— Нет, зачем. Они сами сейчас сгорят.
Я уставилась на головы, желая своими глазами увидеть самовозгорание, и мне повезло. Через две минуты головы действительно дружно вспыхнули, и от них осталась только кучка пепла.
— Я ведь внутри себя огонь ношу, в каждой своей частичке. Вот он на свободу и вырывается, когда я его не контролирую. Потому головы и горят.
— Понятно.
— Ну что же мы на морозе стоим, пойдемте внутрь, я вас чаем угощу, — забеспокоилась левая, самая гостеприимная голова.
Морозко, который видимо решил, что проще дождаться моего отбытия на месте, чем бегать туда-сюда, первым воспользовался щедрым предложением. Мы с Горынычем последовали за ним.
— Кстати, вот подарок от Синеглазки, она просила тебе передать, вместе с благодарностью.
Как только мы зашли внутрь, я взяла сверток и протянула его Горынычу. Зеленый монстр взял свой подарок и развернул.
— Мастерица, — восхитился Морозко.
— Красота — подтвердил Горыныч.
Я решила завидовать молча. А ковер был действительно красивым. Размером со стены пещеры, он изображал небольшую итальянскую деревушку у подножья Везувия и на берегу моря. Синее море простиралось с одной стороны ковра, сливаясь вдали с лазурным небом, на котором солнце играло в прятки с белыми облачками. Волны белыми барашками с легким шелестом набегали на берег, где стояли перевернутые кверху дном рыбацкие лодки и сушились на солнце сети, с запутавшимися в них водорослями. По улицам городка бегали босоногие ребятишки, играя в салки. Возле белых домиков с красными черепичными крышами и синими ставнями сидели женщины, красивые, нарядно одетые. Они сплетничали и занимались мелкой работой, перебирали рыбу, штопали вещи, кто-то плел венки. На заднем фоне возвышался огромный Везувий, дремлющий, грозный, но не ужасающий. И все это сразу наполнило пещеру летом, запахом моря, криками детей, легким ветром, ощущением летней беззаботности и счастьем отдыха на море.
— Страшно далеки эти девицы от народа, — подумала я. — Сразу видно, что настоящей рыбацкой деревни она в своей жизни не видела.
— Это в тебе говорит зависть, — пояснил мой внутренний голос.
— Не спорю. Но тем не менее от народа Синеглазка далека.
— Ну ты тоже не особо близка к нему, — резонно возразил голос.
— Из моей чащобы до ближайшего народа слишком долго идти. Я нахожусь в вынужденной изоляции. А они в добровольной.
— А давайте на стену повесим, — прервал мой внутренний спор Горыныч.
И мы стали вешать ковер на стену. Впрочем, вешали больше Горыныч и Морозко, а я только наблюдала. Даже правее или левее мне не пришлось говорить, потому что ковер был размером точно по стене и вписался в нее до миллиметра. После того как ковер был повешен, а чай выпит, Горыныч сделав пару кругов над своей пещерой, вынес вердикт о летной готовности и попрощавшись с Морозко я собралась в путь домой. Горыныч правда опять взял меня в лапы, сказав, что лететь не далеко, и ему не придется садиться, он меня аккуратненько опустит и улетит, чтобы не мешать мне. Вставать в позу я не стала, учитывая, что Морозко явно горел желанием меня уже засыпать и не важно где именно, лишь бы основательно и до весны. И мы полетели.
— Домооой, — напевала я, любуясь зимним пейзажем подо мной, пока Горыныч медленно и плавно, чтобы не повредить моей тушке, направлялся к моей избушке. — Домооой, — потому что других слов из этой песни я не помнила.
— Иду на снижение, приготовься, — правая голова наклонилась ко мне.
— Быстро, — восхитилась я.
— Быстро, надежно, мягко, — поделилась правая голова своим мнением о себе любимом.
И Горыныч действительно пошел на снижение, через несколько минут он завис над полянкой возле дома, и аккуратно поставив меня на ноги, разжал когти.
— Стоишь? — левая голова внимательно меня оглядела.
— Все нормально, — я улыбнулась. — Спасибо.
— Пожалуйста, — отозвались все три разом.
Пригнувшись, как делают отбегающие от работающего вертолета, я побежала к избушке и когда по-мнению Горыныча я оказалась на безопасном расстоянии, он пошел на взлет и вскоре скрылся в синей дали.
— Дом, милый дом — я буквально готова была целовать ступеньки своей приставной лесенки, по которым я поднималась к входной двери.
А на крыльце меня ждал еще один сюрприз. В своем законном углу стояла моя ступа, красуясь розово-синими расписными боками. А ведь я уже и не надеялась ее увидеть. Такая картинка меня растрогала до слез. На двери красовалась записка «Ступу и метлу вернул в целости. Как закончу операцию с Иваном-царевичем, свяжусь. Кощей».
— Заботливый, — умилилась я. — Но все равно сволочь.
И с этими словами я открыла дверь своей избушки. В избушке царила тишина и чистота, а на лавке развалился пузом кверху, раскинув лапы, черно-белый ученый кот. У меня на глазах даже слезы умиления появились.
— Митрофан, ты к нам снова в законный отпуск?
Митрофан приоткрыл один глаз, внимательно меня осмотрел, и махнул хвостом в знак согласия.
— Здорово как, — искренне обрадовалась я. — Все веселей будет зимовать. Кстати надеюсь ты до весны никуда особо не торопишься, потому что Морозко обещал меня засыпать.
Митрофан в ответ на эти угрозы повернулся ко мне спиной и продолжил спать. Все-таки коты, даже если они и ученые, в чем-то фундаментальном очень похожи между собой. С их появлением дом становится уютнее, гостеприимнее, теплее, в него хочется возвращаться.
— Явилась, — раздалось со стороны зеркала и прозвучало это очень осуждающе, на корню уничтожив все мое благодушное настроение.
— Я тебя тоже рада видеть, — постаралась я отравить зеркало словесным ядом.
— Сколько лет на свете живу, а такой Яги не видела. Стыд и срам один.
— То ли еще будет, — просветила я блюстительницу морали. — После меня придут иные, еще более свободных нравов. Так что ты заранее привыкай.
— Ужас, — возмутилось зеркало и отключилось.
— Один ноль в мою пользу, — почувствовала я моральное удовлетворение.
Проверив запасы продуктов и сделав заказ на недостающее, я еще некоторое время посмотрела какую-то слезливую мелодраму по блюдечку с яблочком, а потом отправилась спать, полная самых радужных надежд на ближайшее будущее. Ночью меня как обычно разбудили. Видимо эта такая новая традиция образовалась без моего ведома. Когда мне удалось открыть глаза и сфокусироваться, мои взорам предстал День ясный в ограниченном виде, в смысле как всегда в виде рук, и какой-то незнакомый мне молодой человек в светло-сером наряде. Явление сие было так неожиданно, что я моментально проснулась.
— Простите вы кто? — поинтересовалась я у незнакомого мне парня.
— Доброй ночи, — молодой человек видимо решил не нарушать алгоритм вежливого общения. — Простите, что я беспокою вас в такой не совсем урочный час. Но мы с вами заочно знакомы. Я месяц ясный. Помните, мы вместе к Отцу вод ходили.
— Замечательно. Очень приятно познакомится очно. Вы только за этим заходили?
— Видите ли, у меня есть к вам просьба, — улыбнулся сероглазый юноша, напомнив мне других таких же сероглазых.
— Какая? — спросила я пару минут спустя, видя, что юноша не спешит с продолжением.
— Вы не могли бы взять меня к себе на работу?
— Что простите? — я была уверенна, что ослышалась.
— Взять к себе на работу, — повторил сероглазый.
— Простите кем? Личным месяцем?
— Нет, зачем же, — месяц добродушно улыбнулся. — Помощником Баба-Яги. Как и моих братьев. Солнце, День и Ночь.
— Ага. А зачем мне это надо?
— Ну, у вас в распоряжении всегда будет удобная лунная дорожка, по которой можно дойти в любое место.
— Ага, а зачем это надо тебе?
— Видите ли, я недавно пришел к такому мнению, что уже достиг того возраста, когда пора начинать взрослую независимую от родителей жизнь. И вы показались мне подходящим вариантом, — пояснил месяц свой выбор.
— Ага. Понятно. А родители то ваши не против такого решения? — попыталась я отделаться от такой нечаянной радости.
— Конечно не против, — разрушил сероглазый мои надежды. — Более того, когда отец узнал, что я хочу поступить к вам на службу, он очень обрадовался. Он очень вас уважает и полностью вам доверяет. Папа будет очень рад.
— А днем этот вопрос никак нельзя обсудить? — поинтересовалась я и тут же поняла, как ошиблась.
Не знаю, как ему это удалось, но День ясный всем своим доступным моему взору видом продемонстрировал свое мнение о моих умственных способностях. Я прям почувствовала, как меня окатило волной почти презрения. Братец месяц себе такого по отношению к потенциальному работодателю не позволил.
— Ну дело в том, что я в дневное время обычно вынужден находиться в родительском тереме. Просто без веской причины появляться днем несколько не уместно.
