Правда, имелся весьма существенный нюанс, который немцы не могли не понимать… В лесу прятались обычные вермахтовцы, строевики, окопники. А подрывать рельсы и уж тем более умело вести сбор информации о военных перевозках и других перемещениях противника кто бы их учил… При всей своей тевтонской исполнительности запорются очень быстро — я о разведке. По радио, так сказать, заочно, не особенно и поднатаскаешь — еще и оттого, что долгие радиоинструктажи легко засечь. К тому же у наших «лесовиков» не было диверсионных спецсредств — откуда бы они таким разжились, драпая из «котла»? Как учил предшествующий опыт: уж если немцы всерьез решили окруженцев этих именно так использовать, непременно сбросят к ним не только нужное снаряжение, но и инструкторов — по минно-подрывному делу и по разведке. Случались прецеденты на других фронтах. Сто шансов из ста, они именно так и поступят, иначе затея теряет всякий смысл.
Ну, предположим, подрывники немецкие нас интересовали меньше всего — не бог весть какой ценный товар. А вот дела разведки… Чтобы ее грамотно поставить, несомненно, прилетит абверовец — не полковник и не генерал, конечно, но уж безусловно, не сопливый лейтенантик, а битый волк, немало знающий помимо данной операции. А вот абверовец, свеженький, только что из-за линии фронта — это уже та фигура, из-за которой стоит рвать пупок. Икряный карась, ага…
Вот только для того, чтобы все прошло по-нашему, чтобы принять гостей, требовалась качественная, искусная радиоигра, из тех, что порой кончаются провалом, а иногда — и нешуточным успехом. Дело прочно взяла под контроль Москва (судя по некоторым многозначительно-скупым обмолвкам, ироде бы даже Ставка, а значит, Сам).
Мы, причастные, довольно быстро сообразили, чего следует ждать: не дети малые, не впервые. Так оно и оказалось: очень быстро нагрянуло Высокое Начальство и стало изрекать привычные формулировки: «кровь из носу», «в лепешку расшибись, но выполни», «сделай или умри, а еще лучше сделай, не умирая». И все такое прочее, чтобы прониклись, осознали до донышка всю важность поставленной задачи. Ну, это неизбежно присутствует в любой армии. Я бы на месте высокого начальства держался точно так же — функция у него такая. Философски-то говоря.
Войсковой операции проводить, разумеется, не стали, чтобы не кончилось пошлой перестрелкой с кучей трупов. Радист нам позарез требовался живым и невредимым, к тому же не успевшим отстучать на ту сторону, что им пришли кранты. Так что никаких открытых действий. Исключительно нашими усилиями.
Ну, дело знакомое. Разве что их там не, скажем, шесть, а шестьдесят с хвостиком, но методика, в общем, та же самая… Ввиду особой важности задания начальство не скупердяйничало, как это с ним, между нами говоря, иногда бывало. Спецов-розыскников, мастеров вязать волчар, выделили даже больше, чем там было этих самых окруженцев. По-моему, совершенно правильно: кашу маслом не испортишь. Умелые радиоигры все же — вещь штучная, и тут уж лучше не мелочиться…
Место их дислокации мы отыскали довольно быстро, хотя и не в одночасье. Майор явно учел наставления, которые ему давали с той стороны, — и радист всякий раз с охраной человек из пяти уходил на несколько километров от заброшенного хуторка, на котором они обосновались, — и всякий раз в другом направлении, но это нам задачу ничуть не осложняло, наоборот, облегчало: так гораздо легче взять его чисто.
Наблюдение за хутором и перемещениями радиста мы вели чуть ли не круглосуточно, так и оставшись незамеченными, — куда было простым армейцам тягаться с нашими ребятами, отлично умевшими действовать в лесах. Ну, и эфир мы слушали постоянно.
Немцы (как, впрочем, и ожидалось) одно время начали проверки. Выглядело это примерно так: «Говорите, у вас там есть фельдфебель Ганс Швайне? А позовите-ка его к рации. Гутен таг, Ганс! Это твой старый камрад Вилли из второго взвода. А не вспомнишь ли, как летом сорок четвертого там-то и там-то происходило то и это?» Или задавали майору вопросы, на которые мог ответить только он сам.
Правда, проверки эти довольно быстро прекратились — немцы должны были прекрасно понимать, что полной ясности они не внесут, как ни старайся. Предположим, и фельдфебель Ганс, и майор самые что ни на есть доподлинные — но где стопроцентная гарантия, что они и в самом деле сидят на этом хуторке, а не у нас квартируют и работают под контролем? Такое можно определить, только послав па место человека…
Через пару дней немцы ночью (конечно, предварительно обговорив место и условные сигналы) сбросили им на парашютах три грузовых контейнера. Как вскоре выяснилось, с продуктами, боеприпасами, питанием для рации. А самое интересное там было — четыре ящика компактных мощных мин самого что ни на есть диверсионного назначения, нескольких разных типов — и для подрыва рельсов, и магнитные, которые можно пришлепнуть, скажем, под днище паровоза или вагона с боеприпасами, третьи, мастерски замаскированные под куски угля, подбрасывают в тендер. Увы, это еще не свидетельствовало, что немцы поверили полностью. Ради большой игры можно пожертвовать и десятком контейнеров такого добра. Хватало примеров.
Еще через пару дней в Москве решили, что с этим идиллическим сидением на хуторке пора кончать. Во-первых, пора самим вступать в игру, то есть брать радиста. Во-вторых, места были хоть и глухие, но неспокойные, на запад все еще тащились окруженцы, и немцы, и власовцы, боявшиеся плена еще почище немцев. Два раза объявлялись отрядики АК, целеустремленно топавшие по каким-то своим делам. Всю эту публику, если убеждались, что она собирается идти своей дорогой вдалеке от объекта нашего интереса, пропускали беспрепятственно — пусть себе топают, взять без шума можно и потом, дав отойти достаточно далеко. А вот группу эстонских эсэсовцев, то ли не успевших, то ли не захотевших сбежать с хозяевами, пришлось окружить и уничтожить — как только стало ясно, что они не намерены пробираться к линии фронта, а намерены обосноваться в тех местах — чтобы потом, зная повадки этой публики, пакостничать в тылах.
Одним словом, поступил приказ действовать, и все пришло в движение. Радисту дали закончить сеанс и чистенько взяли вместе с охраной, к хуторку выдвинулось подразделение войск НКВД с ротными минометами, постреляли немного, не на поражение, в белый свет, положили два десятка мин вокруг хуторка, а потом через мегафон растолковали ситуацию: что господа тевтоны в полной заднице, что никакой такой особой ценности они для нас не представляют, у нас по лагерям военнопленных такого добра и без них хватает. А потому — десять минут на размышление. Либо забросаем минами, или, чтобы самим не возиться, вызовем звено штурмовиков, тех самых, которые вы зовете «черная смерть», — и уж они по хуторку поработают…
Думается мне, последний аргумент и сыграл решающую роль — обстрелянные немцы «черной смерти» боялись, как черт ладана, и было за что. У них даже, к тому времени стало известно, ходили дурацкие слухи, что на ИЛ-2 летают сплошь выпущенные из тюрем смертники, законченное зверье, которое не только с воздуха гвоздит, а в свободное время еще и на земле вырезает всех попавшихся им немцев поголовно. Примерно через месяц пришлось нам вести пленных мимо полевого аэродрома, где стояли ИЛ-2 — так один фриц, не пацан и не задохлик, натуральным образом хлопнулся в обморок. Решил, придурок, что мы их именно на аэродром и ведем, чтобы звери-летчики их предали самой лютой смерти. Было, ага…
Короче говоря, уже минут через пять они выкинули белую тряпку и смирнехонько вышли, побросав оружие. Майора и еще нескольких человек, упоминавшихся в радиопереговорах, мы оставили себе (мало ли, вдруг пригодятся), а остальных передали местным особистам, чтобы допросили, как положено, и отправили в ближайший лагерь военнопленных. Что было с ними еще делать?
Радиста мы очень быстро склонили к сотрудничеству — благо имели дело не с хорошо подготовленным волчарой-парашютистом, а с обычной серой пехотой. Вы не ухмыляйтесь, не ухмыляйтесь. Никто его и пальцем не тронул. Конечно, наша система — никоим образом не институт благородных девиц. Иногда, что греха таить, приходилось без всякой оглядки на Женевскую конвенцию залезать в личность — но так себя ведут исключительно с людьми, от которых нужно получить конкретную одноразовую информацию. Зато, когда склоняешь к длительному сотрудничеству, все идет на чистой психологии. В подробности я вдаваться не буду, эти методики, чует мое сердце, так и останутся засекреченными навсегда. Война давно кончилась, но, так сказать, жизнь продолжается. Уловили мою мысль? Вот и отлично…
Уже с нашей подачи радист скормил немцам конфетку — отправил две радиограммы с кое-какими «собранными разведданными». Ну конечно, искусная смесь «дезы» с обрывочками правдивой информации. В таких случаях никогда нельзя кормить противника чистой дезой. Не такие мы были идеалисты и лапти, чтобы верить, будто удалось вычистить в том районе всю немецкую агентуру. Кто-то, нами пока не выявленный, мог что-то и перепроверить…
