Я очень люблю леди Ханну. Она даже начала учить меня играть на пианино. Однажды вечером на прошлой неделе, после того как его светлость удалился на покой, она выпила после ужина три стакана шерри. Она сказала мне, что мечтала о собственной дочери, но ей не суждено было родиться. Затем она сказала, что я для неё как дочь, которую она всегда хотела, но никогда не имела.
Громкий крик пронзил мои грезы. За этим последовал ужасный глухой удар. Я побежала за кухаркой из кухни в холл, откуда доносился шум, и был встречена самым ужасным зрелищем, которое я когда-либо видела. Леди Ханна лежала у подножия парадной лестницы, и из её затылка сочилась огромная лужа крови. На верхней площадке лестницы появился Эдвард.
«Мама!» — крикнул он и побежал вниз так быстро, что я испугалась, как бы он не упал и не приземлился рядом с ней.
Кухарка плакала в передник. Она велела мне сходить за доктором Смитом, но я не могла пошевелиться. Я чувствовала себя так, словно мои ноги приклеились к полу. Не могла оторвать взгляда от темно-красной крови, которая пачкала красивое белое платье леди Ханны; кровь окрашивала мягкий шелк в малиновый цвет. Эдвард склонился над своей матерью, рыдая.
«Элис!» — закричала кухарка.
Наконец я очнулась и побежала так быстро, как только могла. Я обернулась и увидела, что Эдвард смотрит на меня, и я могла бы поклясться, что он улыбается своей ужасной, злой улыбкой. Я побежала искать Альфи, который оседлал лошадь и каретку и повез меня сквозь суровую зимнюю ночь к дому доктора. К тому времени, как мы вернулись с доктором, Эдвард и его светлость отнесли леди Ханну в её спальню. Я никогда не забуду огромную лужу крови, которая растеклась у подножия лестницы: я понятия не имела, что человек может так сильно истекать кровью.
Кухарка велела мне все убрать, пока его светлость не спустился вниз, а потом все погрузилось во тьму. Когда я открыла глаза, Эдвард нес меня на руках. Он сказал, что поймал меня как раз перед тем, как я упала на пол. Он отнес меня в ближайшую комнату, которая была библиотекой, и осторожно положил на кушетку. Мне было страшно находиться так близко к нему, но в то же время было приятно чувствовать его сильные руки, обнимающие меня. Я посмотрела в его глаза, и на этот раз они не казались такими черными, просто печальными. Я спросила его, как чувствует себя её светлость, и он ответил, что с ней доктор и его отец. Он говорил приглушенным голосом, не желая, чтобы кто-нибудь подслушал наш разговор. Он сказал мне, что рана очень серьезная. Доктор беспокоился из-за количества крови, которую леди Ханна потеряла, и сказал, что у неё была раздроблена часть черепа. Не было никакой возможности перевезти её в больницу, потому что это слишком опасно с её травмой головы.
Я начала безудержно рыдать и почувствовала, как Эдварда начал гладить мои волосы и промокать глаза платком; я была ошеломлена тем, что он утешал меня. Когда я пишу эти строки, начинаю понимать, что впервые видела его таким милым. Мне нравится этот добрый Эдвард, и мне еще больше нравилось чувствовать его руки, когда он гладил мои волосы.
Он встал, чтобы пойти к матери, а я не хотела, чтобы он оставлял меня одну, но он сделал это, и я продолжила рыдать. Я хотела пойти к ней, но слишком боюсь его светлости. Встала на дрожащие ноги и направилась к двери библиотеки. И тут я услышала, как его светлость зарычал во весь голос. Ужасный звук, полный боли и страдания, который эхом разнесся по большому залу. Я подняла глаза и увидела кухарку, бегущею по коридору; доктор спустился по лестнице и покачал головой. Тогда я понял, что леди Ханна, прекрасная, добрая женщина, умерла – ушла навсегда. Я закрыла дверь и в оцепенении поплелась обратно к кушетке. Лежа на спине, я плакала, пока не погрузилась в сон, в котором не было места ужасной правде.
Проснулась я в темноте. Было так холодно. Огонь, который я зажгла раньше, погас до нескольких пылающих оранжевых угольков. В доме царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов в холле. Дрожа, встала, чтобы пойти в свою спальню. Выскользнула из библиотеки и побежала по коридору к лестнице для прислуги в задней части дома. Я слишком боялась выглянуть в коридор, чтобы не увидеть леди Ханну, лежащую на полу, измученную и истекающую кровью. Повернула за угол и завизжала, увидев Эдварда, сидящего на нижней ступеньке, он держал в руках что-то похожее на нож, но было так темно, что я не могла быть уверена.
Мое сердце бешено заколотилось. Мне не хотелось оставаться с ним наедине. Пробормотав извинения, я взбежала на два лестничных пролета, добралась до туалета для прислуги и заперла дверь. Мое заплаканное лицо смотрело на меня из маленького зеркала над раковиной, а глаза казались огромными от горя и страха. Я плеснула холодной водой в лицо и побежала в свою спальню.
Раздевшись, я надела ночную рубашку, которую леди Ханна совсем недавно купила для меня, и легла в свою ледяную постель. Я лежала, дрожа, и ждала, когда согреюсь. Через несколько минут тихий стук в дверь заставил мое сердце замереть.
«Элис, это я, Эдвард, пожалуйста, можно мне войти?»
Я была в ужасе, но взволнована. Не знала, что мне делать. Если бы Гарольд или кухарка застали Эдварда в моей комнате, у меня возникли бы большие неприятности. Прежде чем я успела ответить, дверная ручка начала поворачиваться, и он прокрался внутрь.
«Элис, ты еще не спишь?»
Я едва смогла прошептать «да», но все же сказала, и он закрыл за собой дверь. Подошел к тому месту, где я лежала, и сел на кровать рядом со мной: меня тошнило от страха. Я не хотела, чтобы Эдвард сидел рядом со мной, но не могла отослать его. Он поднял руку и начал гладить меня по волосам, и я почувствовала, что дрожу. Он выпил, потому что я чувствовала кислый запах виски в его дыхании. Я вырвалась из его рук, и тогда он ударил меня по лицу. Прежде чем я успела что-то сделать, он оказался на мне, его губы прижались к моим губам, а тело крепко придавило мое. Мне так стыдно за то, что произошло потом, что я даже не могу это описать, но знаю, что все неправильно, и так болезненно, что я плакала от боли. Когда Эдвард закончил, он встал и вышел из комнаты, даже не оглянувшись, а я рыдала, пока не уснула.
1 ноября 1887 года
Я проснулась рано и долго лежала в ванне. Даже после того, как стало холодно, я оставалась там. Оставалась до тех пор, пока Милли не забарабанила в дверь, требуя её впустить. Мне было больно, и я не знала, что с собой делать. Я хотела рассказать кому-нибудь о том, что произошло, потому что не знала, правильно это или нет.
Когда я вернулась в свою комнату, Эдвард стоял у окна, он повернулся ко мне со слезами на глазах и сказал, что искренне сожалеет и надеется, что не причинил мне слишком много боли прошлой ночью. Он выглядел таким печальным и несчастным, что я ничего не могла с собой поделать и сказала ему, что мне больно, но все не так уж плохо. Он взял меня за руку и упал на колени, моля о прощении. Он держал меня за ноги, его голова прижималась к моим бедрам, и мне было так жаль его, что я погладила его по волосам и сказала, что прощаю его. Когда он наконец встал, то обнял меня и поцеловал. На этот раз это было так нежно, что я не смогла удержаться и поцеловала его в ответ.
5 ноября 1887 года
Сегодня были похороны Леди Ханны, и они были очень печальны, потому что напомнили мне о похоронах моей матери. Гарольд сказал, что мы можем присутствовать в знак уважения. На самом деле мне этого не хотелось, но выбора не было. Я предпочла бы остаться в доме, чтобы убедиться, что все готово для скорбящих гостей. Все слуги выстроились в задней части церкви, подальше от важных персон. Я все плакала и плакала. Эдвард стоял впереди, рядом с его светлостью, склонив голову. Я была зажата между кухаркой и Альфи в середине прохода, откуда мне был виден гроб и Эдвард.
