Моя роль сводилась к нескольким восхищенным восклицаниям и попыткам правильно воспроизвести тот или иной эльфийский звук. Но вскоре я бросила это дело, уяснив, что мой язык просто не способен заворачиваться в спираль против часовой стрелки. Однако ничто не мешало мне выслушивать рассказы об эльфийских городах, устройстве тамошней жизни или великих войнах, которые вели между собой Перворожденные многие сотни лет тому назад.
На первом же привале Сигурд задал Самый Главный Вопрос.
— Вот скажи, Эгмонт, — прямо спросил он, — ежели нас золотой дракон защитить не смог, почему ты думаешь, что эльфы защитят?
Эгмонт ухмыльнулся. С тех пор как мы покинули Арру, это был первый раз, когда он изобразил что-то, хотя бы отдаленно напоминающее улыбку.
— А тебе приходилось бывать при эльфийском дворе? — ответил он вопросом на вопрос.
Сигурд смутился.
— Вряд ли, — продолжал Эгмонт все с тем же плотоядным выражением лица. — Так что поверь мне на слово: получить аудиенцию правящей королевской четы у эльфов — задача очень сложная. Во-первых, надлежит составить гороскоп всех членов делегации, непременно включая собачек. Это займет как минимум неделю. Потом его необходимо наложить на гороскоп королевской четы и, если повезет, вычислить по звездам наиболее подходящий для аудиенции день.
— А если не повезет? — вмешалась я.
Эгмонт пожал плечами:
— Тогда состав делегации меняется, и ровно через пятьдесят один день составляется новый гороскоп. Кто же станет рисковать благополучием правящей королевской четы? Далее, когда дата будет установлена, нужно составить прошение по всем правилам. Их, помнится, больше шестисот, но первое и главное — прошение должно быть на официальном эльфаррине и записано Красным алфавитом.
— Однако! — восхищенно изрек Сигурд.
— Это еще не все. Каждый, кому посчастливится предстать пред августейшие очи, обязан пройти краткий курс придворного этикета — и все равно, сколько раз ты это проделывал. Никто, кроме эльфов, не в состоянии запомнить всех мелочей, как то: со сколькими подскоками и поклонами и за сколько шагов ты должен преодолеть расстояние от порога до края ковра; под каким углом и какого оттенка должно быть перо на шляпе; чей именно профиль должен быть на камее, которая… — Тут Эгмонт перевел дыхание и просто закончил: — В общем, мы всегда успеем сбежать.
— Мне кажется, — осторожно сказала я, — для того все это и придумано: пока гости стучатся в дверь, хозяева тихонько смываются через окно.
— Что-то вроде того. Правда, у эльфов это называется гораздо длиннее и торжественнее.
— Погоди-ка! А мы что, тоже будем составлять гороскопы и прошения? — Астрология начиналась в пятом семестре, и я знала о ней только то, что она стоит в учебном плане. — Этак не то что ковенцев, тут и глубокой старости дождаться можно…
— Тебе, Яльга, старость не грозит! — многозначительно сказал Сигурд.
Я задумалась, но переспрашивать не стала.
Рихтер только отмахнулся:
— Нас этикет не касается. В конце концов, мы посещаем не королевскую чету, а просто старых друзей. Нам будут рады — и, кстати, во многом благодаря гороскопам.
Он покосился на меня, и я, поняв намек, спросила:
— То есть? При чем тут гороскопы?
Сигурд, смирившийся с ролью кухонной феи, раздал нам ежевечерние кружки с горячим кафием. Я сделала глоток и обожглась, но не подала виду. Оборотень нуждался в поощрении; я припомнила Полин, подобрала слова и восхищенно сказала:
— Ах, Сигри, ты превзошел сам себя! Это не кафий, а просто… хм… бальзам какой-то! Такого вкусного кафию я ни разу не пила!
Сигурд просиял. Эгмонт внимательно посмотрел на меня поверх кружки.
— Кафий как кафий, — нейтрально произнес он. — И вчера был не хуже.
— Верю специалисту! — мгновенно нашлась я. — Сигри, завтра кафий варит Эгмонт. Будет кафий по-магистерски! Вот и сравним…
— Э нет, — решительно воспротивился маг. — Завтра будет кафий по-эльфийски, сваренный собственноручно ее величеством Рандориэлью. Помнится, туда входит пять видов цедры, шестнадцать пряностей, особенный сироп… — Он подумал и мечтательно добавил: — А вода для этого кафия берется из самого чистого в мире источника.
Я представила нечто прозрачное, холодное, со вспыхивающими на солнце брызгами и дополнила картинку юной эльфийской девой в короне и с кувшином на плече. Если такое нарисовать на пергаменте, а сверху посыпать золотой пыльцой, можно смело дарить Полин на Новый год.
— Да вы романтик, магистр, — не без ехидства отметила я.
— Эльфы, — пояснил Сигурд. — С кем поведешься…
Я припомнила другую лыкоморскую поговорку: «С оборотнем ляжешь — с блохами встанешь», — и поторопилась вернуть разговор в безопасное русло:
— Так что там насчет гороскопа?
Кафий, пускай без цедры и пряностей, был сварен вполне прилично, и потому мне уже начинало хотеться спать. Судя по всему, Эгмонту тоже — поэтому он был краток.
— Семейная жизнь у Трубадура с Рандориэлью получилась счастливая, но весьма бурная. Она — эльфийка, он — человек, зато родом из Кабреры. А попасть под брошенный сгоряча фамильный сервиз даже боевому магу не хочется. В общем, я поговорил с магистром Зираком — он первоклассный астролог, Яльга, ты не знала? — и решил наносить им визиты только в благоприятные дни.
— Для кого благоприятные? — въедливо уточнила я.
— Для правящей королевской четы, разумеется. — Эгмонт был сама официальность. — Но оба они, и Рандориэль, и Родриго, отродясь не увлекались астрологией, так что выводы сделали прямо противоположные. С вечера, допустим, они разругались вдрызг, любимая собачка королевы с перепугу изгрызла обои в тронной зале, гномский посол выпил все запасы успокоительного — наступает утро, приезжаю я, и все разом становится хорошо. Дырку на обоях загораживают картиной (а то, что она стоит прямо на полу — так это творческое переосмысление!), собачку срочно дарят гномскому послу. Немедленно выясняется, что ночью Родриго сочинил свою лучшую кантату, которая исполнена такой любви и такого трагизма, что Рандориэль, рыдая, бросается ему на шею. Все! Все довольны.
— А у Принце… Рандориэли разве нет своего астролога?
— Есть, разумеется. И всякий раз, когда мы с ним сталкиваемся, он смотрит весьма понимающе. Один раз даже назвал меня коллегой. Но не в астрологе дело — не знаю, что сейчас с гороскопом, а вот собачки, послы и скандалы случаются у эльфов довольно часто. Нам обрадуются, как родным.
— А как пройти во дворец? Потайным ходом?
— Обычным. Меня там знают.
— Кружку давай, — сказала я, выдержав почтительную паузу.
После того как Сигурд добровольно взял на себя готовку, мне было как-то неловко отмазываться от мытья посуды. А чтобы Эгмонту было не так обидно, мы поделили эту миссию пополам. Один вечер я — один вечер он. А что? Все честно.
6
Всю ночь мне снился сон — один, зато большой и приятный. Сперва это был эльфийский лес — весь такой смутно-золотистый, с разлапистыми листьями и изломанными тенями от ветвей. В лесу почему-то пахло самыми модными духами алхимического факультета. Я бродила по каким-то бесконечным полянам, а следом за мной по деревьям прыгал отряд остроухих лучников. «Погранцы, наверное», — ласково думала я. Им только хвостов не хватало.
Потом лес как-то кончился. Посреди широкой эльфийской степи воссияла огромная стрельчатая башня. Стены ее были выложены опалом (опала я в жизни не видывала, поэтому во сне он переливался всеми цветами радуги). По высокому тонкому шпилю бегал вверх-вниз сгусток золотого сияния. «Да это же наш Солнечный шпиль!» — дошло до меня. Неужто близнецы и его сперли?
Двери башни распахнулись, и оттуда величаво выплыла эльфийка в короне. Корону я запомнила, эльфийку — нет; кажется, за спиной у нее маячил чернявый субъект с лютней, и оттуда слышалось непрерывное жалобное позвякивание.
— Добро пожаловать, гости дорогие! — сказала эльфийка, сильно окая, и в руках у нее появился поднос с хлебом, солью и кафейником.
— Ай нанэ! — неожиданно подыграл субъект с лютней.
Я вздрогнула и проснулась. Было около трех часов утра, только-только начинало светать, и лес окутывала неуютная серая дымка. Предусмотрительный Сигурд заснул в человеческом обличье и все равно лег от меня подальше. Ну и ладно, зато рядом есть Эгмонт. Он, конечно, не такой меховой, зато у него очень теплый плащ.
— Ты же поделишься плащом с несчастной адепткой? — сонно пробормотала я.
Маг не ответил, и мне удалось отвоевать около половины.
Болело ухо — я его отлежала. Спать хотелось все меньше. С этим надо было бороться, и я, закрыв глаза, представила зеленый лужок, перегородку и белых слонов, по очереди перепрыгивающих через нее. Раз слон, два слон, три слон… на пятом воображение разгулялось, и слоны стали прыгать попарно, переплетя хоботы. Третья или четвертая пара зацепила и уронила перегородку.
