то молоть, пришли вроде…
Мы действительно незаметно дотопали до лесной опушки. Стрельцы отсалютовали мне бердышами, сняв шапки, отдали земной поклон и перекрестили на прощание:
– Отчаянная ты голова, сыскной воевода… Храни тебя Господь, участковый! А меня в милицию возьмете?
По-моему, за последний выкрик паренек схлопотал еще одну дружескую затрещину. Было уже почти темно, однако три сосны я нашел довольно быстро. Во-первых, луна светила вовсю, во-вторых, три огромных дерева, растущих как бы из одного корня, спутать с другими было просто невозможно. Толщиной, высотой и массивностью они выделялись на общем фоне, как великаны среди лилипутов. Достав из кармана бабкин клубок, я крепко намотал толстую нитку па палец и бросил клубок наземь. Он покатился. Это меня уже не удивляло, привыкаешь ко всякому… Баба Яга сказала, что покатится, вот он и катится, а я бегу за ним в сырую чащу леса по непонятной тропинке, то и дело перешагивая пеньки и пригибаясь под ветки. Немного похоже на погоню за преступником с помощью служебно-розыскной собаки. Клубок несся резвой рысью, подпрыгивая на кочках, то замирая, словно бы принюхиваясь к следу, то натягивая «поводок», будто обнаружив наконец искомого злодея.
– Вперед, Джульбарс! – неожиданно для самого себя выкрикнул я. Тьма сгущалась, в лесу мелькали неясные огоньки, слышались странные шорохи и пугающие крики ночных птиц. Наверно, поэтому очень хотелось, чтобы рядом было хоть одно живое существо, близкое и родное человеку. – Ищи след! Ищи… Ну, давай же, лохматый, мы должны его взять. Если только найдем, обещаю тебе первую медаль на международной собачьей выставке!
