Можно возразить, что тут была простая иллюзия, вызванная лучами заходящего солнца. Это маловероятно, так как г. Керков прекрасно видел своего дедушку. Надо обратить внимание главным образом на эти совпадения с датами смерти.
V. 10 ноября 1890 года мне было адресовано следующее письмо из Христиании:
«Дорогой учитель, Ваше сочинение «Урания» подало мне повод сообщить вам об одном происшествии, слышанном мною лично от того человека, с которым оно случилось. Это г. Фоглер, доктор, датчанин, живущий в Гудуме, близ Альборга (в Ютландии). Фоглер человек вполне здоровый телом и духом, характера прямодушного и положительного, без малейшей склонности к неврастении или фантазерству — скорее, напротив. Будучи молодым студентом-медиком, он путешествовал по Германии вместе с графом Шиммельманом, очень известным среди голштинского дворянства. Они были почти ровестники. В одном из германских университетских городов они решили прожить некоторое время и наняли себе отдельный домик. Граф занимал нижний этаж, а Фоглер поселился наверху. Входные двери с улицы и лестница были у них отдельные: они одни пользовались ими. Однажды ночью Фоглер уже улегся, но еще продолжал читать в постели. Вдруг он услыхал, что входная дверь внизу отперлась и опять затворилась; он не обратил на это внимания, подумав, что возвращается его друг. Однако через несколько минут он услыхал чьи-то шаркающие, как будто усталые шаги по лестнице; затем кто-то остановился у двери его комнаты. Он увидел, как дверь отворилась; но никто не вошел; шум шагов, однако, не прекращался, он ясно слышал шарканье по полу; шаги приближались к его постели. Но никого не было видно, хотя свеча ярко освещала комнату. Когда шаги остановились у самой постели, он услыхал глубокий вздох и сразу узнал вздох своей бабушки, которую оставил в Дании совершенно здоровой. В то же время он узнал и ее походку: то были точь-в-точь шаркающие, старческие шаги его бабушки. Фоглер заметил в точности час этого явления, потому что у него сразу мелькнуло предчувствие, что его бабушка умерла, и все это записал. Позднее письмом из отцовского дома его известили о неожиданной кончине бабушки, которая его любила больше всех своих внучат. Смерть последовала как раз в замеченный им час. Таким образом, бабушка простилась с внуком, даже не подозревавшим о ее болезни.
Эдуард Гамбро,
Кандидат прав, секретарь
Департамента общественных
работ в городе Христиании»
Итак, этот молодой человек был извещен о смерти своей бабушки слышанием ее шагов и вздоха. С этим трудно не согласиться.
VI. Г-жа Ферре из Жювизи, мать начальницы почтовой конторы, не так давно написала мне следующее письмо (в декабре 1898 года):
«Случай, о котором я хочу рассказать, относится к далекому прошлому; но я помню его так ясно, как будто он произошел вчера, и, проживи я хоть сто лет, я никогда его не забуду. Это было во время Крымской кампании в 1855 году. Я жила на улице Тур, в Пасси. Однажды, перед завтраком, часов в двенадцать я спустилась в погреб. Луч солнца пробивался сквозь слуховое окно и падал на земляной пол. Это освещенное пространство представилось мне вдруг побережьем моря, а на песке лежал мертвым мой двоюродный брат, батальонный командир. Перепуганная, я не могла идти дальше и с трудом поднялась наверх. Мои родные, заметив мою бледность и расстроенный вид, стали приставать ко мне с вопросами. И когда я рассказала о своем видении, меня подняли на смех. Две недели спустя мы получили печальное известие о кончине майора Содье. Он умер, высадившись в Варне, и дата его смерти соответствовала тому дню и часу, когда он представился мне лежащим на земляном полу нашего погреба».
При теперешнем состоянии наших познаний этот факт настолько же трудно объяснить, как и предыдущие. Без сомнения, можно сказать, что и здесь важную роль играл луч солнца, что эта девушка могла думать о своем кузене, что отъезд его на войну сильно поразил ее, что при ней и с ней говорили о количестве умерших, о холере, о раненых, о больных, о бесчисленных опасностях этой войны, — и что в данном случае действовала иллюзия. Сказать это ничего не стоит! Г-жа Ферре положительно уверена, что она отчетливо видела этого офицера; она, что называется, собственными глазами видела своего кузена распростертым на песке; как раз на песок он и упал, умирая от холеры при высадке в Варне. Обратим также внимание на совпадение даты. Не основательно ли предположить, что офицер, чувствуя приближение смерти на чужбине, вспомнил о Франции, которую больше не увидит, о Париже, о своих родных, о своей кузине, чей мимолетный образ усладил его последние минуты? Я не допускаю ни на минуту, чтобы расказчица действительно видела в Париже приморский берег Варны, но, напротив, я допускаю, что причина видения была там и что произошло телепатическое общение между умирающим и его родственницей.
Но займемся дальнейшим рассмотрением фактов. Теории и обобщения явятся после. Чем больше мы наберем фактов, тем успешнее пойдет наше расследование.
VII. На днях я получил следующее письмо от одного депутата-поэта, хорошо известного и всеми уважаемого за искренность убеждений и бескорыстие всей его жизни.
«Любезный учитель и друг, случай этот произошел со мной в 1871 году. Я был тогда в том возрасте, когда юноши любуются цветочками в поле, точь-в-точь как вы наблюдаете звезды в бесконечном пространстве. Но как-то раз, позабыв о цветочках, я написал статью, за которую меня упрятали на несколько лет в тюрьму: вот что значит не уметь ждать. Итак, меня засадили в тюрьму св. Петра в Марселе. Там же сидел и Гастон Кремье, приговоренный к смерти. Я очень полюбил его, потому что мы оба питали одни и те же мечты и натолкнулись на одну и ту же печальную действительность. В тюрьме, на прогулке, мы с ним вели беспрестанные беседы, между прочим, о Боге и бессмертии души. Однажды несколько товарищей по заключению с особенным пафосом хвастались своим атеизмом и материализмом, а я возразил им, что неприлично щеголять своими отрицаниями перед человеком, верующим в Бога и в бессмертие души. Приговоренный сказал мне, улыбаясь:
— Спасибо, друг мой. Вот погодите, когда меня будут расстреливать, я вам подам о себе весть.
30 ноября, на рассвете, я был внезапно разбужен легкими глухими стуками, ударявшими в мой стол. Я обернулся, шум прекратился, и я опять заснул. Несколько минут спустя опять повторился тот же шум. Тогда я соскочил с койки и, окончательно пробудившись, встал перед столом: шум продолжался. То же самое повторялось два или три раза, все при тех же условиях.
Каждое утро, встав с постели, я имел привычку отправляться, пользуясь поблажкой доброго тюремщика, в камеру Гастона Кремье и пил с ним вместе кофе. В этот день, как и в предыдущие, я отправился на наше дружеское свидание. Увы! Дверь была запечатана. Заглянув в слуховое оконце, я убедился, что заключенного там не было. Едва успел я удостовериться в этой страшной истине, как добрый тюремщик бросился мне на шею, весь в слезах: «Ах, ведь его расстреляли нынче на рассвете; но он умер героем!»
Сильное волнение охватило заключенных. В тюремном дворе, где мы обменивались нашими грустными впечатлениями, я вдруг вспомнил слышанные мною шумы. Вздорный страх встретить насмешки помешал мне рассказать моим товарищам по несчастью то, что происходило в моей камере как раз в тот момент, когда Кремье пал, сраженный двенадцатью пулями в грудь. Однако я доверился одному из них, Франсуа Рустану: но тому представилось вдруг, уж не сошел ли я с ума от горя?
Вот рассказ, который я передавал намедни вечером. Для вас я изложил его на бумаге. Воспользуйтесь им, как вам будет угодно для своих изысканий, но не подумайте о моем состоянии духа того же, что подумал мой приятель Рустан; горе не могло свести меня с ума в тот момент, когда я еще даже не знал о грустном факте, бывшем причиной моего горя. Я находился в совершенно нормальном состоянии; я даже не подозревал о казни и ясно слышал поданный мне знак. Вот вам голая, неприкрашенная истина.
Кловис Гюг».
Из этого рассказа видно, что в тот самый момент, когда Гастон Кремье был расстрелян (его осуждение относилось к периоду Марсельской коммуны 28 июня), его дух воздействовал на мозг его друга и сообщил ему ощущение, отзвук, отражение той драмы, жертвой которой он пал. Залп не мог быть слышен в тюрьме (расстрел происходил в Фаро), и стуки повторялись несколько раз. Вот факт, не менее странный, чем предыдущие, и его столь же трудно отрицать.
Позднее мы займемся объяснительными теориями. А пока продолжим наше сравнительное изложение, столь разнообразное и интересное само по себе.
VIII. Один известный ученый, Альфонс Берже, доктор естественных наук, лаборант в физическом кабинете Сорбонны, рассказал мне следующее:
