— Как это — известила? — удивился доктор Дисмас. — Она вас не видела, вы же только что приехали.
— Не проси объяснить, отец. Она извещает нас, когда хочет видеть. Мы и сами не понимаем как. Дал, вылезай с машины. — И парочка улыбающихся «зомби» поплелась в гору.
— Интересно, чем все это закончится? — проворчал доктор Дисмас.
— Даже и не знаю, — покачал головой Минден. — Но начаться может вот с такого вот стишка:
Это делают саламандры,
Это делают головастики,
Это делают все тритоны,
Почему же не ты и не я?
Этот стишок распевают повсюду четырехлетние дети, хотя ты, конечно, мог не обратить внимания. И что характерно: саламандры, тритоны и головастики делают это сейчас чаще, чем когда бы то ни было. Причем повсеместно. Прочти недавнюю статью Хигглтона, если не веришь.
— О, эти великие биологи — такие болтуны! Так что же именно малявки делают чаще, чем когда бы то ни было?
— Участвуют в аномальном воспроизводстве, конечно. Во многих замкнутых ареалах головастики уже несколько лет размножаются, оставаясь головастиками, а взрослые лягушки там исчезают. Изредка такое, конечно, случалось, но сейчас это приняло угрожающие масштабы. То же самое относится к тритонам и саламандрам. Вспомни, что все три вида, как и человек, — продукт случайных мутаций. Но вот откуда об этом знают четырехлетние дети? Это же один из самых больших секретов биологии… так, вон идет моя жена. Еще одна семейная неприятность, Кларинда?
— Да. Криос заперся в ванной, не выходит и не отзывается. Он все утро вел себя отвратительно. Ты собирался выточить запасной ключ.
— Вот он. Вытащи парня, всыпь ему как следует, а потом объясни, что мы его очень любим и что его проблемы — наши проблемы. И приготовь хороший ужин. А то эта семейка не ест ничего, кроме бутербродов с арахисовым маслом, и никогда не приглашает меня за стол. Возвращайся в дом, Кларинда, и хватит уже ворчать.
— Что-то сильно обеспокоило Криоса, — все же проворчала Кларинда Минден, возвращаясь в дом.
— О чем мы поговорим дальше, Дисмас? — спросил доктор Минден. — О воющих обезьянах Родезии, которые, возможно, были детьми человеческими? Об аномальных саламандрах, тритонах и головастиках? О шауенах, которые не то наши предки, не то наши внуки? Или о нас самих?
— Остановимся пока на шауенах, — сказал доктор Дисмас. — Ты не закончил свою лекцию о них.
— Люди произошли от шауенов. Австралопитеки — нет. Синантропы — нет. Они относятся к другой ветви. А вот неандертальцы, кроманьонцы, гримальдийцы и мы сами — представители одного вида, и все мы произошли от шауенов. Кстати, утверждение, что у нас есть сто один скелет шауенов, не совсем верно. У нас их больше двадцати тысяч, но большинство отнесено к обезьянам вида квезан.
— Минден, ты совсем спятил!
— Я говорю о крупноголовых обезьянах метрового роста, которые к четырем годам достигали зрелости, а к четырнадцати — старели. Из-за мутаций среди них появлялись особи, которые в период половой зрелости не давали потомства и продолжали расти. Это были долговязые зомби, слуги нормальных особей и, разумеется, бесплодные. Рождались они по одному на сотню, так что погоды они не делали. Но в какой-то момент их количество резко увеличилось. У нормальных особей запустилось мутационное торможение — и появилось человечество, привилегированная мутация.
Обезьяны квезан, от которых произошел промежуточный вид шауен, были такие же, как и воющие обезьяны в Родезии. Они шли в другом направлении. Не умели разговаривать, не пользовались огнем и инструментами. Одним ясным утром они стали шауенами, а на следующее утро — людьми. Молниеносно обошли в развитии всех обезьян, даже самых продвинутых. Да, это была привилегированная мутация, но я полагаю, что она обратима.
Дисмас, найденные скелеты шауенов количеством сто одна штука, — это не девяносто шесть детей (восемьдесят шесть из которых четырехлетки), три подростка и двое взрослых. Это останки десяти детей, восьмидесяти шести взрослых, двух мутантов-зомби и троих стариков.
Попробуем зайти с фланга. Несколько лет назад один биолог ради забавы исследовал зависимость продолжительности жизни от частоты сердцебиения. Он обнаружил, что все млекопитающие проживают примерно одинаковое количество ударов сердца, то есть у долгоживущих видов сердце бьется медленнее. И только один вид, а именно человек, живет в четыре-пять раз дольше, чем должен, если считать по сердцебиению. Не помню, пришел ли тот биолог к выводу, что человек — случайный вид, живущий в долг. Но лично я думаю именно так. К слову, тот биолог увлекался научной фантастикой, поэтому его выводы не восприняли всерьез.
С другой стороны, еще задолго до Фрейда проводились исследования ложного полового созревания — внезапного острого любопытства и активности, проявляющихся в возрасте четырех лет и потом снова исчезающих лет на десять. Не раз делалось предположение, что у наших предков истинное половое созревание наступало именно в раннем возрасте.
— Минден, никакой вид не может сколько-нибудь заметно измениться меньше, чем за пятьдесят тысяч лет.
— Может, Дисмас. Достаточно от трех до девяти месяцев — в зависимости от вектора движения… а, вот и наши возвращаются! Ну, зомби, удалось вам утешить Джинни? Куда путь держите?
Агарь Дисмас и Дал Минден неторопливо спускались с горы Дулена.
— Мы должны принести Джинни четыреста семьдесят три буханки хлеба и четыреста семьдесят три банки орехового масла, — взволнованно ответила Агарь.
— Она велела купить хлеб «Криспи-красти», — добавил Дал Минден. — Джинни говорит, в таком хлебе шестнадцать ломтей, поэтому из одной буханки и банки арахисового масла выйдет восемь сэндвичей. В итоге получится четыре лишних сэндвича, и Джинни разрешила нам забрать их себе в качестве оплаты за работу. Она просидит в пещере тысячу двести шестьдесят дней. Говорит, именно столько нужно, чтобы дело завершилось успешно и никто ей не помешал. Мне кажется, в душе она нумеролог. На хлеб и масло нам потребуется больше четырехсот долларов, столько мы с Агарь еще не накопили. Но Джинни требует, чтобы задание было выполнено, даже если придется украсть деньги. Она велела сделать все быстро.
— Вон опять идут эти фанатики, — сказал доктор Дисмас. — Придется пристрелить одного из них, если снова сунутся.
— На этот раз они идут не сюда, — объяснила Агарь. — Они идут обыскивать гору Дулена. Они догадываются, что все произойдет именно там. Но вряд ли они убьют Джинни, потому что не знают, кто она на самом деле. Они и в первый раз не поняли; не догадались, что в ней кроется, возможно, самая большая опасность на свете. Мы надеемся, что они убьют меня. Решат, что дело сделано, и угомонятся. Они найдут меня там, где, по их мнению, должна находиться женщина с роковым семенем, и это собьет их с толка. Ладно, мы пойдем, надо спешить, а то Джинни разозлится.
— Вид нельзя считать устоявшимся, если он существует менее десяти миллионов лет, — продолжил доктор Минден. — Кое-кто считает до сих пор, что эволюция необратима. Чепуха! Я лично изучал семь видов свиней, которых смыло с дороги эволюции прежде, чем они выдержали испытание временем. Человеческая раса молода и, как следствие, нестабильна. Большинство видов не выживает, а мы прошли лишь десятую часть пути. Даже выжившие виды не раз прерывали движение вперед и откатывались на время назад, прежде чем становились стабильными. Мы можем развернуться в любое время.
— Развернуться — куда?
— Туда, откуда мы родом, где наш рост по-прежнему около одного метра, а мы сами — крупноголовые, не использующие орудий воющие обезьяны, чья продолжительность жизни в пять раз меньше, чем сейчас.
— Минден, откаты в эволюции — как космические катастрофы. Они происходят с промежутками в несколько тысяч лет. К тому времени, когда это случится, нас с тобой это уже не будет волновать.
— Нет, Дисмас, это может случиться в любой момент — в результате единичного аномального оплодотворения. А потом это станет нормой благодаря процессу мутационного торможения. Реверсия уничтожит прежнюю нормальность. Мы уже знаем, как это работает.
Казалось, сами камни вскрикнули, как безумные грачи, и кусты залаяли, как койоты! Пронзительный вой, вздыбливающий траву, ликующий смех, похожий на визжание пилы, — и вот она снова здесь, Джинни, самая громкая девочка на свете.
— Мне кажется, отец, я скоро перестану разговаривать, — торжественно объявила она, как только прекратила выть. — Просто забуду, как это делается. Буду кричать, ухать и все в том же духе. Да так и намного веселее! А где мои слуги с новыми припасами? Если с ними ничего не произошло, они уже должны быть здесь. Хотя, возможно, им пришлось обходить магазины, чтобы закупить необходимое количество хлеба и арахисового масла? Не знаю, съем ли я все это. Но этот запас — на всякий случай, да и слуги не должны бездельничать. А вот и миссис Минден, оплакивает своего Криоса. Ну и какая от этого польза?
