Наталия Владимировна Алексеева
КУКЛА В ЧУЖИХ РУКАХ
© Наталия Алексеева, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Глава 1. Граффити
Баллончик с краской скользил в потных от страха и возбуждения руках. Капюшон сползал на нос, бандана на лице мешала дышать. Я нервно оглянулась, вытерла ладонь о штанину и распылила очередную линию по серой кирпичной стене. Последняя летняя ночь была прохладной, но все же спина у меня взмокла, а волосы прилипли к вискам.
Я выругалась и оглянулась на Кирюху. Он безмятежно курил, пуская дым в темно-фиолетовое небо. А ведь обещал постоять на стреме! Почувствовав мой взгляд, он кивнул:
— Ну что, Софико, готово?
Меня зовут не Софико, а София. Кирюха вечно называл меня на разные лады, хотя имя у меня и так очень красивое. А вот фамилия самая простая — Иванова. Такая же, как у Кирюхи. Но он мне вовсе не брат.
На заборе висело строгое объявление о том, что здание и территория школы охраняются, поэтому пока я рисовала, руки тряслись, а сердце готово было выпрыгнуть через глотку. Ежесекундно я ждала появления охранника. Но он, видимо, мирно спал, а на записях с видеокамер нас не будет — Кирюха первым делом закрасил объективы. Я немного успокоилась и скомандовала:
— Кир! Подсади меня!
Он присел, послушно подставил плечи и медленно распрямился. Я торопливо возила баллончиком по стене.
Наша элитная школа недалеко от набережной, и к едкому запаху краски примешивался слабый речной дух. В перерывах между шипением аэрозольной струи доносилось сонное покрякивание уток. И вдруг все звуки перекрыл вопль попсовой песни из проезжавшей по набережной машины. Он прогремел пару секунд и затих вдали.
Я выдохнула и велела Кирюхе поставить меня на землю. Придерживаясь пальцами за холодный шершавый кирпич, сползла вниз. Отряхнула ладони и вдруг заметила две темные мужские фигуры по ту сторону решетки.
Парни наблюдали за нами. Один — в низко надвинутой на глаза кепке, другой — с длинной челкой, свисающей почти до носа.
— Че надо? — крикнул им Кирюха.
Я дернула его за рукав. Не хватало связываться! Но Кирюха остался стоять, вглядываясь в незнакомцев.
— Идем отсюда, Кир!
Но этот чертов любитель экстрима даже не шелохнулся!
— Кирилл! — зашипела я, и он наконец-то обратил на меня внимание. Он знал, что я называю его полным именем, только когда очень злюсь.
Сейчас я не только злилась, но и боялась. Мало того, что я испохабила фасад школы, так еще и эти двое здоровых парней на безлюдной ночной улице!
— Может, послушаем, чего хотят? — ухмыльнулся Кирюха.
— Ты совсем дурак?!
Он оглядел меня и, сообразив, что я не создана для полуночных разборок, развернулся на сто восемьдесят. Но тут дверь школы распахнулась и из нее вылетел взъерошенный охранник.
— А ну стойте! — заорал он, подсвечивая нам в спины фонариком.
Кирюха засмеялся, схватил меня за руку, и мы побежали. Обогнули школу, перелезли через забор и рванули в спасительную темноту.
Миновав дворы, понеслись по узкой набережной вдоль бетонного ограждения. Забор пестрил граффити, как детский альбом рисунками, все они сливались в один бесконечный «энд-ту-энд» — полностью расписанный поезд. Капюшон свалился с головы, волосы тяжело хлопали по лопаткам, подошвы кроссовок со смачным шмяком впечатывались в тротуар. Я сдернула бандану, и встречный поток воздуха ворвался в легкие.
На бегу я скосила глаза на Кирюху. Ему-то что: даже румянец на смуглых щеках не выступил, и, если бы не я, он бы уже был далеко отсюда. Бегал Кирюха прекрасно, если только его не накрывал приступ астмы.
Показался поворот, и мы, как гоночные кары, вошли в него юзом. Кирюха проскочил, а я зацепилась ногой за поребрик. Падая, рефлекторно выставила перед собой руки и спикировала на асфальт. Рюкзак скользнул вниз, и баллончики с краской, гулко позвякивая жестяным нутром, раскатились по земле.
— Софи, ты норм? — Кирюха шлепнулся возле меня на колени.
Я поднесла ладони к глазам — ободранная кожа сочилась темными кровавыми бисеринами. Не упуская возможности поглумиться, я развернула их к Кирюхе. Он судорожно сглотнул и, отпрянув, потянулся к ближайшему баллончику.
— Что, даже в обморок не брякнешься? — засмеялась я.
— Софико, не беси меня! — пригрозил он, поспешно собирая и запихивая баллончики в рюкзак. — Вон, кстати, эти типы!
Он мотнул головой, и я подпрыгнула. Всю мою веселость смыло, как краску растворителем. Но тех двоих за спиной не оказалось. Счастливый, что расквитался со мной, Кирюха захохотал.
И все напряжение, вызванное ночным приключением, погоней, в которой за мной никто не гнался, страх быть пойманной, хотя меня никто уже не ловил, восторг от собственной смелости — все это собралось, скрутилось в тугую пружину и вдруг выпрямилось, выпрыгнуло, вырвалось, и я тоже расхохоталась. Согнулась пополам и, всхлипывая от смеха, выдавила:
— Кир… зараза! Я тебя… сейчас… бить буду!
— Береги ладо-о-ошки-и-и! — пропел Кирюха и на всякий случай отскочил подальше.
Хохоча, я проковыляла за ним и цапнула за край футболки, но он ловко увернулся. Я снова попыталась его поймать, но от смеха не могла сосредоточиться, а Кирюха, пользуясь этим, дразнил меня и демонически хохотал. В конце концов, спасаясь от преследования, он запрыгнул на перила моста.
— Слезай, Кир! — тут же успокоилась я.
Но он не слез, а балансировал, как легкоатлет на бревне. Шагая по узкой чугунной полосе, вытащил пачку сигарет из одного кармана толстовки, потом зажигалку из другого. Он шел наверху — по перилам, а я внизу — по тротуару. Он щелкнул колесиком зажигалки и попытался прикурить, но холодный ночной ветер погасил маленькое оранжевое пламя в его руках. Кирюха чертыхнулся и попробовал снова. И снова неудачно.
— Слезай, акробат, — рассмеялась я, — а то свалишься!
Он снова поднес огонек к сигарете и на этот раз глубоко затянулся.
— Расслабься, Софико! — театрально раскинув руки, он развернулся ко мне.
Но тут нога его соскользнула — и Кирюха рухнул вниз.
С Кирюхой мы неразлучны с самого детства — жили в одной квартире, но родственниками друг другу не были. В кино и сериалах разведенные родители находят свою половинку, и в довесок к новому папаше ты получаешь еще и братишку-ровесника. И эти новоиспеченные брат с сестрой сначала люто ненавидят друг друга, а потом у них любовь-морковь.
В нашем случае все куда проще и прозаичнее: нас объединяла коммуналка на Петроградке. Кир жил со своей матерью, я — со своей. И ни о какой любви и речи не шло. Ну какая может быть любовь, если приходится по утрам на опережение в один туалет бегать? Кто первый встал, того и ванна! И так десять лет, с самого первого класса.
Родители развелись, когда мне было шесть. Чтобы держаться подальше друг от друга, они разменяли нашу двушку на комнаты в разных районах. Это был первый раз, когда моя жизнь разорвалась пополам.
Мама суетилась, собирая наши вещи, хлопнула входная дверь за спиной, и мы, взявшись за руки, ушли в новую, отдельную от папы, жизнь. И начиналась она в колодце. Во дворе-колодце. Я раньше и не знала, что такие бывают.
Поздний летний вечер. Нежный парок поднимался от асфальта, а прохладный ветер хватал меня за голые коленки. Я тащилась за мамой, и она постоянно дергала меня за руку. Мои красные сандалии, усеянные черными дырочками, как две божьи коровки, бежали наперегонки. Куда они спешили? Наверное, за хлебом для своих детишек. И вдруг им пришлось перепрыгнуть через чугунный порожек, который отделял проспект от двора.
Я мигом позабыла о божьих коровках — обшарпанные стены надвигались, тесня и угрожая сплющить. Испуганная, я замерла, и мама снова сердито дернула меня за руку. Собираясь зареветь, я глубоко вдохнула и запрокинула голову. Высоко-высоко в небе по пронзительно-синему прямоугольнику неслись розовые облака. И я передумала плакать.
