– Хорошо. День сегодня тяжелый, головастик… Ты уж не обмани меня, ладно?
Тилль почувствовал себя мышью в холодильнике. Холодно и страшно, а кругом столько соблазнов!
Чтобы избавиться от чувства беспомощности, он перешел в атаку:
– А вы свои обязательства выполнять будете? Соглашения, между прочим… это… обоюдности требуют.
Небритый с интересом посмотрел на Тилля:
– Складно излагаешь. И на что вы договаривались?
– Мальчик трус, – хихикнула титанида (щеки Тилля вспыхнули). – Я обещала научить его храбрости.
– Так учи. Всегда пол-зно.
– Ну, храбрость храбрости рознь.
Майя повернулась к Тиллю. Увидь ее Алексей Семенович, сразу понял бы, что асури надела западное лицо. Но Тилль в таких тонкостях не разбирался.
– Хочешь, – сказала она, – сделаю детенышей, укравших твою удачу, еще большими трусами, чем ты? От тебя ничего не потребуется. Одно слово – и они оцепенеют от ужаса. Ты сотворишь с ними все, что захочешь. Заберешь амулет, унизишь, вырвешь и съешь печень…
– Печень… – с сомнением протянул Тилль. – А что я потом буду делать?
– Ты двурук, детеныш. Сам подумай: когда о тебе пойдет слава бойца, кто в ней усомнится? Рано или поздно ты сам поверишь в это. И станешь храбрецом.
Тилль облизал пересохшие губы.
– Нет. Это заемная слава. Мне такая не нужна.
– Тогда я научу тебя взгляду паука. Никто не сможет смотреть тебе в глаза. Хочешь этого?
– А друзья? Их я тоже буду… так?
– У сильного друзей не бывает.
– Тогда нет. – Сказав это, Тилль почувствовал странное облегчение. Словно зашатался молочный зуб-надоеда, грозя вывалиться. – А если с девушкой? Что, она от меня шарахаться будет?!
– Упрямец… Счастья своего не понимаешь… Ладно, тогда принеси мне старую шкуру бородава. Он сбросил ее во время линьки и теперь сидит на ней безвылазно. Я заверну тебя в нее, и от запаха бородава ты обретешь невиданную свирепость.
– Н-но…
– Парень, – вмешался Насундук. – Бери, что д-ют. А то я слушаю, слушаю, а бизнес-планы все хреновей.
– Учти головастик: второй раз предлагать не буду. Бабочка никогда не возвращается по своим следам.
Тиллю подумалось, что в Майиной манере разговаривать есть некая странность. Раньше он ее не замечал. Но сейчас, дважды отказавшись от ее предложений, он стал видеть свою госпожу кактто иначе.
Свою госпожу?!
Что за глупость!
– Я достану шкуру, – изменившимся голосом ответил он. – Где она?
– В моей комнате.
– Но ведь это в чужом доме!
– Путь бабочки – нелегкий путь. Давай, головастик. И поторопись: время дорого, как паутичьи яйца.
Тилль попробовал каждое слово на вкус. Ничего крамольного… Но все же его не оставляло ощущение, что люди так не говорят.
То, что Майя над ним посмеялась, он понял, лишь поднявшись в ее жилище. Бородав выглядел так, словно только что выпил аквариум с рыбками, закусил всеми котятами и щенками мира, а потом съел всех своих родственников. Его маленькие глазки с ненавистью следили за каждым движением Тилля.
Когда мальчишка подошел поближе, бородав выпустил из ноздри белесый кожистый пузырь. Покачавшись в воздухе, пузырь усох и оформился в еще один глаз. Теперь у бородава их было семь. И все на ниточках.
– Ничего, – сказал себе Тилль, – глаза не зубы, не страшно! – и шагнул к клетке.
Бородав выпустил на пол лужу желудочного сока. Ковер с шипением задымился.
Мальчишка отпрыгнул назад. Тварь словно ждала этого: по Тиллеву запястью сырым тестом шлепнул бородавий язык.
– Мама! – взвизгнул кадет.
Его крепко приложило о стальные прутья. Бородав подергал языком и так, и так, пытаясь затащить Тилля в клетку, но ничего не получалось. Мальчишка заверещал, отбиваясь.
Тут-то и появилась спасительная черная рука с газеткой.
– Фу! – приказал строгий голос. – Фу лизаться, плохая зверюга!.. Сидеть! Кто написал? Кто написал в доме, я спрашиваю?!
Бородав выпустил Тиллеву руку, отвернулся и принялся чесаться с демонстративным видом. Во все стороны полетели клочья слизи.
Черная рука открыла клетку и схватила животное за загривок:
– Плохой! Плохой!
Газетка обрушилась на бородавчатую морду. Чудовище зажмурилось, но не тут-то было! Газетка отыскивала самые уязвимые и – хуже того! – самые позорные места на его морде.
– Кормить не буду! Слышишь? В глаза смотри!
Окончив экзекуцию, негритянка повернулась к Тиллю:
– А теперь, молодой человек, потрудитесь объяснить, что вы делаете в моем доме.
Тилль замялся. Врать он не привык:
– Майя Утан послала меня за шкурой бородава.
– Зачем это?
– Чтобы стать смелым. А вы кто?
– Хозяйка я. Живу здесь.
Бородав, которого она придерживала за загривок, предупреждающе квакнул. Негритянка схватила его стебельковый глаз и завязала узлом.
Лишь сейчас Тилль понял, с кем встретился:
– Госпожа Ефросинья, это вы?! Простите!.. Я…
– Ладно, – смягчилась афроослябийка, – рассказывай все. Но только честно!
Лицо ее светилось изнутри. То ли снадобья титанов так подействовали, то ли дни, проведенные в единении с природой, но Ефросинья совершенно преобразилась. Все старушечье, скрюченное и кряхтящее ушло из нее. Скулы очертились ведьмовски, черты лица заострились, в глазах появилась диковатая косинка. По неопытности Тилль дал бы ей лет тридцать, не больше.
– Понимаете… – начал он. – Я влип. Очень влип. Я из музея амулет Кассада похитил… на удачу. Ну, чтобы мне везло. Чтобы эти все не издевались, ну и там…
– Доказать им решил? – понимающе кивнула негритянка.
– Ну, да… как бы! Но я же еще и чтоб для корпуса…
– Не ври! Бородава спущу, понял?
Тилль торопливо кивнул и сам себя возненавидел за это. Вот ведь характерец дурацкий!..
– В общем, амулет подействовал. На соревнованиях – у нас соревнования с эмкаушниками были – я первый прибежал. Вот только кто-то заметил, что я типа жульничаю…
– Не «типа»! – строго заметила Ефросинья. – Как есть говори!
– Не типа, – покорно согласился Тилль. – Сжульничал я. А юнги меня подстерегли и… В общем, я им амулет сам отдал. Без боя, даже не пикнул. – Тилль вздохнул, вспомнив, как унижался перед юнгами. И ведь зачем? Только хуже сделал. – Они сказали, что я могу его обратно получить. Ну, амулет. Но для этого придется с ними встретиться и потолковать.
– А ты?
Тилль совсем поник:
– А я трус. Ребятам наврал с три короба – их из-за меня чуть патруль не сграбастал. И офицерам тоже. Парня из-за меня отчислили… А потом Майя… ну эта, которая здесь живет, взялась меня учить храбрости.
Бородав почти успокоился. Дремал, положив распухшую словно от множества пчелиных укусов, морду на тапку Ефросиньи. С уголка его губы стекала ниточка слюны, выжигая на ковре причудливый вензель.
– И как, научила? – поинтересовалась Ефросинья, почесывая зверя за глазом.
– Ага. Научила… Посоветовала ребят побольше взять, чтобы эмкаушники фортель не выкинули. Ну, и еще всякое… – Тилль переступил с ноги на ногу и покраснел. – А еще мы с ней ночью в Скалища летали. Что-то она там готовит. – И добавил изменившимся голосом: – У меня чувство такое… странное…
– Что за чувство?
– Не знаю. Будто я ребят… предаю, что ли. Вот когда Лютому докладывал о… ну, всяких происшествиях, это было правильно. Чтобы порядок, чтобы по закону. А если кому не нравится, так пусть ведет себя по-человечески!! – Фразу Тилль выпалил на одном дыхании. Видимо, не раз думано-передумано было все это бессонными ночами, когда в голове мысли кружатся, что осы над давленым виноградом… – А сейчас… Что-то ей от ребят надо. Что-то страшненькое…
– Это хорошо, что сердце тебе подсказывает. Слушай его. Людей предать невозможно, пока сам себя не предал.
– Правда?!
– Истинная. Будешь искренним с собой – ни асур, ни бородав тебе не страшны.
– А почему асур?
– Майя – титанида асуров. Что, не знал?
Так случается иногда… Ты чего-то не хочешь видеть, отворачиваешься, а оно раз – и тут. «Это потому что ты трус», – прошептал злорадный голос, так похожий на Димкин.
В этот миг то ли заклятие западного лица спало, то ли его победило другое, более могущественное заклятие, но Тилль вспомнил себя. Вспомнил все, что с ним происходило в эти дни.
Как он мог не замечать! И речь у нее странная – потому что в уме все на универсальный переводит. И шрамы на боках… какая там катастрофа! Вторая пара рук это бывшая. И запах и «сувенирная» «паук-удавка»…
– Этот зверь – бородав, – продолжала Ефросинья. – Асуры его вместо няньки держат. Он запоминает все их детские шалости, а потом карает ослушников: кому руки-ноги откусывает, кому голову. Самых непослушных съедает, но, если те исправятся, – выплевывает. Не бойся: тебя он не тронет.
– Почему?
– Честным не нужны няньки и строгие воспитатели. Они сами отвечают за себя.
Черная рука разжалась. В груди Тилля потянуло холодком. Бородав лениво прошлепал к пульту гипердоставки и потерся о него боком. На пластике остались ошметки слизи.
