тех пор посещал Стаею реже.
И в самом деле, страстные эмоциональные взрывы безумицы после этого начали ослабевать, но вместе с тем появились другие симптомы, пробуждающие в нем новые подозрения. Однажды, некоторое время спустя, он обнаружил, что Стася с каждым разом узнает его все с большим трудом, всякий раз смотрит на него все равнодушнее и что он становится для нее уже совсем чужим. В то же время ему не нравилось поведение Падерны. Несколько раз поймал его взгляд, брошенный на больную под конец визита, когда он на минуту заходил в ее палату, несколько раз замечал странный блеск в глазах безумной при виде врача. Постепенно убедился, что Падерна изо всех сил стремится отдалить его от жены и ограничить число посещений отнюдь не по лечебным соображениям. Ужасное подозрение, однажды закравшись в душу, впрыскивало в нее убийственные яды, вытравливало в ней все более глубокие язвы. Через некоторое время он заметил презрительные усмешки ассистента, циничные взгляды больничной обслуги.
Наконец одно из наблюдений, сделанное во время последнего визита два дня назад, развеяло остатки сомнений, открывая голую, отвратительную правду.
В прошлую пятницу Стася встретила его с полным безразличием и даже не обернулась к нему от окна, у которого он застал ее, когда зашел в палату. Он долго говорил с ней тихим, сердечным голосом, мягко, по-матерински лаская пряди ее волос. Больная, казалось, не замечала этого; глаза ее, засмотревшиеся в пространство за окном, время от времени вопросительно поворачивались к двери, словно кого-то ожидая. Когда, наконец, около пяти часов в комнату зашел Падерна, безумица рванулась к нему с блеском радости в глазах.
— Наконец ты здесь, Владек! — вырвался из ее уст возглас облегчения.
Врач смутился и покосился на Кобержицкого.
— Типичная для сумасшедших путаница личностей.
- 429 -
— Характерная — хотели вы сказать, — холодно поправил его Кобержицкий. — Теперь она уже принимает вас за меня.
И вышел, не подав ему руки...
В течение следующих дней у него созрело решение. Отвлечь его от намерения не могло уже ничто на свете. Он привел в порядок все свои дела, записал последнюю волю, отдал в печать последнюю научную работу. Спокойно, с изысканной холодной улыбкой ждал конца.
И конец этот должен был наступить сейчас — сейчас, в понедельник двадцать первого мая, между четырьмя и пятью часами. Он еще раз взглянул на часы: было без четверти четыре, самое время. Встал из-за стола, оделся и через минуту уже ехал на извозчике в сторону клиники. Через пару десятков минут экипаж остановился у ворот больницы. Кобержицкий заплатил вознице и спокойным, ровным шагом, размеренным, словно колебания маятника часов, начал подниматься по лестнице. По дороге его никто не останавливал — шел, как судьба, холодный и неумолимый...
Вот и длинный, укрытый полумраком коридор с двумя рядами палат... Он остановился под номером пятнадцать и полез за чем-то в карман жакета...
В этот момент изнутри до него донеслись какие-то голоса: низкий мужской баритон и спазматические рыдания женщины. Он повернул ручку двери и вошел внутрь...
На софе в объятиях Падерны лежала его жена. Врач вскочил на скрип двери, непроизвольно заслоняя голову. Напрасно! Прогремел выстрел, меткий, единственный, поразив его в висок. Упал без стона...
Стася, в золотистом покрове волос, поднялась с кушетки и склонилась над телом врача. Внезапно подняла лицо к мужу: в ее чертах, омраченных исступлением, казалось, вызревал какой-то вопрос, отчаянно прорывалась к разъяснению какая-то загадка... Затем в ее глазах вспыхнул проблеск сознания — провела рукой по лбу, раздвинула губы, хотела что-то сказать... Поздно! Грохот выстрела опередил слово. С глухим стоном она скатилась на тело Падерны. Тогда Кобержицкий направил дуло револьвера в собственное сердце.
йт
Парафраз
И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, Духа истины да пребудет с вами вовек...
Не покинет вас благодать, приду к вам...
(Молитбы VII и IX из «Римского бребиария»* на Великук» субботу перед Пасхой)
Был десятый час утра, пятидесятый день после праздника Песах — время погожее, солнечное. С Елеонской горы плыли в дуновениях раннего ветра запахи расцветших деревьев, накатывались на город пьянящей волной из глубин Кедронской долины. Над кровлями витала легкая мглистая завеса, время от времени рассеиваемая более сильными порывами ветра в ржаво-золотистую пыль...
Пробужденный от сна Иерусалим журчал утренним гомоном. Сонмища набожных, прибывших с паломничеством в город на праздник Пятидесятницы со всех сторон света, уже собрались толпой у храма Соломона. В шуме голосов беспорядочно смешивались наречия дальних земель парфян и мидян, протяжно-певучая речь эламитов и сыновей Месопотамии, говор евреев, местных и с окраин Иудеи. Среди
____________
* Breviarium Romanum — молитвенник римско-католических священников для ежедневных богослужений.
- 431 -
толпы верующих радужными лентами скользили красочные одеяния паломников из Каппадокии и Понта, белые тюрбаны арабов, развевающиеся плащи детей Сахары, Ливии и Египта.
Время от времени море голов разделялось на две бурлящие половины, чтобы пропустить идущую по середине улицы центурию легионеров, полным ходом спускающуюся со стороны Нового Города, или отряд всадников с префектом, направлявшихся к Башне Стратона*. Затем оба потока снова сливались в одну пеструю толпу, что шумела фейерверками праздничных молитв, утренних приветствий, просьбами странствующих нищих...
Отовсюду тянулись к святому городу тысячи пилигримов: императорским трактом из Сихема, Кесарии и Лидды с севера, большаком из Газы с запада, дорогами из Вифлеема и от Мертвого моря на юге. Центурионам и начальникам стражи при городских воротах в тот день досталось немало обременительной работы, тем более что наместник строго приказал соблюдать порядок и не впускать за стены подозрительных бродяг.
Возле арки, называемой Портал Антония, в северо-восточной части города царила наипаче ужасная толчея. Причиной этого была близость чудодейственного пруда Вифсаиды с пятью галереями вокруг него. Тысячи хромых, слепых и параличных теснились вокруг, ожидая своей очереди. Во время божьего праздника к пруду сходил Ангел Господень, и вода начинала бурлить; кто во время этого бурления погрузился в нее и омыл изнуренное болезнью немощное тело, выходил крепким и здоровым, какая бы тяжкая болезнь его ни поразила. Потому толпились здесь люди больше всего, наполняя окрестности страшным шумом...
В одном из закоулков Верхнего города, к западу от дворца первосвященника Каиафы, стоял неказистый с виду дом, окруженный старым, уже рассыпающимся каменным забором; большие финиковые пальмы у входа, словно верные
____________
* Название древнего финикийского поселения, давшего начало Кесарии Палестинской.
- 432 -
стражи, ласкали зелеными
