— За что?
— За то, что заступился за меня.
Очевидно же. Или нет? Дикарь даже в лице поменялся после моего «спасибо». Растерянное выражение на бородатой суровой морде выглядит странно и немного смешно. Хотя с мордой я перегибаю — Ян в общем-то ничего такой мужик. Кому-то он вполне может показаться красивым.
— Сильный не должен обижать слабого, — выдаёт дикарь, пока я заклеиваю порез пластырем.
Он рассуждает как человек из далёкого прошлого. В наше время прописную истину о сильных и слабых помнят немногие, а следуют ей и того меньше.
— Ты с луны свалился? — у меня непроизвольно появляется улыбка на губах.
— Почему с луны свалился? — и снова это милое удивление на суровом лице.
— Да так, — хмыкаю, — не бери в голову. Надо Машу переодеть и покормить, — тянусь к дочке.
Дикий папочка опережает меня — дочь снова у него:
— Ты бы сама переоделась для начала, — заявляет серьёзно.
Чёрт… Я стягиваю на груди порванную Глебом кофту. Надо было так лопухнуться? Я уже минут пятнадцать рассекаю, можно сказать, в неглиже перед дикарём. Не совсем голая, конечно, но стратегически важное для прилипания мужского взгляда место открыто больше, чем следует.
— Я сейчас… — отступаю назад. — Вернусь.
Вылетаю на веранду, открываю шкаф с одеждой и быстро ищу, что надеть. Комод в комнате забит одеждой Маши, мои вещи пришлось поселить здесь. Переодеваюсь и спешу вернуться к дочке.
Машенька сидит на диване в чистом подгузнике и играет с наручными часами Яна, а он роется в комоде. Вот уж кому не нужно разрешение, чтобы чувствовать себя, как дома.
— Подойдёт? — дикий папочка демонстрирует мне розовый слип.
— Наверное, — я пожимаю плечами.
Он и одевать Машу будет? Ответ я получаю через мгновение — одевает и, между прочим, неплохо справляется. Машуля не капризничает, как обычно, как когда это делаю я. Правильно, капризы ни к чему, ведь можно облизывать вкусные металлические часы.
— Красота! — дикий папочка держит Машу на вытянутых руках и крутит, как куколку.
Дочка заливисто хохочет, а мне ревность ковыряет душу. Как так-то?! Я трачу на утреннее переодевание дочки уйму времени, а этот дикарь — хоп-хоп, и справился.
— Кашу сварю… — бурчу и собираюсь пойти в кухню.
— Я сварю, — заявляет папочка и тяжёлой бесшумной поступью с дочкой на руках выходит из комнаты.
Ещё и кашу сам сварит, ты погляди! Ну давай, посмотрим на этого отца на все руки.
***
Ян с кашей справляется, ещё и Машу на руках носит. Вот ребёнку счастье привалило! Дочь такое любит, а у меня сил маловато. Зато у дикаря с этим всё в порядке. Вон ручищи какие огромные, как у качка. Маша в полном порядке — жмётся к Яну, голову ему на плечо положила и улыбается. Мол, смотри, мама, какой классный папа мне попался. Да уж… Из сомневающихся здесь только я.
Похоже, пора завязывать бухтеть и начать получать удовольствие. В конце концов, я давно мечтала провести утро именно так. Только в моих наивных фантазиях на месте Яна был Глеб. И сразу вспоминаются слова Ани о том, что он не заточен под такой формат семьи. Возможно, но Глеба это не оправдывает — он успел наломать дров. Зато морально мне стало легче. Я постепенно отпускаю ситуацию с неудачами на семейном фронте.
Ян усаживает Машулю в кресло для кормления, накладывает кашу в детскую тарелку и опускает её в миску с холодной водой. Всё чётко, как у мамаши с большим опытом.
— У тебя есть дети? — решаюсь задать вопрос дикарю.
— Маша, — он смотрит на меня, как на дурочку, и помешивает чайной ложкой кашу.
Кх-м… Речь несколько про другое, но дикий папочка понимает всё по-своему. Я вижу, что он относится к Маше хорошо, но доказательств его отцовства по-прежнему нет. Фото беременной, похожей на мою дочку, женщины не в счёт. Оно не документ.
— Я имела в виду других детей, — уточняю. — Ты лихо справляешься. Видно, что у тебя есть опыт.
— Нет, Маша мой единственный ребёнок, — со всей серьёзностью заявляет Ян. — Опыт есть, да. Я сестру младшую растил.
— Оу… — личность дикаря открывается с новых ракурсов. — Вы, наверное, с ней очень близки?
— Были. Она умерла несколько лет назад.
— Сочувствую, — мне неловко.
— Спасибо, — Яну тоже не по себе — это видно. — Можешь кормить дочку, — достаёт тарелку с кашей из миски.
— Всё, нанянчился? — спрашиваю без злобы, просто интересно.
— Хотел кровать детскую собрать. Где она, говоришь?
— На чердаке, — у меня глаза по полтиннику. — Ты серьёзно?
— Да. Не бабское это дело — кроватки собирать.
Мне на секундочку показалось, что Ян как по волшебству превратился в идеального мужчину. Но нет, всё в порядке — дикарь на месте.
Я объясняю Яну, где взять приставную лестницу, чтобы забраться на чердак, и он идёт на улицу, а я сажусь кормить Машу. И вот ведь фокус — стоило дикому папочке покинуть помещение, мой ребёнок моментально начинает кукситься. Кашу Маша есть не хочет — отворачивается от ложки и требовательно тянет ручки к двери, да кулаки сжимает-разжимает. В переводе с детского на взрослый — мне срочно надо туда.
— Поешь, и пойдём во двор, — обещаю доченьке. — Давай, ложечку за… — хочу предложить съесть каши за себя, но передумываю. — Ложечку за папу.
Без особого энтузиазма, но она ест. А мне упорно кажется, что если бы на моём месте сейчас был Ян, Маша ела бы завтрак в охотку.
Когда я была маленькой, моя мама тоже вечно ворчала на отца в шутку, мол, ты с Леркой общий язык запросто находишь, а мне, чтобы её уговорить, в три узла завязаться надо. Папу я любила, а он меня. И маму тоже очень любила. Жаль, что их сейчас нет.
— О, а тут завтракают вовсю! — в дом заходит Шура за руку с Борей. — Доброе утро, девочки.
— Доброе. Присоединяйтесь, — я улыбаюсь грустно — от мыслей о родителях ещё не отошла.
— Малой, ты кашу будешь? — соседка по-хозяйски заглядывает в кастрюлю и берёт тарелку из сушилки. — Я смотрю, вы папаню не выгнали, — улыбается мне.
— Такого фиг выгонишь, — фыркаю. — Не удивлюсь, если он через полчасика заявит, что будет жить с нами.
— Ой, Лер, ладно тебе, — Шура садится за стол кормить сына, — неплохой мужик вроде. Кроватку собирает во дворе, для Маши старается.
— Угу, а утром мужу моему по морде дал, — делюсь с соседкой новостью.
— Это как? — удивлённо смотрит на меня.
— Глеб приезжал, мы поссорились, и вот…
— Что вот?! — у Шуры терпение на исходе. — Рассказывай нормально.
— Муж меня за лицо схватил, стал кричать, угрожал, а Ян вышел и разобрался с ним, — описываю ситуацию коротко.
— Ну и дела-а… — соседка качает головой. — Я не знала, что ты с мужем в контрах.
— Мы разводимся.
Точнее, это я развожусь с Глебом. Решение принято, и надо двигаться в этом направлении. Тянуть дальше нельзя.
— Не поздравляю и не сочувствую, — Шура занимает нейтральную позицию. — Но я рада, что вы с Яном нашли общий язык.
— Я бы не спешила с выводами насчёт Яна. Он странный.
— Он другой, — соседка продолжает выступать в роли адвоката дикого папочки. — Мораль у него нестандартная. Людей не любит и живёт по другим законам…
— По каким таким законам? — гну бровь. — У Яна есть положительные качества, но он хам и дикарь. Вот и всё, — развожу руками. — Разве мало таких?
— Мало, Лера. Очень мало, — заявляет Шура.
— Или завязывай говорить загадками, или в принципе завязывай говорить насчёт него. Ты меня пугаешь.
— Я как раз не хочу тебя пугать, потому и не раскрываю карты. Лер, ты пойми, я чисто по-человечески не могу тебе всё рассказать. Будет лучше, если ты сама всё поймёшь. Постепенно.
Вот и дикарь так же сказал. Они с Шурой сговорились?
Наш разговор с соседкой прерван появлением объекта обсуждения. Ян заходит в дом с отвёрткой в руке, дарит Маше едва заметную улыбку и переводит взгляд на меня:
— Я матрас не нашёл, — сухой тон и холод в чёрных глазах прилагаются.
— Его нет… наверное, — пытаюсь вспомнить, куда делся. — Кажется, его мыши изгадили. Лет пять назад.
