— А чем куницы удобнее других зверей?
— А они любопытные и незаметные. А то были случаи, когда туннель в чей-то огород выводит, собаку человек запустил, а её там подстрелили! Куницу-то ещё заметить надо. Тем более, когда такая куница стареет и становится негодной, весь этот хвост можно на мех продать. Тоже выгода. Конечно, это не такой хороший мех, как с меховых пород, но всё равно денег стоит.
Итак, мы выпускаем куницу из клетки. Она насторожённо обнюхивается, пока Арон довольно бесцеремонно наматывает кончик её хвоста на руку и застёгивает у неё под пузом напульсник ориентировщика.
— А чем помечать-то будете? — спрашивает Унгуц.
— А, щас, — Арон заглядывает в чулан. — Где-то я тут видел… о! — он торжествующе извлекает баллончик с оранжевой флюоресцентной краской.
Мы тепло одеваемся. Орива связывает нас троих верёвкой на всякий случай, прихватывает корзину, и мы идём на подвиги.
— А зачем корзина? — спрашиваю.
— А вдруг грибов наберём, — отвечает Орива.
Я оглядываюсь. На воде уже льда нету, да и в степи снег сдуло по большей части, но в лесу он ещё лежит, хотя и почернел вокруг деревьев.
— А в этом сезоне бывают грибы? — спрашиваю и тут же вспомниаю, что Арон позавчера вроде как тоже чего-то набрал.
— А как же, — радостно говорит Арон. — Конечно, летом их больше и разнообразнее, но и сейчас есть, весна же!
Мы поднимаемся немножко в гору и оказываемся чуть выше посадочной площадки. Куницу Арон несёт на руках, хотя она всё время порывается начать самостоятеьное исследование местности. Наконец он останавливается и спускает непоседливого зверя на естественный поводок.
— Где-то тут неподалёку я и провалился… Надо осторожно. А грибы да… Лиза-хон, вы Азамата спросите, чего они так рано лезут. Он про лес всё на свете знает.
— А тебе он не рассказывал, что ли? — спрашивает Орива.
— Наверно рассказывал, да ты думаешь, я помню, что ли?
Мы медленно, стараясь наступать в куний след, гуськом спускаемся в ложбинку между сопками. Внезапно куница суётся влево и исчезает.
— Ага-а, вот оно! — восклицает Арон и размашисто поливает соседние кусты и деревья из баллончика. Потом дёргает за хвост, и куница выпадает обратно из небытия, пыльная и встопорщенная. Отряхивается, обиженно тявкает и продолжает топать мимо зияния.
— Она сама нарочно в туннель лезет, что ли? — спрашиваю.
— Хорошая куница сама лезет, да, — кивает Арон. — По крайней мере, если оттуда ничем плохим не пахнет. Тогда встаёт и рычит.
Мы углубляемся в лес на склоне, отмечаем ещё пять зияний, мне становится скучновато.
— А как далеко мы собираемся уйти?
— А вот как корзинку грибов наберём, так и повернём, — предлагает Орива.
— Я пока ещё ни одного не видела, — говорю.
— Да были там слева, — сообщает Арон, — но надо же куницу вперёд пускать, а то ещё провалимся. Ничего, набредём…
И мы набредаем. Прямо поперёк пути лежит здоровенное лиственное дерево, вывернутое с корнем давнишним ураганом. Его ствол с верхней стороны, куда солнце попадает, порос сплошным покровом оранжевых шариков с ноготь размером.
— Ну вот, — говорит Арон. — грибы.
— И это можно есть? — подозрительно уточняю я, хотя и так понятно, что мудажцы считают это едой.
— Ещё как! — радостно сообщает Орива, извлекает складной нож и принимается срезать, а вернее сколупывать шарики со ствола. У них даже ножек нет, так прямо и сидят на коре, и с кусочками коры отделяются. Пахнут они мхом.
Грибочков у нас образуется полкорзины, и до следующего поваленного дерева мы успеваем ещё одиннадцать раз потерять куницу. Когда же корзина наполняется, возвращаемся домой другой дорогой, на которой нам попадается только три зияния.
Дома нас встречают Алтоновч, дети и котята. Я сразу кидаюсь кормить уставшую куницу, а дети с удовольствием усаживаются мыть грибы. Это и правда довольно забавно: оранжевые шарики хорошо плавают, а мусор от них в воде отмокает, так что занятие получается сродни пусканию корабликов. Только когда мелкие начинают этими грибами друг в друга пулять, Арон их прогоняет и приступает к готовке. Алтоновч мирно вышивает что-то огромное и бесконечное. Мы с Оривой устраиваемся за столом и принимаемся за интенсивный курс по огнестрельным, лазерным и колотым ранам, последствиям взрывов и всему, на что хватает моей бурной фантазии.
Через пару часов звонит Азамат. У него всё хорошо, они долетели и сейчас разбивают лагерь. Джингошей пока не видно. Я рассказываю ему про куницу и про грибы. Он авторитетно подтверждает, что грибы съедобные. Ладно, поверю.
Дети играют с котятами, куница дрыхнет у блюдца с молоком, Арон готовит, его жена вышивает, я рассказываю Ориве про диафрагму, Унгуц читает в буке новости с Гарнета. Все при деле, почти идиллия. Тучи над Долом и не думали рассеиваться.
А на следующее утро я просыпаюсь от жуткого ощущения паники. Ещё совсем рано, солнце только-только выглянуло из-за горизонта, на воде уже лежат оранжевые блики. Кажется, что это не восход, а закат, ведь на восходе свет розовый, холодный...
Я вылетаю из койки, как ошпаренная, и даже забыв надеть халат, распахиваю дверь и пересекаю коридор, чтобы выглянуть в северное окно. Так и есть — над северным горизонтом оранжевое марево, в небе мигают огоньки приземляющихся звездолётов. Я распахиваю окно. Ветер завывает, огибая скалу, и мне чудится гул летающей техники, выстрелы, крики и сирены, и отрезвляет меня только то, что через полконинента я вряд ли могу что-то слышать. Но гудит, зараза.
Я возвращаюсь в команту, хватаю телефон. Никаких сообщений. Звонить я не буду, ещё не хватало его отвлекать, но... он что, не ожидал атаки? Или решил меня не предупреждать? Одеваюсь, руки плохо слушаются, ноги не вставляются в штанины, потому что рвутся куда-то бежать. На всякий случай открываю бук — там сообщение.
Здравствуй, рыбонька. Не хочу тебя будить посреди ночи неприятными известиями, поэтому не звоню. Джингошский удар ожидается утром. Мы готовы его встретить. Я вряд ли смогу тебе позвонить завтра, просто не будет свободного канала связи. Но ты не переживай, мы справимся. Нас очень много. Всех раненых будут направлять к тебе на самом быстром доступном транспорте. Будь осторожна с зияниями и не унывай, это будет короткая битва. Я помню, что ты меня ждёшь.
Я перечитываю послание несколько раз, как будто надеясь, что оно вырастет или изменится. Потом на нетвёрдых ногах бреду в кухню завтракать и глазеть на небо в ожидании "самого быстрого доступного транспорта". И на нервной почве съедаю целую буханку хлеба с маслом из овечьего молока, которое вообще-то не люблю.
Работа не заставляет себя долго ждать. Скоро я различаю на мутно-рыжем фоне неба маленький юркий унгуц, сверкающий синим антипиреновым покрытием. У нас тоже таким авиетки скорой помощи покрывают, чтобы не загорались от трения воздуха... Я бужу Ориву и бегу включать аппаратуру. Через десять минут у меня элементарно не остаётся оперативной памяти, чтобы думать об Азамате и джингошах. Меня занимают только огнестрельные ранения, оторванные конечности и потери крови, а редкие просветы я использую на то, чтобы обучать пилотов первой помощи, потому что лететь всё-таки далеко. Но Азамат ни за что бы не взял меня туда.
Орива — толковая девка, и учение пошло ей впрок. После первого десятка раненых она уже сама справляется с большинством процедур и почти не дёргает меня с вопросами. Но рук всё равно не хватает. Арона я приставляю оттаскивать обработанных больных на третий этаж и звать меня, если у кого-то из них ухудшится состояние, о чём немедленно сообщит реанимационный браслет. Некоторые поступившие с не очень серьёзными травмами — например, сломана рука или челюсть — используются в качестве бессмысленной рабочей силы: повернуть, подержать, подать, принести. Ухо болит от гарнитуры, она мне не совсем по размеру, Азаматова, но я заранее не сообразила, а надо всё время быть на связи с Ароном и Оривой.
Но место в доме ограничено. За два дня, от которых я помню только, что спать удавалось максимум по два часа кряду, все поверхности, способные уместить лежащего человека, оказываются заняты. Арон вспоминает о шатрах, оставшихся на посадочной площадке, и переводит выздоравливающих туда. Какое всё-таки счастье, что на муданжцах всё так быстро заживает! Ещё через два дня, когда я уже вообще не понимаю, на каком свете нахожусь, поток раненых резко ослабевает.
— Что у вас там происходит? — спрашиваю у Ирнчина, закрепляя корсет: он поступил с переломами отростков позвоночника, спинной мозг чудом не пострадал.
— Как, Азамат же вам писал!
— Ты серьёзно думаешь, что у меня есть время читать? — говорю, хотя мне тут же становится стыдно. Он же нашёл время написать!
