Но сейчас ей шутить подобным образом не хотелось. Каким-то шестым чувством она понимала, что этот симпатичный молодой человек и в самом деле будет её любить, будет заботиться, станет хорошим мужем и примерным отцом и, будь она свободна, то скорей всего, даже почти наверняка, она дала ему шанс и позволила поухаживать за собой.
В эти секунды, пока она обдумывала ответ, Светлана поняла, что сердце её не обмануло, что она поступила вполне правильно, ослушавшись менее получаса назад своего начальника, и вместо того, чтобы пойти в процедурный кабинет, схоронилась за углом административного корпуса, чтобы дождаться выхода гостей и, все так же таясь, на почтительном расстоянии следовать за ними. А значит и все, что было потом — обморок, «вынос тела», её «случайное» появление, «реанимация», и, наконец, предложение замужества — все это было не случайно, все это было уже записано на скрижалях бытия, а потому сейчас, в эти секунды, ей надо принять единственное правильное решение, ей нельзя ошибиться, ибо, как говаривал её покойный отец, «судьба в одну и ту же дверь не стучится дважды».
Но что же ей сказать, точнее, как сказать ему правду — а утаивать информацию и уж тем более врать было не в её правилах (конечно, как и все цивилизованные люди, она регулярно лгала, но все это было вранье по мелочам, от которого она никакой ощутимой выгоды не получала, а потому и враньем не считала), — но сказать так, чтобы не оттолкнуть, не потерять, не причинить боль. Сказать просто, что она «другому отдана и любит своего мужа» — означало оттолкнуть и потерять навсегда этого человека. Но именно в этом и заключалась правда! Но её нельзя было подать так вот прямо, что называется в лоб! А солгать она не могла, нет, могла, конечно, но не хотела, чувствуя, что так будет еще хуже.
Решение было близко, но растягивать паузу далее было уже нельзя — к тому же у Сергея на глазах стали наворачиваться слезы…
— Сережа, спасибо вам, — старалась она выиграть время, а потому говорила медленно, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. — Ваше предложение мне лестно, и я не говорю «нет»… как вы и просили. Но вы правы, я действительно не знаю вас, а вы не знаете меня… Например, вы не знаете, что я… замужем, что мой муж, так же, как и вы, офицер, и что он мне… дорог, очень дорог. Но вы мне тоже нужны! Я уверена, что наша встреча не случайна и имеет большое значение для нас обоих. Поэтому давай попробуем для начала стать друзьями, а там будет видно…
«Что же я говорю, как же он меня поймет, — то и дело повторяла себе Светлана, — если решит, что мне он нужен как банальный любовник или, еще хуже, что мне нужно его богатство, то всё пропало. Что же ещё добавить, что же еще сказать, чтобы он понял?» Но больше ничего в голову не приходило, поэтому она решила, что и сказанного достаточно, а в остальном можно положиться на судьбу…
Сергей, разумеется, не ожидал такого скоропостижного обнадеживающего и доброжелательного ответа со стороны девушки, которую видел впервые, обладавшей, к тому же, такими очаровательными глазами, мягкими чертами лица, аккуратным носиком и золотистой челкой. От нежданной радости в голове его все перепуталось, и он нашел лишь одно слово благодарности: «Спасибо!»
Девушка помогла ему подняться, подарив тем самым еще несколько секунд счастья, пусть мимолетных, эфемерных, но все же радостных мгновений телесной близости, когда её ладонь снова оказалась в его руке, но теперь уже иначе — не легко-поверхностно, а полнокровно, сильно, уверенно. После этого ему жгуче захотелось её обнять, и он, обнадеженный обещанием дружбы, несомненно решился бы на это, но мгновением раньше к своему несчастью заметил приближающийся силуэт Свешникова — тот был уже близко, всего в каких-то пятидесяти метрах. А это означало только одно — ему пора ехать, пора расставаться — к счастью, не навсегда — расставаться с той, которая за несколько минут стала дорогой и близкой…
Прощаясь, они обменялись взглядами, полными безмолвной радости — слова казались обоим уже излишними. Потрясенный неожиданно свалившимся счастьем, очарованный, окрыленный, Костров так и не разглядел, насколько все же красива была телом девушка, как стройны её ноги, как грациозны движения — все это казалось уже неважным на фоне её теплого ответа-обещания. И уж тем более не заметил он и такой мелочи, как то, что на кончинах её перламутровых ножек красовались не лакированные туфельки, не ажурные босоножки, подобающие одной из самых красивых девушек города, а серые больничные ободранные тапки, в которых даже непритязательная и скромная Золушка постеснялась бы показаться на людях…
Как известно всякому продвинутому читателю, мало-мальски интересующемуся историей нашего Отечества, в конце 80-х годов на Южном Урале, на мысу между реками Утяганка и Караганка был обнаружен древний город, названный Аркаимом. Сначала правильную круговую форму его очертаний зафиксировал космический спутник, а затем за дело взялись археологи Челябинского университета. Им пришлось не только кропотливо и аккуратно раскапывать останки древнего поселения, но и бороться за прекращение строительства плотины, в результате которого в сухой южно-уральской степи должно было образоваться нешуточных размеров «рукотворное море» для орошения полей местных сельхозпредприятий. Поддержанные общественностью, уральской наукой и интеллигенцией, архелоги одержали уверенную победу. При этом они волей-неволей были вынуждены обосновывать, что в спасении нуждается не какая-то заурядная деревушка, а уникальный памятник мировой культуры — столица великой Гардарики, «Страны городов», существовавшей более трех с половиной тысяч лет назад и отличавшейся высоким уровнем развития ремесла, прежде всего, кузнечного дела, глубокими астрономическими познаниями и многими другими уникальными достоинствами. Но главное, что Аркаим признавался — ни много, ни мало — прародиной всех индоевропейцев, которые отсюда, из зауральских степей, расселились по всей Евразии, дав начало великим культурам Древней Индии, Китая, Персии, ну, и, конечно же, Древней Руси.
Преувеличили археологи историческое значение Аркаима или нет — судить не нам, а будущим поколениям. Но то, что они подняли во всем Приуралье и Сибири волну интереса к далекому прошлому, пробудили у людей потребность в понимании собственных корней и желание эти корни «раскопать» — это никакому сомнению не поддается.
Когда же эта волна докатилась до Святогорска, а случилось это, разумеется, очень быстро, то на вершину её гребня поспешил вскарабкаться до того никому не ведомый местный ученый Игорь Александрович Астров. Будучи рядовым преподавателем кафедры истории Святогорского пединститута, по выходным подрабатывавшим экскурсоводом в городском краеведческом музее, Игорь Александрович до начала 90-х в науке ничем особенным не отметился, и не особенным, пожалуй, тоже. Он относился к когорте тех многочисленных специалистов, которые десятилетиями «работают» над диссертациями, называя их «делом всей своей жизни», но так и не могут выйти на защиту из-за «исключительно объективных причин», связанных с «необходимостью проведения дополнительных исследований и включения в рамки анализа недавно появившихся фактов и новых научных открытий первостепенного значения». Такие горе-ученые, правда, нередко бывают прекрасными педагогами, эрудированными и широко образованными специалистами, любимчиками студентов, поэтому без них жизнь наших вузов стала бы намного более серой, более невзрачной. Для своих же начальников и близких они, увы и ах, остаются обычно большой проблемой. Первым они портят показатели по «уровню остепененности вуза», измеряемому процентом кандидатов и докторов наук к общему числу преподавателей, а вторым — и это ужаснее всего, — портят жизнь, особенно своим женам, поскольку таких горе-ученых, разумеется, много больше среди мужчин, чем среди представительниц прекрасного пола. Может, конечно, и не больше, и наверняка не больше, просто женщинам общество склонно прощать неудачи в карьере, а мужчинам — увы, нет.
Вот и Татьяна Петровна Астрова, жена краеведа, будучи плоть от плоти нашего, тогда еще советского общества, не простила своему мужу неорганизованности, лени, слабости, породивших в семье безденежье и ощущение жизненного тупика. Не простила и, громко хлопнув дверью, ушла, забрав с собой 9-летнюю дочь. Случилось это еще на закате застоя, в середине 80-х. Игорь Александрович же спокойненько, как ни в чем не бывало, продолжал учительствовать в вузе, не оставляя надежды обзавестись новой «подругой жизни», считая, что «встретить идеал в этом мире хоть и сложно, но возможно». Завкафедрой и проректор по науке уже давно поняли бесполезность напоминаний о необходимости представления диссертации, а потому давно оставили горе-ученого в покое. Так бы, наверное, и докатилась его жизнь до бесславного финала, если бы…
