Когда Тана подошла к кассе, пожилая дама с короткими седыми волосами расплачивалась за консервы и пакет таблеток для очистки воды. На ней был черный костюм – вполне возможно, от Шанель, – а в руках она держала трость с золотым набалдашником, украшенную перламутровыми розами.
Дама стояла, согнувшись, и напоминала стервятника.
– Что? – обвиняюще спросила она кассира, глядя на него немигающим взглядом воспаленных голубых глаз. – Думаете, смерть только для молодых?
Тана ушла до того, как услышала ответ кассира. В следующем магазине она увидела вешалку с кружевными шелковыми ночными рубашками. Модели назывались «Разбитая невинность», «Смятый цветок» и «Разрезанное яблоко греха». Тана нашла симпатичное голубое платье, которое подошло ей по размеру, но оно стоило сто двенадцать долларов, и она не могла его себе позволить. У нее оставались при себе все те же сорок долларов. Пакет с деньгами, который ей дал Габриэль, остался на земле, рядом с машиной. Тана надеялась, что он все еще там. Если она собирается где-то спрятаться и следующие два дня ждать, не проявятся ли симптомы, ей понадобятся деньги, и неважно, откуда они взялись. И они определенно ей понадобятся, если она собирается в Холодный город вместе с остальными.
В конце концов в дальнем углу магазина обнаружилась вешалка с уцененной одеждой. Она сумела найти платье без бретелек из жатой серой ткани, примерно на размер больше, чем надо, за двадцать пять долларов. Тана купила его вместе с самым дешевым комплектом белья – алым, с дурацким черным кружевом и идиотским бантиком, – прибавив еще десятку.
Скучающий кассир, мужчина с огромными серебряными серьгами и татуировкой в виде змеи, обвившейся вокруг шеи, пробил чек и взял деньги с явным презрением. Тана понимала, что платье без бретелек выглядит чересчур откровенно, но не собиралась появиться перед вампирами в пижаме с дурацкой надписью. Одежду, в которой она была сейчас, ей хотелось просто сжечь.
Она взяла блестящую сумку с покупками, завернутыми в фиолетовую бумагу, и пошла в душ. Заплатила доллар за пятнадцать минут в отдельной кабинке и три доллара за пакетики с шампунем и гелем, крохотный набор из зубной пасты и щетки, а также полотенце размером немногим больше тряпки для посуды, которое нужно было вернуть.
В холле снаружи, где девушки и женщины сидели на скамейках, завязывая кроссовки и приводя себя в порядок, висело зеркало. Тана посмотрела на свое отражение, словно девушка напротив была другим человеком, которого она никогда не знала. В ее давно нечесаных черных волосах запутались листья и веточки, синяки под глазами выглядели так, будто ее кто-то бил, хотя виной всему была усталость. Размазавшаяся тушь только усугубляла картину. Голубые глаза казались серыми в резком свете ламп. Когда-то белое платье выглядело именно настолько ужасно, насколько она думала: потеки крови, грязь, а на подоле, там, куда попал имбирный эль, – коричневые пятна. Как минимум в двух местах были дыры, а высокие ботинки забрызганы грязью.
Но хуже всего выглядело лицо. Она заставила себя улыбнуться, но получилось неважно. Когда-то она видела в журнале подборку старых полицейских фотографий, и на одну из них – фотографию девушки – смотрела особенно долго. С той девушкой было что-то не так. Теперь Тана увидела в зеркале ту самую незнакомку. И она не выглядела как человек, у которого все в порядке.
Зайдя в кабинку, Тана повесила полотенце и сумку с одеждой на самый дальний от душа крючок, сняла ботинки, связала шнурки вместе и повесила рядом. Потом стянула с себя мамино кружевное платье и белье, бросила в угол. Мышцы затекли и болели, пальцы не слушались.
Когда горячая вода коснулась кожи, Тана застонала от удовольствия.
Она дважды вымыла волосы и тщательно разобрала их пальцами, отскребла кожу ногтями, стараясь отмыться как следует. Вода закончилась ровно через пятнадцать минут, и Тана прислонилась к кафельной стенке. Ее сердце бешено колотилось, но теперь все было в порядке.
Она больше не чувствовала озноба, не хотела напасть на женщину в соседней кабинке, ничего. Да, она устала и по-прежнему была напугана, но во всем остальном чувствовала себя как обычно. С ней все было в порядке.
Она подумала об Эйдане там, на стоянке, и о Габриэле, закатавшем рукав. Если Эйдан выпил достаточно его крови, ему может ненадолго стать лучше, но это временная мера.
Прошло почти семь часов с того момента, как ее ногу оцарапали зубы вампира. Слишком рано утешаться мыслью, что все обойдется, но Тана поняла, что надеется несмотря ни на что. Она представила себе свою комнату, представила, как лежит, свернувшись, в своей кровати, и кошка спит у нее в ногах, а Перл в соседней комнате делает уроки. Она представила, как через окна льется яркий свет, как звонит телефон. Она берет трубку, и Полина зовет ее в бильярдную, где работает тот симпатичный парень – прошлым летом они играли в дротики и посматривали на него между бросками. Она вспомнила, что когда Полина и этот парень наконец начали встречаться, все – включая Эйдана, – пришли туда и кидали в доску не только дротики, но и все, что подворачивалось под руку: кухонные ножи, вилки и даже осколки стакана, который кто-то разбил.
Это была очень странная ночь, но все-таки не такая странная, как нынешняя.
Наконец Тана вытерлась маленьким полотенцем, надела новую одежду и сложила старые вещи в магазинный пакет. Соски просвечивали сквозь тонкую ткань нового платья, но Тана не могла заставить себя надеть что-то из того, что было на ней последние тридцать с небольшим часов – и неважно, как она при этом выглядела.
Она заглянула в сумку в надежде найти там расческу или помаду – что-нибудь, что помогло бы ей хоть как-то скрыть нездоровый вид, – и заметила мигающий экран телефона. Шесть новых сообщений. Видимо, она выключила звук на вечеринке и забыла включить снова.
Выйдя из кабинки, Тана убрала телефон обратно в сумку, достала расческу и принялась приводить себя в порядок. Конечно, с ее кудрями нечего и надеяться, что волосы будут аккуратно лежать, но пока она выглядит вполне приемлемо. Потом она подошла к раковине и чистила зубы, снова и снова, пока из десен не пошла кровь.
Покончив с этим, она решила прослушать сообщения.
Первое было от отца – сначала он высказал все, что думал, по поводу ее отсутствия дома. Следующее тоже от него – он интересовался, где Тана, и сообщал о звонке из полиции. Третье – от Перл, она (с высокомерием двенадцатилетнего подростка) говорила, что папа волнуется, но она уверена, что с Таной все в порядке, но не могла бы она все-таки позвонить, потому что ей надоело слушать отца. Потом полицейский: он оставил номер, по которому нужно перезвонить, и сказал, что хочет поговорить насчет вечеринки. Затем снова сестра, она просила пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста перезвонить.
Последнее сообщение было от отца.
«У нас была полиция. Они рассказали, что случилось на вечеринке, и сказали, что только трое, в том числе и ты, смогли убежать. Поскольку ты не пришла домой и не попыталась с нами связаться, думаю, ты заразилась». – Пауза. Когда он снова начал говорить, его голос звучал уже не так твердо. – «Спасибо, что решила держаться подальше от нас, Тана. Это правильное и ответственное решение. Надеюсь, что бы ни случилось, ты позволишь нам – особенно Перл – запомнить тебя такой, какой ты была. Мы очень тебя любим, солнышко, и будем по тебе скучать, но, пожалуйста, не возвращайся домой. Никогда не возвращайся».
Ей хотелось позвонить домой, сказать, что с ней все в порядке – пока это было так, – ответить что-нибудь резкое отцу, хотя бы послать сообщение Перл.
Позволь нам помнить тебя такой, какой ты была.
Тана удалила сообщения и убрала телефон.
Она решила. Она едет в Холодный город.
Тана вымыла ботинки в раковине и завязала шнурки, мечтая никогда больше к ним не прикасаться. Правда, денег на новую обувь не было, так что выбирать не приходилось. Ботинки немного промокли, но она решила не обращать на это внимания.
На оставшийся доллар с мелочью она купила кусок пиццы и съела его, сидя на пластиковом стуле в кафе. Через проход от нее сидели какие-то парни в мешковатых джинсах, по-дружески пихавшиеся локтями.
– Надо сделать то же, что другие страны: взорвать этих трупаков к чертовой матери, – сказал один из них, ухмыляясь проходившим мимо девушкам с черной помадой на губах и фиолетовыми волосами, завязанными в хвостики. – Взорвать все Холодные города.
Одна из девушек обернулась и показала ему средний палец.
– Хочешь воевать с вампирами, придурок? Езжай в Европу. Жаль, правда, что там столько инфицированных.
– А чем не вариант? У меня будет свое шоу «Слейд убивает», и я перебью там всех вампиров. Как тебе?
– А как тебе шоу «Слейд умирает»? Я бы посмотрела.
