Графиня побледнела, пальцы ее разжались, и рукавица с графом выпала на мостовую.
– Его превосходительство Кабанан жив? Дальше признания посыпались как из рога изобилия.
Графиня Брендель, заливаясь слезами размером с крокодиловы, скороговоркой сообщила, что они увезли и держат Карбурана в подвале родового замка в горах. Что письмо барон написал под чарами Жулана – их придворного колдуна. Что это он разорвал магией замок арбалета. Что они сначала хотели убить Спиридона, но потом решили, что лучше оставить его пока в живых, чтобы было на кого сваливать покушения. Когда же конкурентов не осталось, граф измыслил устранить гвардейца таким образом, чтобы народ подумал, что род Медведей и впрямь проклят. Что Жулан до последнего рассчитывал, что в Проклятую деревню пойдет Спиридон, а когда пошел Иван, то отговаривал его всю дорогу, пока тот его чем-то не обидел, и рассерженный колдун просто бросил его и ушел…
– Постойте, постойте, – нахмурилась Серафима, когда река признаний превратилась в ручеек и иссякла. – Если ваш колдун Спирю охранял, и хотел порешить только позавчера, то кто же остальные четыре покушения устраивал? Баронессы Карбуран и Дрягва опустили глаза. Остальные несколько тысяч пар глаз устремились на Мечеслава.
– Каков ваш царский приговор будет, ваше величество? – насупившись, озвучил всеобщее ожидание Коротча, с неприязнью оглядывая закаменевших в ожидании царского правосудия знатных дам.
Молодой царь, хмурый, как ноябрьская полночь, пошептался коротко с гондыром, со Спиридоном, с лукоморцами, пожал плечами, кивнул и объявил:
– В честь моего восшествия на престол и обручения с девицей Находкой я прощаю барону Дрягве и барону Карбурану покушения на моего друга и военачальника Спиридона. Преступления же графа Бренделя более тяжки, но случилось так, что он сам себя наказал предостаточно. Действие магии рассеется со временем, но когда это случится – неведомо ни мне, ни Батыру, и зависит от тяжести совершенных преступлений. Графине же Брендель, сообщнице своего мужа, повелеваю удалиться в родовой замок и жить там безвыездно, пока супруг ее не обретет человеческий облик. Тогда наказание будет считаться снятым. Что же касается пострадавшего от козней графа барона Бугемода Жермона, то за заслуги баронессы Удавии Жермон перед короной награждаю его почетным чином премьер-министра[125]. Также хочу объявить принародно, что наше с ученицей октябрьской убыр Находкой бракосочетание состоится через две недели и будет сопровождаться народными гуляниями и угощением! Приглашаются все присутствующие! А сейчас, дорогие горожане…
– Погоди, Мечеслав, – дернула его за рукав Серафима. – Еще не всё. Твоя очередь делать признания.
– Моя?.. – потерял нить мысли, прикусил язык и удивленно приподнял брови царь.
– Ну, да. Отвечай, да не таи, что вы такое с кабаном сделали, что он у вас то умирал, то возрождался, как этот…
– Далай Лама? – услужливо подсказал Макар.
– Феникс, – ухмыльнулась царевна.
– Ах, с кабаном!.. – расплылся Мечеслав в непроизвольной улыбке. – Так этот весь цирк, ваше царственное высочество, твоя вина!
– Моя?!.. – изумленно открыла рот Сенька.
– Ну, а чья же еще! Кто мне в тот вечер в переулке сказал, что алкоголь – это яд?.. Вот мы и не стали выливать водку из тех бочек, а вместо этого…
– Что?.. – вытаращили глаза лукоморцы, переглянулись, и схватились за бока. Пятиметровый кабан с похмелья – страшная сила…
ВЫДЕРНУТОЕ ИЗ ТЕКСТА: СЦЕНЫ, КОТОРЫЕ В НЕМ БЫЛИ, НО ПО КАКИМ-ЛИБО ПРИЧИНАМ ОКАЗАЛИСЬ В РОЛИ ЧЕМОДАНА БЕЗ РУЧКИ: И В ДЕЛО НЕ ИДУТ, И ВЫБРОСИТЬ ЖАЛКОСТР. 30 (Залезли в царскую городскую резиденцию):
«– А разрешите полюбопытствовать, любезный граф, – начала она с таким видом, что любезному графу сразу стало ясно, что даже если он и не разрешит лукоморской царевне полюбопытствовать, то ее это ничуть не остановит.
– Да, конечно, ваше высочество, – вежливо кивнул он, стараясь не показать настороженности смешанной с раздражением, что она отвлекла его от очень важных и срочных размышлений.
– Мой невинный вопрос касается символа вашего рода, – без околичностей и экивоков взяла крота за рога Серафима. – Я первый раз в жизни слышу, чтобы такое… кхм… необычное животное… как крот… удостаивалось чести появиться на дворянском гербе. Не поведаете ли вы мне вашу занимательную, без сомнения, историю?
– Ах, это… – с облегчением, хоть и несколько натянуто, рассмеялся граф. – Должен вас разочаровать: никакой занимательной истории здесь нет и в помине. Просто образ этой забавной зверюшки отражает философию нашей семьи. Крот – самое трудолюбивое существо, согласитесь. Оно работает день и ночь на благо своей семьи, покладистое, неприхотливое и приносит много пользы и всем остальным, хоть мы этого и не замечаем.
– Резонно, – все еще дивясь, почему именно эти ценности, основные, скорее, для какого-нибудь главы гильдии, стали первостепенными для далекого пращура Бренделей при выборе герба, Серафима пожала плечами. – Я, конечно, не специалист в геральдике, но, признаться, никогда не встречала ничего подобного.
– Вот поэтому наш род, как и наш герб, уникален, – учтиво улыбнулся Брендель.
– Серафима! Подойди, пожалуйста, на минутку!.. – позвал ее Иван, и она, извинившись перед графом за то, что так скоро лишает его своей бесценной компании, легким шагом поспешила на зов.
Граф, все еще деревянно улыбаясь, обвел глазами окружающих, убедился, что на него никто не смотрит, и топорная улыбка удовлетворенно перетекла в плотоядную усмешку.
Для непосвященных сказочка про трудолюбие и покладистость срабатывала в ста случаях из ста.
И только члены рода Бренделей знали, что крота их предок выбрал как самое свирепое и безжалостное животное в мире. Ибо если два чужих крота встречаются в недобрый час в своих подземных тоннелях, то место встречи покидает только один. Всегда.»
СТР. 33 (Дают клятву на балконе):
«…После чего свиток был передан сначала в недрогнувшие руки баронов, а потом дошел и до Бренделя.
По части дрожания его руки выходили на первое место без всякого конкурса.
Болезненно скривившись, он принял от Карбурана пергамент так, что уже подписанный всеми баронами свиток едва не улетел в народ, где ему грозила участь быть растерзанным на сувениры, положил его на парапет, неуклюже придавив одной рукой, в которой была зажата чернильница. Рука же с царапиной поперек ладони, ощетинившись дубовыми занозами1, беспомощно пошевелив пальцами у виска под плохо сдерживаемый стон головы, бессильно обмякла, и перо так и осталось покоиться за распухшим ухом.
– Извини, Кондрат… рука треклятая… совсем не гнется… даже перо ухватить не в силах… Ты не мог бы написать за меня мое имя вот тут, где галочка?..– умоляющий взгляд графа был снова на гвардейце. – Пожалуйста… Видишь, все ждут… а я тут… никак…
Кондратий тревожно взглянул на свалившегося с лестницы и прямо на его голову подопечного, на застывший в нетерпеливом ожидании народ внизу, попытался и не смог увидеть своих лукоморских друзей и Находку на самом дальнем конце длинного, как тарабарская макаронина-рекордсмен, балкона…
«В конце концов, что тут особенного? Впишу же я его имя, и какая разница, кто его написал?» – рассудил гвардеец, извлек двумя пальцами орлиное перо из-за правого уха графа, обмакнул в чернильницу и тщательно вывел в последней оставшейся пустой строке чужое имя и титул.
Граф просиял абсолютно искренне, рассыпался в благодарностях, принял левой рукой свиток, передал его по цепочке обратно, и через минуту пергамент оказался в руках Иванушки.»
– 1 – Прочными, если не вытаскивать – на века, хозяина переживут.
-
СТР. 67 (Второе задание Жермона):
«…Легко сказать – «устрой ему несчастный случай в лесу, да так, чтобы комар носа не подточил»! Да проще устроить несчастный случай во сне на кровати, чем на такой, с позволения сказать, охоте! Полдня просидели на одном месте, не будем уточнять, каком, охотнички-работнички!..»
СТР. 69 (Второе задание Жермона):
«…А в сорока метрах от вскипевшего бурной деятельностью привала охотничьей партии Жермона выглянула через край обрывчика, ниспадающего к дороге, радостно оживилась и потерла окоченевшие руки об отмороженные щеки невысокая, но худая, длинноносая и узколицая личность в длинном черном козьем тулупе. Наконец-то.
Воистину, кто ищет – тот найдет, а кто ждет – тот дождется. Само благосклонное к терпеливым и замерзшим провидение заставило Жермона поиграть с арбалетом, не иначе. Ничего, пусть играется… Напоследок. Но теперь-то уж ему точно не уйти и не увернуться. Эти осадные орудия, знаете ли, чрезвычайно опасные штуки…»
