София Баюн
Мы никогда не умрем
Милорд
Третий звонок
Занавес поднимается
Темнота в зале
Только разве отпустит сердце
Глубочайшая из могил?
Завтра год, а быть может — больше,
Как его я похоронил.
Хименес
Тишина была ощутима. Она давила на плечи, сгущала воздух, и он застревал в легких. Путалась в волосах и оседала на коже.
Мартин не знал, сколько времени слушает тишину.
Когда проем закрылся, отрезав его от внешнего мира, он долго не мог поверить, что это и правда произошло.
Слишком быстро Виктор нашел способ его запереть, и подействовал этот способ слишком быстро. Только что он сменил решетки Виктора своими, оставив себе возможность в любой момент вмешаться в происходящее. А теперь ничего нет. Только полуразрушенный дом, Орест, едва светящий своим фонарем в углу и почти погасший огонь в камине, холод, темнота и тишина.
Сначала Мартин пытался пробить возникшую стену. Он рисовал проемы, пытался разрушить кладку, сделать новый проем, но ничего не выходило.
Потом он пытался слушать, что происходит снаружи. Но быстро понял, что затея бесполезна — из-за стены не доносилось ни звука.
В конце концов он понял, что у него есть два выхода. Один — открыть вторую дверь, выйти в темноту, пронизанную теперь красными сполохами, и там умереть. Мартин помнил, как в детстве ушел далеко от дома и чуть не погиб, но, потеряв сознание, пришел в себя рядом с проемом. Он не был уверен, что теперь вернется таким образом. Не было никакого проема. И связи с ним наверняка не было. А значит, уйти в темноту было бы верным, хоть и мучительным способом самоубийства.
А еще можно было попытаться сохранить рассудок и дождаться, пока что-то изменится. Может, однажды проем снова появится. А может, он сумеет найти другое решение.
Что делает снаружи Виктор, приехавший к сестре для того, чтобы она в чем-то помогала ему? Мартин не сомневался в том, что ничего хорошего он не задумал. Но он не привык насильно вторгаться в мысли Виктора, и когда ему понадобилось это сделать, просто не смог вовремя узнать правду, отделив ее от лжи. Виктор отлично скрывался.
Прекрасно лгал.
Не он ли, Мартин, его этому научил?
Но когда-то ложь была единственным их спасением. Целый мир играл с ними в свою игру, в которой не было четких правил. Если бы Мартин не лгал когда-то — они оба не выжили бы.
А может, так и было бы лучше.
Что происходит сейчас? Кого Виктор убивает, кому он лжет, чью жизнь ломает своими манипуляциями?
Мартин не знал. Не мог знать, и это сводило его с ума.
Но безумие было тем единственным, что он не мог себе позволить. Он ясно понял это в тот момент, когда позволил себе всерьез задуматься о возможности такого исхода.
И тогда Мартин сел на пол, прислонился к стене, закрыл глаза. И погрузился в долгое, стылое оцепенение на грани яви, сна и бреда.
…
«Ты вор?..»
«Я не знаю, кто я».
Слова зажигались белым в темноте и рассыпались светящимися бабочками.
А теперь знает?
…
«Хочешь… будешь Мартин?» — раздается детский голос в темноте.
Имя звенит весенним солнцем. Мар-тин. Обещание лета. Мысли о теплом пухе и безопасности белого крыла.
…
«Какой он, Мир-Где-Все-Правильно, Вик?»
Они сидят на берегу озера, и на плечах остывают полосы ударов. Первая в жизни боль. Первое разочарование. И первая горячая, болезненная благодарность.
Какой он, каков этот мир? Не вспомнить. Не вернуть его тяжести в ладонях, не найти дороги к началу. Кого уже не спасти? Кто не узнает ничего о правильном мире?
…
«В пурге не бывает огня. Ничего не болит».
Не любить и правда оказалось проще. Запереть сердце на замок. Хрипеть каждое слово сквозь удавку алого платка.
Мартин не чувствует, как судорожно дернулись его пальцы. Будто из-под них выскользнула обледеневшая опора.
Все пошло не так с самого начала. Что он, Мартин, человек без тела, без голоса, мог противопоставить целому миру, который не желал быть правильным? Он выплетал сказки, утешающую ложь, советы и признания.
Все, что он мог сделать. Слишком мало.
Он всегда мог слишком мало.
Слишком мало оказалось любви. Слишком мало лжи. Слишком мало правды. Чего он еще не отдал?
Сколько бы он ни отдавал — этого всегда было недостаточно.
…
«Ирина, Ира, Ириша — Риша», — впивается в сознание мягкий голос.
Девочка, только что потерявшая друга.
Самые голубые глаза из всех, что он когда-либо видел. Чистые и ясные, как небо.
Маленькая сережка с синим камнем. «Это мне Влас подарил». Маленький мертвый пес, дворняга с седой мордой и тряпичными ушами.
…
«Тот, кто закрепит эту звезду — станет героем».
Ель упирается в черноту. И если закрепить на ее макушке звезду, она будет светить на небе. Мартин тогда не думал об этом, но ясно видел теперь — они пытались оставить свой след на небосклоне.
Потому что на земле они исчезали бесследно.
Исчезал, теряясь в пурге, о которой он так тосковал, мальчик по имени Вик. Оставался оскаленный белоглазый мужчина с окровавленными пальцами и манжетами.
Исчезала девочка Риша, беспомощно сжимающая его ладонь теплыми, мягкими пальцами. Как она будет звать себя? Ирэн, подражая своей обожаемой Мари?
Мартин, не осознавая, что делает, вытянул руку вперед, будто пытаясь схватить что-то навсегда ускользающее от него во тьму.
В каком отчаянии Вик с Ришей цеплялись друг за друга, стараясь убедить себя, что вот-вот начнется их новая жизнь, счастливая и спокойная. Кончится премьера, исчезнет Мари с ее зелеными колдовскими глазами, затихнут вальсы, останется висеть в шкафу алый платок, и Вику больше никогда не придется скалиться в хищных улыбках.
«Не бросай меня, я схожу с ума!»
«Не брошу», — и темнота отступала.
Она всегда умела ждать. Вот почему за его порогом всегда было темно — ждала своего часа, чтобы затопить душу, которая всегда принадлежала ей.
И как жалко, должно быть, выглядел Мартин, рисовавший розы в этой темноте. Она поглотила всех.
…
«Здравствуй, Лера».
Последние воспоминания. Самые яркие. Самые болезненные.
Мартин видел, что эта девушка давно не верила в правильный мир. Девушка перед ним была очень злой. А еще она очень пыталась казаться взрослой. Красный бант на шее, обведенные черным глаза — яркие акценты, словно узоры на крыльях бабочки. «Я опасна! Ядовита! Не подходи!». Но на самом ли деле она была ядовитой и опасной? Мартин видел в ее взгляде, там, под злостью и обидой, растерянность. И еще усталость, словно ей самой не нравилось носить на себе этот тяжелый, колючий образ.
«Ты давно не пишешь мне. Зачем сейчас приперся?! Возвращайся, тебя никто тут не ждал! Ты никому здесь не нужен!» — шипела девушка, пытаясь оттеснить Виктора к проему.
Он только со смесью брезгливого интереса и насмешки наблюдал за ее попытками. Лера была невысокой, едва доставала ему до плеча.
«А теперь ты меня послушай», — тихо сказал Виктор, когда ему надоело.
Он перехватил Леру за запястье и сделал шаг вперед. Он не обращал внимания на девочку, вышедшую из комнаты на шум. Она не интересовала его совершенно, как и все эти годы. За все время он не написал Оксане ни одного письма, и ни разу не спросил о ней Леру. И сейчас вспоминать о том, что у него есть еще одна сестра не собирался.
Не ослабляя хватку, он завел Леру на кухню и захлопнул дверь.
«Это больше не твой дом. Мне плевать, как вы жили до этого. Теперь все будет иначе», — сказал он, усадив сестру на стул.
