Их Договоренность была очень простой; настолько простой, что обзавелась прописной буквой только потому, что существовала так долго. Это была договоренность из разряда тех, что нередко заключаются между работниками конкурирующих организаций, когда они работают в трудных условиях, вдали от начальства, и вдруг понимают, что у них больше общего с непосредственными противниками, чем с далекими союзниками. Договоренность эта состояла в безмолвном невмешательстве в дела друг друга. В результате никто реально не выигрывал, но зато никто, собственно, и не проигрывал, и обе стороны могли докладывать начальству о тех неимоверных усилиях, которые они затрачивают на борьбу с хитроумным и хорошо информированным врагом.
На деле это значило, что Кроули занялся разработкой Манчестера, в то время как Азирафель получил свободу действий в Шропшире. Кроули забрал Глазго, а Азирафель – Эдинбург (ни тот, ни другой не взяли на себя ответственность за Милтон Кейнз[8], но оба доложили о нем начальству как о несомненном успехе).
Вполне естественно, что им приходилось прикрывать друг друга, если возникала такая необходимость. В конце концов, они оба были ангелами. И если один из них отправлялся в Гулль на рутинное искушение, был определенный смысл в том, чтобы пробежаться по городу и параллельно устроить стандартный сеанс божественного озарения. Так все равно бы произошло, и их разумный подход к этим вопросам экономил обоим и время, и деньги.
Азирафель периодически начинал терзаться угрызениями совести по этому поводу, но столетия работы с человечеством оказали на него то же действие, что и на Кроули, только с другим знаком.
Помимо всего прочего, начальству, похоже, было все равно, кто именно и чем именно занимался, если работа шла надлежащим порядком.
В данный момент Азирафель занимался тем, что стоял рядом с Кроули над прудом в Сент-Джеймском парке и кормил уток.
Утки в Сент-Джеймском парке настолько привыкли к тому, что их кормят тайные агенты, назначающие здесь свои явки, что у них выработался условный рефлекс, совсем по Павлову. Посадите утку из Сент-Джеймского парка в клетку и покажите ей фотографию двух мужчин – один обычно в пальто с меховым воротником, другой в чем-нибудь темном и с шарфом на шее – и она сразу поднимет голову и выжидательно уставится вверх. Утки с более утонченным вкусом предпочитают ржаной хлеб от русского атташе по культурным связям, в то время как настоящие знатоки с восторгом отзываются о непропеченных булочках «ховис», намазанных солоноватой пастой «мармайт», которыми делится с ними глава Девятого отдела Управления военной разведки Великобритании, более известного как MИ9.
Азирафель бросил корку взъерошенному селезню. Тот схватил ее и тут же утонул.
Ангел повернулся к Кроули.
– Знаешь ли, дорогой мой… – начал он.
– Извини, – сказал Кроули. – Забылся. – Селезень моментально всплыл, и сердито огляделся.
– Мы, разумеется, знали, что что-то происходит, – сказал Азирафель. – Но всегда почему-то кажется, что такое может быть только в Америке. У них это излюбленное занятие.
– Может, так оно и есть, – угрюмо проворчал Кроули. Он оглянулся на свой «бентли», на заднем колесе которого уже красовался искусно прилаженный блокиратор.
– Ах, да. Американский дипломат, – отозвался ангел. – Я бы сказал, слишком броско. Как будто Армагеддон – это новый фильм, который надо продать. В максимальное количество стран.
– Во все страны, – сказал Кроули. – Все царства земные.
Азирафель бросил уткам последний кусок хлеба и они поплыли приставать к болгарскому военно-морскому атташе и вороватому типу в галстуке с эмблемами Кембриджа. Ангел аккуратно выбросил пакетик в урну и повернулся к Кроули.
– Мы победим, разумеется, – сказал он.
– Ты же не хочешь этого, – парировал демон.
– Будь любезен, объясни, с чего ты это взял?
– Послушай, – с отчаянием в голосе спросил Кроули, – сколько музыкантов на вашей стороне, а? Настоящих, первоклассных музыкантов?
Судя по лицу Азирафеля, его застали врасплох.
– Ну, я бы сказал… – начал он.
– Два, – сказал Кроули. – Эдвард Элгар и Ференц Лист. И все. Все остальные – наши. Бетховен, Брамс, Бах со всем семейством, Моцарт, просто все. Ты можешь вообразить себе вечность в компании Элгара?
Азирафель прикрыл глаза.
– Легко, – простонал он.
– То-то и оно, – торжествующе заявил Кроули. Он прекрасно знал слабые места Азирафеля. – Ни тебе компакт-дисков. Ни тебе Альберт-Холла. Ни тебе «променадных концертов». Ни Ла Скалы, ни Большого театра. Только гармония небесных сфер с утра до вечера.
– Непостижимо, – пробормотал Азирафель.
– Как яйца без соли, ты сказал. Так вот: ни яиц, ни соли. Ни лосося «гравлакс» с укропом. Ни ресторанчиков, где тебя узнают на входе. Ни кроссвордов из «Дейли Телеграф». Ни антикварных магазинов, ни книжных. И никаких раритетных изданий. Не говоря уже о (Кроули почти исчерпал запас знаний об увлечениях Азирафеля) серебряных табакерках эпохи Регентства!
– Но когда мы победим, жить станет лучше! – хрипло проговорил ангел.
– Но не так интересно. Послушай, ты же знаешь, что я прав. Ты будешь не более счастлив с арфой в руках, чем я с вилами.
– Ты прекрасно знаешь, что мы не играем на арфах.
– А мы не пользуемся вилами. Это была фигура речи.
Они молча уставились друг на друга.
Азирафель молитвенно сложил перед лицом ухоженные ладони.
– Понимаешь, наши просто в восторге от того, что произойдет. Это же то, чего мы добивались. Главное испытание. Огненные мечи, Четыре Всадника, моря крови, и прочие неприятности. – Он пожал плечами.
– А потом «конец игры, бросьте монету»? – спросил Кроули.
– Иногда мне становится трудно понять твою манеру выражаться.
– Моря мне нравятся такими, как они есть. И совсем не обязательно, чтобы это случилось. Совсем не обязательно устраивать испытание на прочность только для того, чтобы убедиться, прав ли ты был с самого начала.
Азирафель снова пожал плечами.
– Боюсь, для тебя это останется непостижимой мудростью. – Он зябко поежился и поплотнее запахнул пальто. Над городом собирались серые тучи.
– Пойдем куда-нибудь, где потеплее, – сказал он.
– Ты меня приглашаешь? – угрюмо уточнил Кроули.
Некоторое время они шагали в угрюмой тишине.
– Не то, чтобы я не был с тобой согласен, – сказал ангел, шагая по траве. – Просто я не могу не подчиниться. Мне сие не дозволено, и ты знаешь об этом.
– Мне тоже, – буркнул Кроули.
Азирафель глянул на него искоса.
– Неужели? – сказал он. – Ты же все-таки демон.
– Угу. Но наши одобряют только неподчинение самого общего свойства. А в конкретных случаях они принимают самые жесткие меры.
– То есть в случае неподчинения их конкретным приказам?
– Вот-вот. Ты даже представить себе не можешь. Или можешь. Как ты думаешь, сколько у нас времени? – Кроули махнул рукой в сторону «бентли» и тот отворил двери.
– В разных пророчествах по-разному, – сказал Азирафель, усаживаясь в машину. – До конца века, это точно, хотя можно ожидать некоторых необычных явлений и до этого. Большинство пророков в прошлом тысячелетии больше заботились о размере стиха, чем о точности.
– Не понял, – удивился Кроули, показал на ключ зажигания и тот повернулся.
– Ну как же, – разъяснил ангел. – «И кончится время на круге своем, в та-ТА-та та-ТА-та та-ТА-та седьмом». Или восьмом. Или шестом. Для «четвертом» не слишком много хороших рифм, так что, это, наверно, будет не самый плохой год.
– А что за необычные явления?
– Двухголовые телята, знамения в небе, гуси, летящие задом наперед, дожди из рыб и все такое. Антихрист, придя в мир, влияет на естественные причинно-следственные связи.
– Мда…
Кроули переключил скорость, и тут же вспомнил еще кое о чем. Он щелкнул пальцами. Блокиратор как ветром сдуло.
– Поедем обедать, – сказал он. – Я тебе остался должен, еще с… когда это было?
– Париж, год 1793, – ответил Азирафель.
– А, ну да. Царство террора. Это наша работа или ваша?
– Разве не ваша?
– Уже не помню. А ресторанчик был неплох.
Когда они проезжали мимо потерявшего дар речи инспектора дорожного движения, блокнот у того неожиданно загорелся, к большому удивлению Кроули.
– Мне кажется, я не собирался этого делать, – сказал он.
Азирафель покраснел.
– Это я, – объяснил он. – Я всегда думал, что эти типы – ваше изобретение.
– Неужели? А мы думали на вас.
Кроули, глядя в зеркало, с интересом разглядывал дым позади.
– Поехали, – сказал он. – Давай в «Риц».
Конечно, заказывать столик Кроули не собирался. В этом мире заказ столика – не его удел.
* * *
Азирафель коллекционировал книги. И хотя он был владельцем книжного магазина, даже себе самому он не признался бы в том, что его магазин – всего лишь место, где он хранит свою коллекцию. (В этом, кстати, он был не одинок.) Поддерживая свою легенду обычного торговца подержанными книгами, он использовал все способы, чтобы отвратить возможных покупателей, кроме разве что прямого физического насилия: отвратительный запах отсыревшей бумаги, враждебные взгляды, меняющиеся самым причудливым образом часы работы – все шло в дело, и как нельзя лучше соответствовало его намерениям.
