1 декабря 1887 года
Его светлость уже несколько недель не выходит из своей комнаты и отказывает всем посетителям. Гарольд уносит все блюда и напитки нетронутыми. Кухарка сказала мне и Милли, что если его светлость будет продолжать в том же духе, то умрет от разрыва сердца. Я не могу себе представить, как ему грустно, потому что тоже скучаю по смеху и музыке леди Ханны каждую минуту каждого дня. Я привыкла вытирать пыль, напевая себе под нос, и это наполняло мое сердце радостью. Теперь я чувствую, что какая-то часть меня исчезла, поэтому я не могу себе представить, что чувствует его светлость.
Эдвард прислал мне письмо, в котором написал, как сильно скучает по мне и как считает дни до Рождества. Оно лежит у меня под подушкой, и я читаю его каждый вечер перед сном. Кухарка дразнила меня, спрашивая, кто мог писать мне, и Альфи сказал ей, что это хозяин. Я рассмеялась, когда она стукнула его по затылку и сказала, чтобы он не был таким наглым, и заслужил хорошей затрещины.
3 декабря 1887 года
Сегодня произошла еще одна ужасная трагедия в этом доме великой печали. Я вышла на улицу, чтобы развесить ковры из бильярдной, и столкнулась с самым ужасным зрелищем. Его светлость висел на большом дубе. Лицо у него было серое, синие губы приоткрыты, из них торчал язык. Я кричала и кричала так громко, как только могла, потому что не знал, что еще делать. Альфи выбежал из буфетной, а за ним — Гарольд, кухарка и Милли. Кухарка упала на колени и перекрестилась. Я снова застыла на месте, не в силах пошевелиться, не сводя глаз с его светлости, раскачивающегося, как огромная марионетка.
Я понятия не имею, как долго мы стояли так, глядя на ужасное зрелище, открывшееся перед нами, но в следующее мгновение появились доктор Смит и полицейский из города – Гарольд послал за ними. Я услышала, как Альфи шепнул кухарке, что Гарольд позвонил Эдварду, чтобы тот немедленно вернулся домой. Бедный Эдвард, он потерял обоих родителей за такой короткий срок и самым страшным образом. Я чувствую себя виноватой, потому что очень рада, что он вернется домой раньше, и надеюсь, что смогу утешить его, потому что мне больше нечего ему предложить.
4 декабря 1887 года
Эдвард вернулся домой, в дом тишины и горя. Тело его светлости положили в массивный дубовый гроб с самыми блестящими медными ручками в малой гостиной, чтобы люди могли прийти и засвидетельствовать свое почтение.
Гарольд попросил меня сделать для его светлости последнюю вещь: войти и убедиться, что комната выглядит прилично для посетителей, не видно ни пылинки. Я была так напугана, что не решалась заглянуть в гроб. Не могла этого вынести. Что, если он откроет глаза? Я прислонила к двери тяжелую книгу, чтобы дверь не закрылась, потому что закричала бы на весь дом, если бы та захлопнулась за мной, и я оказалась бы заперта там вместе с холодной мертвой оболочкой тела моего хозяина. Никогда в жизни не работала так быстро. Я просто надеюсь, что он и леди Ханна воссоединились; мне невыносима мысль о том, что он вечно будет бродить вокруг потерянной и одинокой душой.
Вчера вечером после ужина кухарка начала свою обычную болтовню. Хотя гораздо более сдержанно, чем обычно, но она получила огромное удовольствие, сообщив нам о том, что происходит с душой, когда кто-то лишает себя жизни. Милли пришла в ужас при мысли, что бог оставит кого-то, потому что они оказались в таком отчаянии, что не увидели другого выбора, кроме как покончить с собой. Позже я сказала ей, что если человек достаточно храбр, чтобы решиться на такое по какой-то причине, то, конечно же, бог не будет настолько жесток, чтобы повернуться к нему спиной.
Еще кухарка беспокоилась о том, что с нами теперь будет. Она убеждена, что Эдвард захочет продать дом, потому что у него останутся только плохие воспоминания, и тогда мы все останемся без работы и крыши над головой. Мне хотелось сказать ей, что у него должны остаться и хорошие воспоминания, но промолчала. Все захотят точно знать, что я имею в виду, а я не хочу сейчас поднимать шум: у Эдварда и так хватает забот.
Все время, пока мы находились на кухне, Альфи смотрел на меня со странным выражением лица. Я очень надеюсь, что он не сляжет с каким-нибудь недугом.
5 декабря 1887 года
Эдвард нашел меня вчера вечером в классной комнате. Я пришла сюда, чтобы почитать и не мешать никому. Мне не нравится быть внизу, когда тело его светлости находится в доме. Я не спала с самого рассвета, но не могла заснуть. Все остальные слуги сидели на кухне вокруг очага и пили вино из бутылки, которую открыл Гарольд. Я не хотела больше слушать их праздные сплетни: мне хотелось побыть одной.
Эдвард был так занят с полицией, потом визит его дяди и викария, что он даже не признал моего существования, и я должна признать, что это глубоко ранило меня. Дверь открылась, и я подняла глаза от книги, чтобы увидеть Эдварда, стоящего там. Его лицо выглядело намного старше, чем в последний раз, когда я его видела. Его глаза были черными, и на какое-то мгновение мне стало страшно; прошлые воспоминания пронеслись в моей голове. Это была такая болезненная улыбка, что я встала со стула, и в три коротких шага он пересек комнату и подхватил меня на руки. Я почувствовала теплую волну в животе, когда его губы встретились с моими. Он держал меня так крепко, что я не могла дышать, когда он целовал меня, и мне пришлось отстраниться от него. Он погладил меня по волосам и взял за руку. Я ожидала, что он поведет меня в мою спальню, но вместо этого он повел меня к себе. Я остановилась в дверях, боясь, что кто-нибудь увидит нас. Эдвард улыбнулся и сказал, что теперь он хозяин дома и будет делать все, что ему заблагорассудится. Он сказал, что после похорон отца сообщит прислуге, что я больше не буду горничной. Что мы пара и что со мной следует обращаться как с леди. Я не могла вымолвить ни слова, настолько удивилась. Он засмеялся и потащил меня в свою спальню, закрыв и заперев за мной дверь.
Я бывала здесь бесчисленное количество раз, но никогда так, как сейчас. Его кровать была огромной по сравнению с моей. Мы стояли рядом с ревущим огнем, который я развела раньше. Он начал раздевать меня, и вскоре мы уже лежали на кровати. Она казалась такой мягкой, а шелковые простыни охлаждали мою пылающую кожу. Я закрыла глаза и понадеялась, что эта ночь никогда не кончится.
Проснулась я в холодном свете зари и ахнула: кухарка рассердилась бы на меня, если бы я не спустилась вниз вовремя, чтобы накрыть на стол. Я высвободилась из теплых объятий Эдварда и подобрала с пола свою одежду. Быстро оделась. У меня нет времени умыться или расчесать волосы, но я заколола их на макушке, как могла.
Выскользнула в коридор, где меня встретил Альфи, который только что сбежал по лестнице для слуг. Я знала, что его послали искать меня, и мои щеки вспыхнули. Он смотрел на меня с презрением, но в его глазах плескалось столько боли. Он сказал, что кухарка послала его узнать, не заболела ли я, потому что до сих пор не встала. Я умоляла его не говорить ни ей, никому-либо другому, но он не сказал ни слова. Вместо этого он повернулся ко мне спиной и пошел прочь, опустив плечи и замедляя шаги.
И снова я почувствовала, как мое сердце разрывается еще сильнее. Если так пойдет и дальше, боюсь, оно разорвется пополам, и я умру от разбитого сердца, как и его светлость.
Глава 7
Дерек Эдмондсон сидел за ужином со своей сестрой. Он гостил у неё, приехав с недельным визитом из Бернли. Будучи практикующим медиумом с десяти лет, он любил путешествовать по северо-западу, посещая различные спиритические церкви и демонстрируя свои экстрасенсорные способности. Жалованье оставалось ужасно мизерным, но все же это лучше, чем сидеть дома в обществе одних мертвецов.
