— Да. Она Озаглавлена «Почему Мужчины Попадают Под Твой Каблук» авторства Релевенции Глум, — важно сообщила Глэдис.
А начинали мы с самых благих намерений, подумал Мойст: разыскать их, выкопать их, освободить их. Но мы не знаем, что делаем, или зачем это делаем.
— Глэдис, дело в том, что книги… ну, дело в том… Я имею в виду, только потому, что что-то написано, тебе не обязательно… То есть это не значит, что… Я хочу сказать, что каждая книга…
Он замолчал. Они верили в слова. Слова дают им жизнь. Я не могу ей сказать, что мы просто раскидываемся словами как жонглеры, изменяем из значения так, как нам удобно…
Он похлопал Глэдис по плечу.
— Ну, прочитай их все и принимай собственные решения, м?
— Это Было Почти Неуместное Прикосновение, мистер Липовиг.
Мойст засмеялся было, но прекратил, заметив ее могильно-серьезное выражение.
— Эм, я думаю, только для госпожи Глум, — сказал он и пошел ухватить себе «Таймс», пока их все не растащили.
Для редактора это, должно быть, было еще одним горько-радостным днем. Ведь первая страница может быть только одна. В конце концов, он втиснул туда все: строчку «Я уверен, что это ананас», плюс картинка с истекающими кремом Роскошами на заднем плане, и, о да, здесь была и речь Пупси, в подробностях. Это было чудесно. И она продолжала и продолжала. С ее точки зрения все было совершенно ясно: она была права, а все остальные — глупыми. Она была настолько влюблена в собственный голос, что стражникам пришлось написать на листке бумаги их официальное предостережение и выставить его перед ней, прежде чем увести ее, все еще не замолкающую, прочь…
И кто-то снял картинку, как на кольцо Космо попал солнечный свет. В больнице сказали, что это была почти идеальная хирургическая операция, которая, возможно, спасла Космо жизнь, добавляли они, и как только Мойст знал, что делать, удивлялись они, когда вся полнота существенных медицинских познаний Мойста заключалась в том, что на пальце не должно расти зеленых грибов…
Газету выдернули у него из рук.
— Что ты сделал с профессором Флидом? — требовательно спросила Адора Белль. — Я знаю, что ты что-то сделал. Не ври.
— Ничего я не делал! — запротестовал Мойст и проверил формулировку. Да, технически правда.
— Я, знаешь ли, была в Отделении Посмертных Коммуникаций!
— И что там сказали?
— Я не знаю! Там кальмар загораживал дверь! Но ты что-то сделал, я знаю! Он рассказал тебе секрет, как разобраться с големами, не так ли?
— Нет. — Абсолютная правда. Адора Белль поколебалась.
— Не рассказал?
— Нет. Дал мне кое-какой дополнительный словарный запас, но это не секрет.
— Со мной это сработает?
— Нет. — На данный момент — правда.
— Они принимают приказы только от мужчины? Готова поспорить, что дело в этом!
— Я так не думаю. — Достаточно правдиво.
— Так есть секрет?
— Это не совсем секрет. Флид нам сказал. Он просто не знал, что это секрет. — Правда.
— Это слово?
— Нет. — Правда.
— Слушай, почему бы тебе просто мне не сказать? Ты же знаешь, что можешь мне доверять!
— Ну, да. Конечно. Но могу ли я тебе доверить, если кто-нибудь приставит тебе нож к горлу?
— С чего бы им так делать?
Мойст вздохнул.
— Потому что ты будешь знать, как управлять самой большой армией, которая когда-либо существовала! Ты снаружи по сторонам смотрела? Не видела всех стражников? Они появились сразу после разбора дела!
— Каких еще стражников?
— Тех троллей, заново мостящих улицу? Ты часто видишь, чтоб такое происходило? Ряд кебов, не заинтересованных в пассажирах? Батальон нищих попрошаек? А в каретном дворе позади куча бездельников, которые шатаются вокруг и заглядывают в окна. Вот этих стражников. По-моему, это называется пасти, и я — скот…
Раздался стук в дверь. Мойст узнал его: он пытался предупредить, не беспокоя.
— Входи, Стэнли, — сказал он. Дверь открылась.
— Это я, сэр, — сообщил Стэнли, который шел по жизни с осторожностью человека, читающего переведенную с другого языка инструкцию.
— Да, Стэнли.
— Глава Отделения Марок, сэр, — добавил Стэнли.
— Да, Стэнли?
— В каретном дворе Лорд Ветинари, сэр, изучает новый автоматический погрузочный механизм. Он говорит, что незачем спешить, сэр.
— Он говорит, что незачем спешить, — сказал Мойст Адоре Белль.
— Значит, нам лучше поторопиться?
— Именно.
— Удивительно напоминает виселицу, — заметил Лорд Ветинари, позади него с грохотом въезжали и выезжали кареты.
— Это позволит погружать в скорую карету мешки с почтой без замедления, — сказал Мойст. — Это значит, что письма, идущие из маленьких удаленных отделений смогут отправляться скоростным путем без задержек кареты. Это может сэкономить несколько минут при больших партиях.
— И, конечно, если я позволю вам приобрести некоторых из големов-лошадей, кареты смогут путешествовать на скорости ста миль в час, как мне говорили, и мне любопытно, могут ли эти горящие глаза видеть даже в этом мраке.
— Возможно, сэр. Но вообще-то у меня уже есть все лошади-големы, — сказал Мойст.
Ветинари наградил его холодным взглядом и произнес:
— Ха! И у вас также есть все ваши уши. О каком валютном курсе мы говорим?
— Послушайте, все не так, как если бы я хотел быть Властелином Големов… — начал было говорить Мойст.
— По дороге, пожалуйста. Прошу, пройдите со мной в мой экипаж, — попросил Ветинари.
— Куда мы едем?
— Практически рукой подать. Мы едем увидеться с мистером Бентом.
Клоун, отворивший маленькую скользящую дверцу в неприступных вратах Гильдии Шутов, переводил взгляд с Ветинари на Мойста и на Адору Белль и не был особенно рад никому из них.
— Мы пришли увидеть Доктора Белолика, — сообщил Ветинари. — Я требую, чтобы вы впустили нас с минимумом веселья.
Дверца резко задвинулась обратно. Послышался некоторый быстрый шепот и лязгающие звуки, и половинка двойных дверей ненамного открылась, так, что войти можно было только по одному. Мойст шагнул вперед, но Ветинари удержал его за плечо и указал тростью.
— Это Гильдия Шутов, — сказал он. — Ждите… забав.
На двери стояло ведро. Ветинари вздохнул и толкнул его тростью. С другой стороны раздался звон и всплеск.
— Не знаю, почему они так упрямо продолжают это делать, в самом деле не знаю, — продолжил Ветинари, проскальзывая внутрь. — Это не смешно и может кому-нибудь навредить. И помните о креме.
В темноте за дверью послышался стон.
— Мистер Бент, если верить Доктору Белолику, родился Чарли Бенито, — сказал Ветинари, прокладывая себе путь сквозь шатер, который занимал четырехугольный двор гильдии. — И он родился клоуном.
Дюжины клоунов приостановили свои ежедневные тренировки и наблюдали, как они проходили мимо. Торты оставались неброшенными, штаны не наполнялись побелкой, невидимые собаки замерли в середине процесса пускания струи.
— Родился клоуном? — переспросил Мойст.
— Именно, Мистер Липовиг. Великим клоуном, из семьи клоунов. Вы его вчера видели. Грим Чарли Бенито передавался веками.
— Я думал, что он сошел с ума!
— Доктор Белолик, напротив, считает, что он пришел в себя. Полагаю, у юного Бента было ужасное детство. Никто не говорил ему, что он клоун, пока ему не исполнилось тринадцать. А его мать по каким-то своим причинам препятствовала всякой клоунскости в нем.
— Когда-то ей, наверное, нравились клоуны, — заметила Адора Белль. Она посмотрела по сторонам. Все клоуны торопливо отвернулись.
— Она любила клоунов, — отозвался Ветинари. — Или, лучше сказать, одного клоуна. И одну ночь.
— О. Понятно, — сказал Мойст. — А потом цирк уехал?
— Как обычно и бывает, увы. После чего, я подозреваю, она охладела к мужчинам с красными носами.
— Откуда вы все это узнали? — спросил Мойст.
— Кое-что из этого — обоснованные предположения, но мисс Дрэйпс многое из него вытащила за последнюю пару дней. Она — дама определенной проницательности и решительности.
В дальнем конце большого шатра была еще одна дверь, у которой их ждал глава гильдии.
Он был белым с головы до ног — белая шляпа, белые ботинки, белый костюм и белое лицо — и на этом лице, очерченная красным гримом, искажающая настоящие черты, была улыбка, холодная и гордая, словно у герцога ада.
Доктор Белолик кивнул Ветинари.
— Милорд…
— Доктор Белолик, — отозвался Патриций. — А как пациент?
— О, если бы он только он пришел к нам в юности, — вздохнул Белолик, — каким бы он стал клоуном! О, кстати, мы обычно не допускаем посетителей-женщин в здании гильдии, но в данных особых обстоятельствах мы закроем глаза на это правило.
— О, я так рада, — произнесла Адора Белль, каждый слог был вытравлен кислотой.
