— Черт… — Он устало потер глаза.
— Ты сказал плохое слово, — произнес тоненький голосок из-за двери.
— Доброе утро, Люси, — улыбнулся он.
После чего в дверях появилась фигурка пятилетней девочки в розовой пижаме и с одеялом, которое волочилось за ней по полу. Большие карие глаза девочки выражали озабоченность. Она подошла к изножью кровати и встала там. Лу ждал, что она скажет.
— Ты ведь приедешь сегодня вечером, правда, папа?
— А что будет вечером?
— Мое выступление в школьном спектакле.
— Ах, да, милая, но неужели тебе так хочется, чтобы я непременно был на этом твоем выступлении?
Она кивнула.
— Но почему? Ты ведь знаешь, как папа занят. Мне будет трудно вырваться.
— Но я так долго репетировала.
— Так почему бы тебе не показать все это сейчас? Тогда мне не пришлось бы смотреть сам спектакль.
— Но здесь у меня нет костюма.
— Ну и пусть. Я включу воображение. Мама же всегда говорит, как полезно бывает включать воображение, помнишь? — Он покосился на дверь — проверить, не слышит ли это Рут. — Ты могла бы показать мне все это, пока я одеваюсь. Ладно?
Она начала принимать позы и делать какие-то движения, в то время как он, сбросив одеяло, стал натягивать спортивные шорты и футболку.
— Ты не смотришь, папа!
— Смотрю, милая, смотрю. Давай-ка лучше спустись со мной вниз в спортивный зал. Там кругом зеркала, и ты сможешь танцевать перед зеркалом. Вот будет здорово, правда?
Тренируясь на беговой дорожке, он то и дело поглядывал на экран плазменного телевизора, передававшего погоду.
— Но ты же опять не смотришь, папа!
— Смотрю, милая. — Он мельком взглянул на нее: — Что ты изображаешь?
— Листик. Дует ветер, и я падаю с дерева. Я делаю вот так. — Она закружилась по залу, а Лу опять уставился на экран телевизора.
— Какое отношение имеет листик к Иисусу?
— К певцу? — Она перестала кружиться и схватилась за штангу, удерживая равновесие.
Он сдвинул брови.
— Нет, почему «певцу»? О чем пьеса-то?
Она сделала глубокий вдох и затараторила как по писаному:
— Трем мудрецам надо найти звезду.
— Следовать за звездой, — поправил он девочку и прибавил скорость.
— Нет, найти звезду. Ведь они судят конкурс «Найди звезду». Сначала поет Понтий Пилат, и все свистят и шикают на него, потом поет Иуда, и на него тоже шикают, а потом поет Иисус, и все голоса — за него, потому что он и есть самая большая рождественская звезда.
— Иисус Христос? — Лу вытаращил глаза.
— Да. «Иисус Христос, суперзвезда». Так он называется. — Она сделала еще несколько пируэтов.
— Ну а причем тут листик?
Она пожала плечами, и он рассмеялся.
— Так ты приедешь на спектакль, папа? Ну, пожалуйста!
— Ага. — И он вытер лицо полотенцем.
— Честно?
— Ей-богу, — небрежно бросил он. — Приеду. А теперь беги наверх к маме. Мне пора принять душ.
Через двадцать минут Лу, уже одетый для работы, зашел в кухню, чтобы попрощаться. Пуд сидел в своем высоком креслице и сосредоточенно втирал себе в волосы кашу с банановым пюре. Люси, рассеянно держа ложку во рту, смотрела мультики, включив звук на полную мощность. Рут в халате готовила школьный завтрак для Люси. Вид у нее был усталый.
— Пока. — Он чмокнул Люси в макушку, но она, поглощенная мультиками, даже не шевельнулась. Он склонился к Пуду, выискивая у него на лице не измазанное кашей местечко. — Ну, будь здоров. — Он неловко клюнул его в макушку и направился к Рут.
— Как ты хочешь — встретиться со мной в шесть или поедем отсюда?
— Куда?
— В школу.
— Ах, вот ты о чем! — сказал он уныло.
— Но тебе придется поехать, ты обещал. — Она прекратила намазывать бутерброд и бросила на него гневный взгляд.
— Люси показала мне этот танец в спортзале, мы поговорили с ней, так что она не обидится, если я не приеду. — Он схватил с тарелки ломтик ветчины. — Не знаешь, какого черта они всунули в рождественское представление какой-то листик?
Рут хмыкнула:
— Не пытайся увильнуть, Лу! Я еще месяц назад попросила тебя отметить это в твоем ежедневнике.
И на прошлой неделе напомнила тебе — позвонила в офис этой Трейси…
— Так вот, черт возьми, в чем все дело! — Он щелкнул пальцами с выражением радостной догадки. — Проблема связи! Трейси уволилась. На ее место заступила Элисон. Наверное, ты угодила как раз в пересменок. — Он постарался обратить все в шутку, но спокойное довольство Рут постепенно уступило место разочарованию, досаде, ненависти и отвращению — все разом, и все направлено на него.
— Неделю назад я дважды напоминала тебе об этом и вчера утром опять сказала. Тверди тебе как попугай, не тверди — ты все равно забудешь! Школьный спектакль сегодня, а после него ужин с твоими родителями, Александрой и Квентином. И Марсия, возможно, тоже будет, если ей удастся отменить психотерапевта.
— Нет, нет, отменять психотерапевта ей никак нельзя. И, ей-богу, Рут, мне легче на угольях усидеть, чем с ними всеми за столом.
— Но это же твоя родня, Лу!
— Единственное, о чем можно разговаривать с Квентином, это яхты. Яхты, яхты и еще раз яхты, чтоб их черт побрал! Других тем он не признает. Если разговор не вертится вокруг таких слов, как «гик» или «крюйсов», то это не для него.
— Раньше тебе нравилось ходить на яхте с Квентином, Лу.
— Раньше мне нравилось ходить на яхте, не обязательно с Квентином, а кроме того, это было тысячу лет назад. Теперь я вряд ли отличу крюйсов от гика. — Он со стоном вздохнул. — А что касается Марсии, то не психотерапевт ей нужен, а хорошая трепка! Вот Александра — это дело другое, она, напротив… — Не закончив фразы, он задумался.
— Ну да, яхтам ты предпочитаешь его жену, — саркастически заметила Рут и со значением поглядела на него.
Но Лу либо не расслышал сарказма, либо не обратил на него внимания.
— Никогда не мог понять, что она нашла в Квентине. Она не его поля ягода.
— Не его, а скорее твоего, это ты хочешь сказать? — резко бросила Рут.
— Я хочу сказать лишь, что она похожа на модель.
— Вот как?
— А единственное, что может быть общего у Квентина и модели, это разве только то, что он собирает модели яхт. — Он засмеялся и переменил тему, уже успевшую вызвать обоюдное раздражение. — А что, мама с папой тоже поедут на представление? — спросил он. — С ума сойти!
— Да, немного чересчур, конечно, — сказала она, продолжая намазывать бутерброды. — Люси ждет тебя на представлении, родители сгорают от нетерпения, и мне ты нужен в доме. Не могу же я и на стол накрывать, и гостей развлекать — и все это одна.
— Мама тебе поможет.
— Твоей маме недавно сустав оперировали! — Рут едва сдержалась, чтобы не повысить голос.
— Можно подумать, я этого не знаю! Как будто не я забирал ее из больницы и не мне это стоило неприятностей, в чем я был заранее уверен, — проворчал Лу. — Зато Квентин смог в это время поплавать на яхте!
— У него же были гонки, Лу! — Она отложила нож и, повернувшись к нему, сказала уже мягче: — Приезжай, пожалуйста, очень тебя прошу!
Он поцеловал ее в губы и прикрыл глаза, наслаждаясь редкой минутой нежности.
— Но у меня на работе дел невпроворот, — тихонько проговорил он, не прерывая поцелуя. — И дел, очень для меня важных.
Рут отодвинулась.
— Хоть это у тебя есть, Лу, а то иногда можно подумать, что в тебе уже не осталось ничего человеческого. — Она молча намазывала маслом хлеб, работая ножом так яростно, что он протыкал дырки в ржаных ломтях. Шлепнув сверху кусочки ветчины и сыра, она разрезала хлеб на косые ломтики и стала носиться по кухне, громыхая соковыжималкой и шурша оторванной от рулона фольгой.
— А что не так, собственно говоря?
— Что не так? Да то, что жизнь нам дана не для того, чтобы работать, а для того, чтобы жить. И стараться делать что-то совместно, сообща, а это значит, тебе делать что-то для меня, даже когда не хочется этого делать. И то же самое мне в отношении тебя. А иначе — к чему все это нужно!
