— Тогда я и решила стать валькирией.
— А змей чего?
— Того. Алхимикус бежал, а без крови гомункула другого выпарить папаня не сумел.
— Кто здесь? — вскочил, разбуженный кошмаром, крыс и уже полусонно и обиженно добавил: — Всех натяну.
Бесы захохотали в голос, один начал лапками водить над крысом, нашептывая в ухо гадости, пока Гомункул, вскочив, не завопил:
— Не ешьте меня, я невкусный! — и угорело не вытаращился на нас, не узнавая.
— Ой, что-то там шевелится! — радостно подпрыгнула мавка, тыча веточкой в котел. Мы все полезли посмотреть, сшибаясь лбами, в результате победителем стал Злыдень.
— Маленький какой, — сказал он умиленно и, прежде чем Алия раскрыла рот, проворно цапнул змея прямо из котла. — Держи его, он склизкий!
— Что?
Змей в самом деле оказался скользкий, он стрелой вылетел из кулака истопника и шлепнулся за шиворот раскрывшей рот и в общем-то ни в чем не виноватой Лейе.
— Стойте! — Я бросилась к Лейе, желая помочь, но бесы оказались около нее раньше, а она, видя, что с нее сдирают платье, с визгом кинулась вон из кочегарки;
— Стой!
— Держи ее!
— Зме-юка! — понеслось ей вслед.
Толпа взбешенной нечисти гурьбой погналась за подружкой. Мы припустили следом. А полупьяный крыс, вскочив на мои плечи, завопил:
— Эгей, гони ее в подвалы!
Я же только подумала, что наш змееныш скользкий и, скорее всего, сейчас выпадет.
Так и случилось. Маленький червяк запрыгал по ступеням. Я закричала:
— Вон он! — и Рогача, степенно выволакивавшего из овощехранилища мешок репы, просто затоптали.
— Уйдет, лови его! Уйдет! — ярился истопник.
Я постаралась пробежать по Рогачу как можно аккуратней, а мавка как специально наступила на живот, заставив бедного кладовщика задушенно пищать под каблуком.
— Ай, потеряли! — убивались бесы.
— А вы ему воды, он сам всплывет! — неистовствовал пьяный Гомункулус.
Поняв, что все пропало и грядет беда, я со всех ног пустилась прочь. Но то ли бегала не шибко быстро, то ли уже хлебнувший самогона Злыдень был проворней, но школьный акведук, пускавший жидкую струю водички, так облегчавшую нам жизнь, вдруг заревел смертельно раненной зверюгой и исторг потоп. Стена воды прошлась по этажам, сметая всех, кто зазевался, и обрушилась на наши головы прямо с мусором и дико верещащими соучениками.
Я словно мышь смотрела на водоворот и не могла пошевелить даже мизинцем. Алия и Лейя уцепились за меня.
— Вот он, конец, — заскулила я потерянным щенком. И тут открыла рот мавка.
Бывает, что и величайшие из человеков бессильно опускают руки. Феофилакт Транквиллинович смотрел на нас, как тот цепной кобель, которому отдали на воспитание особо бестолкового щенка. Он-то понимает, что нас проще прикопать в лесу по-тихому, но совесть клятущая не позволяет.
— А потом я заморозила всю воду, как нас учил маэстро Флейта, — щебетала Лейя, напрашиваясь на похвалу. Она так и лучилась чувством собственной значимости, пока директор со щемящею тоской смотрел то на мавку, то в окно, где полная луна звала повыть, пустить на волю чувства, отрешиться от бедлама, в который превратилась Школа. Наконец он окончательно отвернулся от окна и стал таращиться стеклянными глазами на заливающуюся соловьихой мавку. Рогач, Гомункулус, Злыдень и еще дюжина бесов почти что разморозились и теперь тихо так сидели в уголке, стараясь не привлекать внимания директора к своим персонам. Другая партия нечисти состояла из дворовых, упившихся на спасательных работах, и тоже тихонечко посапывала в другом углу. В колбе на директорском столе плавал вполне довольный жизнью зеленый змий, всем своим видом как бы говоря, мол, не пора ли махнуть на все рукой и уйти в запой.
— И вот тут вы выступаете вперед. — Офелия Марковна красиво повела рукой, зацепилась широким рукавом за угол стола и опрокинула на нем все, включая золотую клетку с заключенным в нее Гомункулусом.
— Эй! — завопил крысюк, катясь по столу. — Что за дурацкие шуточки? Меня пытать не велено! — и, пойманный проворной Алией, заорал:
Парнишку терзал озверевший палач! Клещами рвал белую плоть…
Учительница задохнулась гневом, а мы поспешно сунули скандалиста под лавку. Кощеиха гордо дернула острым подбородком и, постучав указкой по столу, продолжила внезапно прерванную репетицию, стараясь не замечать истошных воплей заключенного.
— А ну нишкни! — прикрикнула на крысюка мавка.
Алия делала вид, что с интересом следит за танцем с саблями, который к празднику по поводу вручения архонов пыталась поставить Офелия. Я из бумаги делала для Лейи лягушат, мавка — цапелек. Получалось здорово, уже целое болото заварганили. По синей глади коряво покрашенного стола плыли белоснежные лилии и разнообразные лодочки, в которых, оказывается, понимала толк Алия, всегда, по ее словам, выигрывавшая дома гонки лодочек по ручьям. Через бумажные кораблики перепрыгивали жабы-переростки. Но вскоре мы так увлеклись прыжками бумажных лягушек на щелбаны, что раскричались и получили от Марковны нагоняй.
— На мой взгляд, — завела она глаза к потолку, поджимая тонкие бескровные губки, — ваша троица столько наделала глупостей, что должна сидеть тише воды ниже травы, а не срывать школьные репетиции.
Тихо догорают в небе звезды!
Голуби воркуют на стене.
Невдомек им, белым и крылатым,
Что лишь эта ночь осталась мне!
Четверо войдут, возьмут под ручки.
Голову обреет мне палач… —
затянул очередную песню крыс. Кощеиха не стерпела и, ткнув длинным тощеньким пальчиком в Гомункула, привзвизгнула:
— А вам, зверь неизвестной породы, и вовсе стоит помалкивать, пока вас на опыты не пустили.
Вопли протеста заключенного в клетку крыса разом утихли. Однако ж налитым кровью глазом он принялся сверлить Офелию, нервируя и сбивая с мыслей, от чего вся репетиция шла наперекосяк. Актеры сопели, обещая взглядами всей нашей компании устроить вечером темную, а мы в ответ строили зверские рожи, пока Марковна не всхлипнула и не вылетела из актового зала.
— Доигрались, ослицы? — напустился на нас громадный Фефер-оборотень, изображавший Чернобога.
— Да набить им буркала, и все дела, — вякнул кто-то из-за его спины, и вся массовка подалась нам навстречу. Лейя взвизгнула, взбираясь на стол с ногами, а мы с Алией вскочили, готовясь принимать бой. Я еще успела замахнуться гомункуловой клеткой на Фефера, но меня сбили с ног и, наверное, намяли бы бока, не появись на пороге директор с зареванной Кощеихой под мышкой.
Молчаливого его присутствия было довольно, чтобы прекратить побоище. Феофилакт Транквиллинович осмотрел приготовленный к празднику зал. Марковна постаралась на славу, используя дармовой каторжанский труд на благо общества. Стараниями Алии актовая зала блестела как игрушечка. Она с таким остервенением натирала все медные ручечки, финтифлюшки, подсвечники, люстры и канделябры, так яростно «освежала» позолоту, что теперь те сиянием просто слепили. Я тоже приложила руку к этой красоте, отстирывая прокопченные знамена неведомых народов и племен, когда-то клявшихся беречь и поддерживать Школу. Пока я штопала исторические тряпки и подновляла краску на гербах, Лейя наделала праздничных гирлянд, и теперь красно-золотые цветы оплетали стены, каскадами и водопадами струясь по тоненьким колоннам. Только крыс до выяснения его личности бездельничал, сидя в клетке и развлекаясь в основном критикой насчет режиссерских способностей Офелии Марковны.
Директор не поленился, неспешно пройдясь по зале, заглянуть во все уголки, уважительно помолчал, глядя на рулоны бордовых ковровых дорожек, и не нашел, за что сказать нам злое слово — работали мы как проклятые. Тем более что Гомункул время от времени цитировал по памяти всем присутствующим выдержки из «Уложения о наказаниях». По его словам, жить нам оставалось всего ничего, и исключительно в страшных муках. А такие знания сильно стимулируют.
Остановившись напротив стола — озера, где мы устраивали лягушачьи бои, Феофилакт Транквиллинович хмыкнул, нажал пальцем бумажного прыгуна и отправил его через весь стол, разом выиграв три щелбана. Алия сглотнула, мавка потупилась, крыс, вцепившись прутья, пискнул:
— Свободу свободной личности, — и отпрыгнул на всякий случай, вдруг укусит.
Директор добренько посмотрел на него и улыбнулся:
— Я думаю, проблема вашей троицы не во вздорных характерах, а в переизбытке свободного времени.
У меня дрогнули руки, все, теперь заездят нас общественным трудом до смерти. Я глянула в ужасе на подружек в надежде, что они ляпнут что-нибудь, пока директор не придумал для нас очередное задание. Алия тоже все поняла и состроила мне отчаянное лицо, тогда я наступила на ногу Лейе.
