Дом вздохнул с облегчением.
Дети теперь с чердака спускались только поесть и поспать, и то после длительных уговоров.
5
Несмотря на приятное погружение в забытое детство, меня по-прежнему волновал один насущный вопрос.
Куда же утекали деньги?
Пока помогала управляющему с подсчетами, пробежала взглядом по нашим активам. Три деревни, в них занимаются в основном земледелием, хотя есть несколько семей, что разводят овец на пряжу и продают шерсть и шерстяные изделия. С урожаем вроде все в порядке, засух-наводнений в последние пару лет не было, на рынок поставляем излишки продуктов регулярно.
В чем же дело?
Когда я подошла с этим вопросом к отцу, от только вздохнул и потрепал меня по голове.
Управляющий оказался более многословен.
— Так налоги же. — развёл он руками.
Покопавшись в наших книгах доходов, которые скорее надо было называть книгами убытков, я выяснила, что за нашим поместьем числится не только три деревни, но и лес. Причём за деревни мы платим королю копейки, зато богатый древесиной, ягодами и дичью Чёрный Лес вытягивает из нашего бюджета ежемесячно два золотых.
Для примера, средняя крестьянская семья из пяти человек в год тратила меньше золотого. Не бедствуя, наедаясь от души и покупая на рынке безделушки детям.
Я призадумалась. Лесопилки в этих краях я не припомню, варенье из лесных ягод не видела ни разу на столе. Из садовой клубники кухарка варит, да. Из черешни, что за Тумой, ближайшей к нам деревней, росла целыми кущами, тоже. А вот ежевики и малины я все это время не пробовала.
Дичь? Для этого нужны охотники. Я вообще не замечала, чтобы местные жители заходили в Чёрный лес. Даже отец в ту сторону не ездил. А уж кому и заниматься охотой, как не помещику.
В задумчивости я забрела на кухню.
Память тела. Марьяна, когда расстраивалась или сосредоточивалась, норовила что-нибудь съесть.
Очень кстати у плиты сновали кухарка Аглая и Санна. Моя горничная иногда помогала и на кухне тоже.
Кстати, я недавно намекнула о сложившейся несправедливой ситуации отцу, на что мне заявили, что я еще маленькая, и мне прислуживать много не надо, а вот взрослая женщина — читай, мачеха — без помощницы никуда. А за детьми вообще глаз да глаз нужен, там не одна горничная, а табун нянек не справится.
С последним я была, в принципе согласна. С первым не очень, но пока что отступилась.
Завидев меня, женщины на минуту отвлеклись от готовки, привычно выставили для меня свежие ватрушки горкой, и стакан ледяного, из погреба, молока, и вернулись к закипающему супу и бродящим в густом соусе тефтелям.
Я присела с краю разделочного стола, укусила ватрушку за румяный бок и поинтересовалась:
— Аглая, а почему люди в Чёрный лес не ходят?
Если бы ела не я, а она, бедная женщина бы подавилась. А так обошлось, всего лишь закашлялась.
— Что же вам, гроляйн, спокойно не естся. — Похоже, она хотела крепко выругаться, но ограничилась эмоциями. — Поминаете ужасы всякие на ночь глядя.
Я глянула в окно, за которым весело светило солнышко в самом зените, и продолжила сбор информации.
— Почему ужасы? По бумагам он вроде бы наша территория, а мы туда нос не суём. Там что, волки толпами бродят или маньяки?
Аглая переглянулась с помощницей, и они дружно осенили себя кругом в районе лба — местное обращение к богам о защите.
— Нечисть там, гроляйн. И не заговаривайте больше о Че… том месте, а то накличете на нашу голову. — прошипела кухарка едва слышно.
Я поняла, что больше информации тут не почерпну. Да и вряд ли кто-то из деревень скажет больше. Люди они темные, суеверные.
Магии в этом мире нет. Первое, что я осторожно выяснила, придя в себя и начав общаться — ни магов, ни ведьм, ни волшебников с палочками в этом мире нет, не было, и даже не слыхивали местные про такие непотребства.
Так что все эти россказни про нечисть — не более чем способ объяснить для себя какие-нибудь природные явления. Ну темный лес, ну пошумел какой ёжик листиками, ну утонуло в Чёрной реке пара рыбаков — с кем не бывает.
Мне в голову пришла, как мне тогда казалось, гениальная мысль. Доказать, что все вокруг идиоты, одна я умная.
Я стянула под шумок пару лепёшек с колбасой, завернула в бумагу и положила в дорожную котомку. Воды в отцовскую флягу налила — мало ли, заблужусь. Надо ко всему быть готовой.
И двинулась в сторону леса.
Вспоминая тот момент, понимаю, что решения принимала тогда не я, а изобиловавшие во мне подростковые гормоны, которые хотели приключений и движения. Я сама, Варвара Ильинична Парфенова из старой жизни, ни за что бы не потащилась в неизвестный лес с одной котомкой, не сказав никому, тем более услышав неоднократно от местных жителей, что оно небезопасно.
В то время же мне и в голову не пришло, что вообще-то в лесах кроме мифической нечисти, водятся всякие звери, которые не прочь пообедать наивной девицей. Я думала только о том, что хочу доказать отцу и диким селянам, что никакой нечисти не существует, и все это сплошное суеверие.
Магии в этом мире вроде бы не было, зато нечисть водилась в изобилии.
Это я поняла с опозданием. Ближе к ночи.
Я сидела на пеньке, приходя в себя. Приметный такой пенёк, диаметром с обеденный стол, с одного боку густо поросший поганками. Он раскорячился прямо на опушке, у кромки леса, и я его прекрасно запомнила.
Вот только снова на опушку выйти никак не могла.
Меня явно водили кругами, и подозреваемых, кроме мифического лешего, я найти не могла.
Что я помнила из фольклора? Любит путать и заводить в дебри, бывает злобный — но тогда меня давно бы уже медведь съел — бывает просто шаловливый. Развлекается так. Ругаться с ним смысла нет. Тогда я точно в лесу останусь.
Как можно подружиться с нечистью?
Да так же, как и с любым другим существом.
Прикормить.
Я сняла с плеча котомку. По правде сказать, я напрочь успела забыть о припасенных бутербродах. Воду выпила, поскольку фляга висела на поясе, под рукой. А лепешки с колбасой так и мялись в дорожном мешке. Вытащив ошмётки, когда-то бывшие хлебобулочным изделием, я засомневалась в собственной затее. На месте лешего я бы этим крошевом побрезговала.
Но, рассудив, что в лесу хлеб в принципе редкость, решила попробовать. Распределила куски лепешки покрасивее на пеньке, как смогла придав им исходную форму, отошла в сторонку и громко и четко произнесла:
— Уважаемый леший! Примите угощение, не побрезгуйте. Взамен прошу выпустить меня из леса, домой очень хочется. Устала, и ноги болят. Заранее спасибо!
Чувствовала я себя при этом полной идиоткой. Но, как говорится, захочешь жить, еще не так станцуешь.
Надеясь, что меня услышали, я развернулась и из последних сил заковыляла в сторону, где как мне казалось, располагались поместье и деревни.
Темнело. На мое счастье, взошла луна, так что спотыкалась я не часто. Через раз.
Через, примерно, час блужданий я снова вышла к пеньку.
Хлеба не было. Шершавая поверхность слома влажно блестела в свете луны, будто ее кто-то вылизал.
Кусты неподалеку неуверенно зашуршали.
Так, кажется контакт налаживается.
Я присела на пенёк — ноги после многочасового скитания по лесу не держали.
— Выходи уж, пообщаемся. — предложила я кустам.
Ветки затряслись, и из-под них осторожно вылезло…нечто.
— А не обидишь? — уточнило оно.
— Не обижу. — Вздохнула я. Существо было довольно большое и очень лохматое. Тут бы кто меня не обидел.
— Хозяйка, а Хозяйка. А чем так от хлебушка вкусно пахло?
— Колбасой. — отстранённо ответила я на автопилоте, изучая ночного гостя. Хотя, какого гостя — хозяина леса.
Леший оказался мельче, чем мне представлялось, размером с некрупную овцу, и такой же мохнатый. Глаза в темноте светились, как у кошек, ярко-бирюзовой радужкой вокруг вертикального зрачка.
Будь у меня чуть больше сил, я бы верещала и металась от ужаса. А так ничего — разглядывала, общалась.
