Гермес, не любивший врать, так ему и сказал:
— Извини, брат, но в этой шкуре ты напоминаешь мне идиота, который в один прекрасный день возомнил себя человеком-бурундуком.
Геракл налился краской и, выхватив дарственный меч, с боевым кличем погнался за бросившимся наутек Гермесом. Свои реактивные сандалии вестник богов опрометчиво снял, перекинув через плечо, и теперь, приглушенно ругаясь, скачками несся вниз по склону живописного холма.
— Убью-ю-ю-ю… — ревел разъяренный Геракл, бешено вращая над головой смертоносным подарком.
— Однако какой мой сынуля ранимый! — довольно оглаживая бороду, произнес улыбающийся Зевс.
— Характер у него явно в Геру, — опрометчиво ляпнул сидевший рядом Эрот.
— Что?! — Зевс недовольно покосился на юношу.
— Да так, ничего… — грустно вздохнул бог плотской любви, — оговорился слегка…
* * *
— Что бы еще такое сделать? — задумчиво вопрошал Геракл, расположившись на кочке у небольшого болотца и вяло отмахиваясь львиной лапой от докучливой мошкары.
— Ну я же уже извинился, — в сотый раз прокричал сидевший по пояс в зеленой жиже Гермес. — Геракл, верни сандалии!
Сын Зевса посмотрел на лежащие рядом с кочкой реактивные причиндалы вестника богов.
— Никто не смеет безнаказанно оскорблять сына владыки Олимпа, — спокойно заявил герой, ковыряя мечом рыхлый комок грязи.
— Зевс, ты слышишь? Помоги! — гневно потрясая кулаками, выкрикнул в небо Гермес.
Через пару минут за пазухой вестника бодро затренькал сотиус-мобилис. Гермес нервно дернулся.
— Да?
— Что, сидишь? — с неуместным злорадным весельем поинтересовался Тучегонитель.
— А ты, можно подумать, сам не видишь! — огрызнулся Гермес. — Этот засра…
Геракл стремительно вскочил на ноги и прицелился тяжелой реактивной сандалией прямо в голову Гермеса.
Гермес судорожно сглотнул.
— Твой великий сын, — быстро поправился он, — отобрал у меня мое средство передвижения. Прикажи ему, пусть немедленно вернет!
— Никто не может приказывать великому сыну Зевса! — утробно проревел с кочки Геракл.
— Это твой отец! — Гермес затряс над головой светящуюся коробочку.
— А, ну тогда… — Герой немного стушевался.
— Гермес, я сейчас всё устрою, — Громовержец с трудом удерживался от смеха. — Передай моему сыну, что я поручаю ему отправиться к минийскому царю Эргину, которому Фивы по совершенно непонятной мне причине платят большую дань. Пусть сынуля разберется с этим царем по всем олимпийским понятиям!
Гермес дословно передал слова Зевса Гераклу.
— Э… нет, — ощетинился герой. — Если это далеко, то я в жизни туда не пойду. У меня вон ноги болят, да и в пояснице подозрительно стреляет.
— Да это тебя просто комар укусил! — не удержался от восклицания Гермес.
— Может быть, и комар, — легко согласился Геракл. — А вот что, если он бешеный?
— Нет, Зевс, ты слышишь?
— Слышу-слышу. — Тучегонитель, больше не сдерживаясь, дико ржал. — Скажи ему, что это недалеко, прямо за болотом.
Гермес сказал.
— Ну, тогда… — Геракл нехотя поднялся с кочки. — А может, всё-таки лучше после обеда? — с надеждой спросил он.
— Нет, Зевс говорит, иди немедленно! — злорадно выкрикнул вестник богов.
Герой еще немножко для вида покряхтел, почесался и, спрятав меч, не спеша потопал в обход болота.
— Эй, сандалии мои верни! — завопил ему вдогонку возмущенный Гермес.
— А… — махнул рукой сын Зевса, — и так перетопчешься.
— Эгидодержавный, ты слышал, ты всё слышал? — Вестник неистово тряс несчастный сотиус. — Нет, я в таких условиях работать не намерен. Я увольняюсь прямо с этого самого дня. Пускай Арес теперь у вас на побегушках служит, ему всё равно целыми днями делать нечего. Последняя-то крупная война случилась пятьдесят лет назад. Да и то, стыдно сказать, пьяные циклопы из-за бочки вина с лестригонами подрались. А я ухожу…
— Спокойно, дружище, спокойно, — весело вклинился в ругань Гермеса Зевс. — Мы сейчас всё исправим. Я тотчас же посылаю тебе на помощь Афину на боевой колеснице.
Гермес, скрежеща зубами от обиды, смачно выругался и с чувством зашвырнул сотиус-мобилис в ближайшие кусты.
* * *
Коварный царь Эргин проживал в мощной крепости, обнесенной высокими каменными стенами.
Вышедший к крепости сын Зевса задумчиво осмотрел неприступные стены и невозмутимых стражников, разгуливавших по самому верху.
Стражники не сразу заприметили Геракла, ну а когда заприметили, чуть не померли со смеху.
— Гляди, Сификл, — прокричал один из солдат, — экая образина внизу гуляет!
— Наверное, это один из тех варваров, что живут на самом краю земли, — весело отозвался другой стражник.
— Да нет, мужики, это просто местный сумасшедший. Их в Фивах сейчас много проживает, они присяжными в городском суде служат.
Всё больше и больше стражников спешило к краю стены, дабы поглазеть на странного незнакомца.
— А я знаю, как его зовут! — вдруг воскликнул какой-то солдат. — Это Человек-хорь собственной персоной…
И стражники весело загоготали.
— Эй, вонючка, тебе там в шкуре не жарко? — Разгуливавший внизу Геракл запрокинул голову:
— Это вы мне?
— Тебе-тебе, а кому же еще? Слушай, а у вас в фиванском цирке вакантные места еще есть? Я бы мог подработать метателем ножей.
И остроумный солдат издевательски захохотал.
Сын Зевса, нахмурившись, старательно отмерил от крепостной стены сорок шагов, затем обернулся, присел на одно колено и, выхватив из-за спины божественный лук, за полминуты очистил высокие стены от веселящихся наглецов. Чудесное оружие великого стреловержца Аполлона било без промаха.
— Вот так! — мрачно кивнул Геракл, вешая лук обратно за спину.
В крепости послышались дикие вопли, ругань и короткие отрывистые команды. Затем наверху появился совершенно перекошенный мужик в медных наплечниках.
— Ты что это делаешь?! — истошно заголосил он, в ужасе уставившись на распростертые внизу тела веселых стражников.
— Я хочу говорить с царем Эргином! — громко заявил Геракл и ударил себя кулаком в грудь.
Всклокоченный мужик в медных наплечниках исчез. За стенами опять послышались крики, ругань и сумасбродные команды вроде: «Спрятать всех домашних животных, полить кипятком стены!»
Сын Зевса с неудовольствием поглядел на темнеющее небо.
«Скоро пора баиньки, — озабоченно подумал он, — а я тут торчу, мошек кормлю».
Мужик в медных наплечниках снова появился на стене, в трясущихся руках он держал боевой лук.
— Эй, ты там, внизу! — прокричал он герою. — Сейчас с тобой будет говорить сам царь. Но ты смотри мне, чтобы без глупостей!
Сын Зевса спокойно подошел ближе и, не удержавшись, сладко зевнул.
Рядом с лучником появился некто в золотой короне.
— Говори, незнакомец, чего тебе надобно, — недружелюбно гаркнул царь, — или проваливай.
— Я пришел поговорить о Фивах! — ответил герой.
— О Фивах? А что о них говорить? Отсталый город, псих на психе психом погоняет. Ты, видно, тоже оттуда?
— Оттуда! — не без гордости подтвердил сын Зевса.
— Ну, я так и подумал, — улыбнулся Эргин.
— Короче, — Геракл с усилием поборол новый зевок, — с этого самого дня я новая крыша Фив. Город теперь подо мной будет ходить! Уяснил или повторить?
Царь и лучник очумело переглянулись.
— Это что, такая шутка? — недоверчиво спросил Эргин.
— Да нет, — удивился Геракл, — я говорю вполне серьезно. Если ты не уступишь, то… в общем, не успеет сесть солнце, как твоя жалкая крепость будет лежать в руинах!
— Признавайся, ты привел с собой наемную армию? — Царь с подозрением вглядывался в ближайшие заросли.
— Армию? — Сын Зевса еще больше удивился. — А на кой сатир мне эта армия? Я и сам тут справлюсь без посторонней помощи. Плевое ведь дело.
— Да это еще один фиванский сумасшедший, — шепнул на ухо царю лучник, но Геракл его услышал.
— Никто, — яростно проревел герой, — никто не смеет оскорблять великого сына Зевса!
Прорычав сие, могучий эллин разогнался и с легкостью прошиб плечом каменную кладку крепости.
— У-у-у-у, сатирово племя! — азартно прокричал Геракл, обрушивая выкованный на Олимпе меч на сновавших внутри крепости солдат…
Через десять минут всё было кончено.
Царь Эргин, вздрагивая всеми частями тела и размахивая белым носовым платком, с трудом выбрался из бесформенных развалин, волоча правую ногу.
Слегка вспотевший Геракл осклабился и, забрав у царя платок, с удовольствием вытер им взмокшую шею.
— Значит так, условия только что поменялись, — громко заявил он, сморкаясь в белую тряпочку.
Царь Эргин скорбно кивнул.
— Фивы теперь будут под моей крышей, это я тебе уже говорил. Во-вторых, ни о какой ежегодной дани теперь и речи идти не может.
