— Наверное, это последняя антикварная безделушка, купленная мной, — сказала она, закрывая шкатулку эпохи Возрождения. — Это, и ещё фарфоровый сервиз, из которого мы с вами пьём сейчас чай. Кажется, во мне совершенно не осталось былой страсти к антиквариату. Мне даже известна причина этому. В то же время, когда я купила эту шкатулку и этот сервиз, я приобрела ещё одну вещь — если это можно назвать вещью, — которая избавила меня от желания иметь дело с собственностью людей, уже покинувших наш мир. Много раз я собиралась рассказать вам эту историю, но не решалась; я опасалась, что буду выглядеть глупо в ваших глазах. Но эта тайна тяготит меня, поэтому, глупо это или нет, я думаю, что всё-таки должна поделиться с вами. Давайте чуть приглушим свет, сейчас принесут ещё дров для камина.
Это было два года тому назад, осенью, в итальянском городке Фолиньо, что находится в Умбрии. Как вам известно, у моего мужа нет времени сопровождать меня в каждой поездке за безделушками, поэтому в гостинице я остановилась одна. Там меня должна была встретить приятельница, но она приболела и потому задерживалась. Большинству людей город вроде Фолиньо вряд ли покажется интересным, но мне он нравился. В его окрестностях можно увидеть множество живописных местечек, великолепные розовые горы, поросшие остролистом; вдоль городских стен, увитых плющом, течёт маленькая, но бурная речка; а кроме того, там можно найти фрески пятнадцатого века — но об этом, думаю, вы знаете не хуже меня. Но меня, разумеется, больше всего привлекали небольшие старинные особняки с резными воротами, с колоннами во дворе, с великолепными решётками на окнах, зачастую недавно отреставрированные, ведь Фолиньо — это всё-таки довольно крупный транспортный и торговый центр в своей окрестности.
Ещё одна и, по-видимому, главная причина, по которой я полюбила Фолиньо, — это владелец одной из местных антикварных лавок. Меня интересовала не его лавка — нет, в ней вряд ли отыщешь вещь дороже двадцати франков, — но сам владелец, замечательный пожилой джентльмен. Я не знала его фамилии, только имя — Орест, но этого было для меня достаточно. У него была длинная седая борода, тёмные глаза, излучающие доброту, и красивые руки; в кармане пальто он всегда носил японскую глиняную чашу. В молодости он был каменщиком, но страсть к красивым вещам и истории родных мест заставили его открыть антикварную лавку. Он изучал древние летописи — даже одолжил мне одну из них, хронику Матараццо[1] — и в точности знал, что и где происходило на протяжении последних шести веков. Он поведал мне о роде Тринчи[2], представители которого были местными тиранами, и о здешней святой Анджеле Меричи[3], а ещё о Бальони[4], о Чезаре Борджиа[5] и о папе Юлии II[6], и обо всех он рассказывал так, будто был знаком с каждым из них лично. Он показал мне место, где Франциск Ассизский обращался с проповедью к птицам[7], и место, где была когда-то ферма Проперция[8] — или Тибула[9]? Я не помню точно. Сопровождая меня в поисках старинных безделушек, он иногда останавливался на углу или под аркой и говорил:
— Видите, здесь жили те монахини, о которых я вам рассказывал, а вот здесь был убит кардинал. А на этом месте в замке произошла жестокая резня, после которой замок разрушили, а землю посыпали солью[10].
Он рассказывал обо всём этом так меланхолично и отстранённо, что казалось, будто он по-настоящему жил именно в те времена, а до наших дней дошла лишь его тень. Кроме того, он помог мне отыскать ту бархатную шкатулку с железным замочком, которую я, по правде говоря, считаю одним из лучших предметов в нашем доме. В Фолиньо я чувствовала себя счастливой, дни напролёт гуляя и разъезжая по улочкам этого города, а по вечерам читая хроники, одолженные у Ореста; и я была вовсе не прочь пожить там ещё в ожидании моей приятельницы, — которая так и не приехала. Иными словами, я была абсолютно счастлива, пока до моего отъезда не осталось три дня. И здесь начинается история о моей необычной покупке.
Утром ко мне пришёл Орест и, пожимая плечами, сказал, что один очень уважаемый в Фолиньо человек предлагает мне купить у него фарфоровый чайный сервиз.
— Некоторые тарелки потрескались, — сказал он, — но, во всяком случае, вы сможете увидеть изнутри один из красивейших особняков города, осмотреть все его комнаты — там нет ничего, представляющего особую ценность, но, насколько я знаю, синьора любит соприкоснуться с прошлым в его первозданном виде.
Особняк этот, в виде исключения, был построен в конце семнадцатого века, и теперь это мрачное здание выделялось на фоне аккуратных резных домов эпохи Возрождения. Над каждым окном возвышались барельефы в виде львиных голов, ворота были такими широкими, что там свободно могли разъехаться два экипажа, двор мог вместить, по меньшей мере, сотню человек, а свод над грандиозной лестницей был украшен лепной работой. Рядом в домике была мастерская сапожника, на первом этаже располагалась мыловаренная фабрика, а в конце двора, украшенного колоннами, был сад, увитый виноградными лозами, с увядшими подсолнухами.
— Грандиозное сооружение, но слишком уж грубое — почти восемнадцатый век, — сказал Орест, поднимаясь по низким ступенькам, на которых звучно отдавались наши шаги.
Некоторые предметы из чайного сервиза были выставлены на большом позолоченном столике в приёмной, украшенной геральдической символикой, и ожидали меня для осмотра. Я взглянула на них и попросила, чтобы к завтрашнему дню принесли весь сервиз. Хозяин был очень знатным человеком, но он явно был наполовину разорён. Я бы даже сказала, что он был совершенно разорён, судя по состоянию дома. Сам он жил за городом, а за особняком оставалась присматривать пожилая женщина, похожая на одну из тех, что отворяют перед вами двери в церкви.
Это был величественный особняк. В нём был зал торжеств размером с церковь, несколько гостиных с немытым полом, обставленных мебелью восемнадцатого века, уже потускневшей и изорвавшейся со временем; там была комната, украшенная жёлтым атласом и золотом — раньше в ней спал какой-нибудь император; а ещё там были ужасные выцветшие фотографии на стенах, и дешёвые занавески, и вязаные шерстяные подушки, свидетельствовавшие о присутствии в доме современных жильцов.
Пожилая женщина открывала позолоченные ставни, а затем и окна с зеленоватыми стёклами, одно за другим, а я следовала повсюду за ней, ничего не делая — я была просто счастлива, блуждая среди призраков давно умерших людей.
— В том конце находится библиотека, — сказала пожилая женщина. — Если синьора не возражает, мы пройдём через мою комнату и гладильню, так будет быстрее, чем если бы мы пошли в обход через большой зал.
Я кивнула и приготовилась как можно быстрее миновать неубранную комнату служанки, как вдруг остановилась. Напротив меня неподвижно сидела женщина, одетая в стиле двадцатых годов девятнадцатого века. Это была большая кукла. У неё были классические черты лица в стиле Канова[11], она чем-то напоминала мадам Паста[12] и леди Блессингтон[13]. Она сидела, сложив руки на коленях, и смотрела неподвижными глазами.
— Это первая жена дедушки нашего графа, — сказала пожилая женщина. — Мы достали её из чулана сегодня утром, чтобы немного почистить.
Наряд куклы был продуман до мельчайших подробностей. На ней были ажурные шёлковые чулки, туфли на ремешке, длинные перчатки, покрытые вышивкой. Волосы были немного подкрашены и уложены в виде локонов, чуть прикрывающих лоб. Сзади на её голове располагалось большое отверстие, благодаря которому было видно, что она сделана из картона.
— А! — задумчиво произнёс Орест. — Портрет прекрасной графини! Я совсем забыл о ней. Последний раз я видел её ещё в детстве, — с этими словами он достал красный платок и осторожно смахнул паутину с её руки. — Тогда её держали в будуаре.
— Это было ещё до меня, — ответила служанка. — Сколько я помню, её хранили только в шкафу, а я служу здесь уже тридцать лет. Не хотите ли осмотреть коллекцию орденов старого графа?
По дороге домой Орест был очень задумчив.
— Это была прекрасная леди, — робко проговорил он, когда мы уже подъезжали к моей гостинице. — Я говорю о первой жене дедушки нашего графа. Она скончалась спустя всего два года после свадьбы. Поговаривали, что старый граф чуть не сошёл с ума от горя. Он приказал изготовить куклу, поместил её в комнату жены и каждый день проводил с ней несколько часов. Но в конце концов он женился на одной из служанок, на прачке, которая родила ему дочь.
— Какая любопытная история! — сказала я и больше об этом не думала.
Но позже кукла вновь всплыла в моей памяти. Я припомнила её сложенные на коленях руки, широко раскрытые глаза и тот факт, что её муж в итоге женился на прачке. И на следующий день, когда мы вернулись в особняк графа, чтобы осмотреть остальную часть старого сервиза, я внезапно ощутила странное желание ещё раз взглянуть на куклу. Воспользовавшись тем, что Орест, пожилая женщина и адвокат графа были слишком заняты, выясняя, появилась ли эта трещина на одной из тарелок до или после того, как моя служанка её уронила, я тихонько вышла из комнаты и направилась в гладильню.
