Было трудно догадаться об истинном ее возрасте. Больше тридцати, во всяком случае.
Они с Доном составляют интересную пару. Он — темноволосый, говорливый, все время курит, не способен усидеть на месте больше двух минут. А она — дюймов на пять выше и горит не мерцая. Я до сих пор не знаю всей ее истории. И, надо полагать, никогда не узнаю.
Диана остановилась рядом с моим креслом, в то время как Лорел представлял Корта Дос Сантосу.
— Ты, — сказала она.
— Я, — согласился я.
— Будешь руководить этой экскурсией.
— Об этом известно всем, кроме меня, — не стал я спорить. — Не можешь ли уделить мне кроху своих знаний по этому вопросу?
— Ничего не знаю, ничего не хочу знать, — заявила она.
— Ты говоришь, словно Фил, — хмыкнул я.
— Ненамеренно.
— Тем не менее именно так. Так почему же?
— Что почему?
— Почему ты? Дон? Здесь? Сегодня?
Она коснулась языком верхней губы, а потом с силой сжала его зубами, словно хотела выжать из него сок или сдержать рвущиеся наружу слова. Затем оглянулась на Дона, но тот находился слишком далеко и не мог ничего услышать, да и вообще смотрел в другую сторону. Он был занят тем, что наливал Миштиго настоящую кока-колу из графина, стоящего на административном спуск-подносе.
По мнению веганцев, формула состава кока-колы была археологической находкой века. Утраченная во время Трех Дней, она была открыта вновь лишь десять с чем-то лет назад. Ходило, конечно, много недокока-кол, но ни одна из них не оказывала такого действия на обмен веществ веганцев, как настоящая. «Второй вклад Земли в галактическую культуру» — назвал ее один из их современных историков. Первым вкладом, конечно, являлась очень тонкая новая социальная проблема именно того типа, появления которой ждало не одно поколение отчаявшихся философов Веги.
Диана снова посмотрела на меня:
— Пока не знаю. Спроси Дона.
— Спрошу.
И я спросил-таки, хотя и позже. Я не был разочарован, поскольку ничего и не ожидал.
Но, когда я сидел, изо всех сил пытаясь подслушать чужой разговор, внезапно произошло наложение видения на видимое, того типа, который один психиатр классифицировал для меня как «псевдотелепатическое выдавание желаемого за действительное». Происходит это примерно так.
Я хочу знать, что где-то там происходит. У меня почти достаточно информации для догадки, и поэтому я делаю ее. Вот только это происходит так, словно я вижу и слышу все глазами и ушами одного из участников событий. Однако, я думаю, это не настоящая телепатия, потому что иной раз случаются и ошибки. Но, тем не менее, все, безусловно, кажется реальным.
Психиатр смог объяснить мне в этом явлении все, кроме причин его возникновения.
Вот почему я стоял посреди помещения,
глядел на Миштиго,
был Дос Сантосом,
говорил:
— …Тоже поеду, для вашей защиты. Не как секретарь Радпола, а просто как частное лицо.
— Я не просил вас о защите, — отвечал веганец. — Однако благодарю вас. Я принимаю ваше предложение избежать смерти от рук ваших товарищей.
Сказав это, он улыбнулся:
— Если те будут добиваться ее во время моего путешествия. Сомневаюсь, что такое случится, но я был бы дураком, отказавшись от щита Дос Сантоса.
— Вы поступаете мудро, — сказали мы, слегка кланяясь.
— Разумеется, — отозвался Корт. — А теперь, скажите мне, пожалуйста…
Он кивнул в сторону Эллен, только что закончившую спор с Джорджем и в гневе отходившую от него.
— Кто это?
— Эллен Эммет, жена Джорджа Эммета, директора Отдела Охраны Живой Природы.
— Какая у нее цена?
— Я не знаю, как она котировалась в последний раз.
— Ну, а в предпоследний?
— В прошлом она никогда не оценивалась.
— На Земле все имеет цену.
— В таком случае, полагаю, вам придется выяснить это самому.
— Всенепременно, — пообещал он.
Землянки всегда обладали для веганцев некой странной, если не сказать болезненной, привлекательностью. Один вегги, набравшись кока-колы, однажды сказал мне, что они — землянки — заставляют его чувствовать себя кем-то вроде зоофила. И это интересно, потому что одна девушка радости (итальянка) с курорта Кот д’Ор[5], было дело, призналась мне, хихикая, что «общение» с веганцами делает из нее что-то вроде «une zoophiliste».
Полагаю, эти характерные выдохи веганцев, должно быть, то ли щекочут, то ли еще что-то делают и пробуждают зверя и в тех, и в других.
— Кстати, — сказали мы. — Вы в последнее время перестали бить жену?
— Которую? — уточнил Миштиго.
Наплыв, а затем я снова в своем кресле.
— …Что, — спрашивал Джордж Эммет, — ты об этом думаешь?
Я уставился на него. Секунду назад его тут не было. Он подошел неожиданно и уселся на широкий подлокотник моего кресла.
— Повтори, пожалуйста. Я дремал.
— Я сказал: у пауконетопыря будет проедена плешь. Что ты об этом думаешь?
— По-моему рифмуется, — заметил я. — Так объясни мне, как же мы ему проедим плешь?
Тут он засмеялся. Джордж — один из парней, на которых смех нападает непредсказуемо. Он целыми днями может ходить с кислым видом, и вдруг какая-нибудь ерунда вызывает у него приступ идиотского хихиканья. Смеясь, он слегка повизгивает, словно младенец, и это впечатление усиливается его дряблостью и редкими волосами. Я выжидал.
Эллен в данную минуту оскорбляла Лорела, а Диана повернулась, изучая названия книг на полках.
Отсмеявшись наконец, он доверительно выдохнул:
— Я вывел новый вид слишей.
— Слушай, Это действительно здорово! — А затем я тихо спросил: — Что такое слиши?
— Слиш — это бакабийский паразит, — объяснил он, — смахивающий на большого клеща.
— А мой примерно три восьмых дюйма длиной, — гордо добавил он. — И они вгрызаются глубоко в тело и выделяют крайне ядовитые отходы своей жизнедеятельности.
— Смертелен?
— Мой — да.
— Ты не смог бы одолжить мне штучку? — спросил я его.
— Зачем?
— Хочу подбросить кому-нибудь за шиворот. По зрелом размышлении исправь цифру на пару дюжин. У меня уйма друзей.
— Мои людей не трогают, только пауконетопырей. По отношению к гомо сапиенс они проводят политику дискриминации. Люди будут для моих слишей отравой. — («Моих слишей» он произнес очень по-собственнически и с большим чувством.) — Обмен веществ у их хозяина должен основываться скорее на меди, чем на железе, — объяснил он. — А в эту категорию и попадают пауконетопыри. Потому-то я и хочу отправиться с вами в это путешествие.
— Ты хочешь, чтобы я нашел тебе пауконетопыря и держал его, пока ты наваливаешь на него слишей? Ты пытаешься сказать именно это?
— Ну, я бы хотел получить на сохранение парочку пауконетопырей, всех своих я использовал в прошлом месяце, но я уже уверен, что мои слиши подействуют. Мне хочется возбудить эпидемию.
— Какую эпидемию?
— Среди пауконетопырей. В земных условиях слиши размножаются очень быстро. И если им дать нужного хозяина, они должны оказаться крайне заразными, особенно если мы сможем запустить их в нужное время года. У меня на уме не что иное, как поздний брачный сезон юго-западных пауконетопырей. Он как раз начнется через шесть — восемь недель на территорий Калифорнии, в Древнем Месте, хотя больше уже в общем-то не горячем, под названием Капистрано. Как я понимаю, ваше путешествие приведет вас в те края примерно в нужное время. Когда пауконетопыри вернутся в Капистрано, тут-то я и буду поджидать их со слишами. К тому же, мне отнюдь не помешает отпуск.
— Мм-хм. Ты обговорил это с Лорелом?
— Да, и он считает эту идею отличной. Фактически он хочет сам встретить нас там и сделать снимки. Возможно, будет не слишком много шансов увидеть их впоследствии — затмевающих в полете небо, гнездящихся среди руин так, как могут гнездиться только они, охотящихся на диких свиней, украшая улицы зеленым пометом. Знаешь, это прекрасное зрелище.
— Угу, своего рода Хэллоуин. А что произойдет со всеми этими дикими свиньями, если мы перебьем пауконетопырей?
— Ну, их станет побольше, — признал он. — Но мне думается, пумы не дадут им расплодиться, как кроликам в Австралии. В любом случае, ты бы предпочел терпеть свиней, а не пауконетопырей, не так ли?
— Я не особенно люблю ни тех, ни других, но теперь, подумав в таком аспекте, полагаю, ты прав. Ладно, разумеется, ты можешь ехать с нами.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Я знал, что ты поможешь.
— Не стоит благодарности.
Примерно тогда Лорел виновато откашлялся. Он стоял возле большого стола в середине помещения, перед которым медленно опускался широкий обзорный экран объемного изображения — очень удобный, потому что никому не требовалось перемещаться в поисках более удачной для наблюдения позиции. Лорел нажал кнопку на столе, и свет померк.
