Про отношения моего брата с девушками — разговор особый. Парень он видный. Высокий. Силушку имеет — дай Бог! Словом, девчатам он нравился. Чего, казалось бы, теряться? Ну, пользуйся своим счастьем. Вот они все у твоих ног. Погуляй с каждой, на ощупь попробуй, на вкус. Понравится какая — дальше гуляй, а не понравится — и кроме нашего городка есть жизнь на свете. Девчата сами ему в зазнобушки набивались, так и ходят под нашими окнами, песни поют, частушки выводят. А он и не слышит вроде. Знай себе, строгает чурочки да зверушек очередных вырезает. Идет, бывало, по улице, а навстречу девичья компания. Он скорей на другую сторону. Они, видя такое дело, смехом заливаются и тоже улицу переходят. Он краснеет весь, голову в плечи втягивает и, прижимаясь к заборам или стенам домов, пропускает девчат, словно боясь, что они его покусают. Девчонкам и смешно, и обидно. Однажды после школьной дискотеки шли они, разгоряченные музыкой и танцами, и вот так же встретили моего братца. Так же прижался он к стене дома, втянув голову и зажмурив глаза, и тут самая боевая деваха не выдержала:
— А ну, — кричит, — девча, приласкаем нашего монашека.
Завизжали девчата, бросились Андрюху тискать да в щеки лобызать, а самая боевая его за голову схватила да смачно так впилась своими губищами в его губы. Он не сопротивляется, только дрожит весь. Она чуть отстранилась и в лицо его глянула, в глаза. А глаза у Андрюхи синие-синие. Огромные. И вот видит она, что затянута эта синь чуть ли не смертной тоской. И слезы льются, как струи нашей речки Подкаменки. А самого Андрюху от рыданий так и трясет. Необъяснимо, но отчего-то испугалась тут деваха, отшатнулась, сама к стене того дома прижалась. Постояла так секунду да стремглав домой бежать бросилась. Да и другим девчонкам как-то не по себе стало. Все дискотечное веселье враз испарилось. Заспешили они по домам. Грустные, печальные. Молва об этом случае быстро облетела весь наш маленький городок. С тех пор девчата Андрюху не задирали, а парням городским его в пример ставили, точно идеал какой. Парням-то нормальным чего от девчат надо? А тут вот тебе — идеал. Невзлюбили парни Андрюху. А пуще всех те, кому он на трудах табуреты делал да через металлолом почетные грамоты выбивал. Так невзлюбили, что подкараулили однажды вечером после школы да хорошенько поколотили. Он парень-то сильный, любого мог в узелок завязать, а тут не сопротивлялся. Только руками голову прикрывал. Лупили его товарищи, лупили, выдохлись, разошлись по домам. А на следующий день приходит Андрей в класс и говорит обидчикам:
— Вы меня простите, ребята, но драться вы не умеете. Вон у меня и синяков почти нет на теле. Хотите, я вас научу боксу?
А он хорошо боксировал. Еще в пятом классе мама записала его на секцию. Бокс он не любил, но ослушаться маму не мог. Вот и занимался усердно уже пять лет. Правда, титулов никаких не имел. На соревнования его не брали. Сначала, конечно, делали на него хорошие ставки: удар неплохой, техника в норме. Перспективный. Но как дело доходило до соревнований, он то болел, то опаздывал на автобус. Так раза четыре подвел команду. Переживал страшно, но продолжал гнуть свою, так сказать, линию. Ведь на соревнованиях нужно бить людей, а он этого не мог сделать никогда. В конце концов тренер махнул на него рукой. Тренируется, занятия не пропускает, на тренировках не хулиганит, ну и ладно.
Есть у меня дружок, Веня Медведев. Ух, и мастак он рисовать голых девиц! И так, и эдак. Во всех ракурсах и во всей красе. Ну, я выпрошу у него несколько картинок и нарочно братцу своему в портфель подсуну. Можно только догадываться, как реагировал мой брат на появление в его портфеле подобных шедевров живописи. Комкал, едва взглянув, а потом, не глядя, рвал на мельчайшие кусочки где-нибудь в укромном месте, а клочки сжигал, да еще руки, наверняка, после этого мыть ходил. Нет, сам я этого не видел, но, зная своего братца, могу себе представить. Как бы то ни было, но после третьего раза, ну, как я подложил ему очередную порцию рисунков своего дружка, пришел Андрюха домой без портфеля. Мать, конечно, пытает, где, мол, портфель, а он молчит, словно воды в рот набрал, только вздыхает иногда тяжело. Мать кричит, иди, мол, и без портфеля не возвращайся! А он, представляете, безропотно так вышел из дома и зашагал прочь, не в школу вовсе, а так, куда глаза глядят. Где уж он ночевал, не знаю, а только к утру вся семья наша места себе не находила. Да и я, признаться, начал жалеть, что такую шутку с братом учинил. Сбегал до уроков в школу, принес оттуда Андрюхин портфель. Картинки, конечно, по дороге выбросил. А дома уже мой братец. Заявился. Лопух лопухом. На коленях стоит посреди хаты, у всех домашних прощения просит. По щекам слезы струятся толстенные, я отродясь таких не видал. Глаза тоской застеклены, а все равно, зараза, синие-синие. Ну, все, конечно, его простили, и я тоже, хотя не сразу. Подаю ему портфель. Вот, мол, ты весь дом на валерьянку посадил, а я твои протфельчики таскаю, всё ради тебя. А он лишь увидел, что я ему принес, отшатнулся, затрясся весь и повалился на бок. Дергается, трясется, пена на губах. С трудом уложили его в кровать. Доктора вызвали. Сестренка сбегала. А что? Я-то за портфелем бегал. Доктор осмотрел, сказал, что это от сильного нервного перенапряжения, что должен Андрюха дней десять в постельке полежать, а потом обязательно в район съездить, тамошним докторам показаться. Если сейчас не пролечиться, все это может обернуться эпилепсией. Так что в школу мой братец целую неделю не ходил. Везет же дурням! Ха, а самое смешное, что портфель свой Андрюха больше в руки не брал. Ходил в школу с тряпичной сумкой, как первоклашка. Портфель его мне достался. Не пропадать же хорошей вещи. Вот так учился мой братец. Так и школу закончил. Так и в армию ушел. Без торжеств, без пышных проводов. Да и кто бы пришел его провожать? Друзей у него не было. Девушки тоже. Да и в то, что такого лопуха могут в армию забрать, мало кто в нашем городке верил. Но забрали все-таки. На Дальний Восток. Письма из армии присылал редко. Всё одно и то же. Служба нормальная. Командиры хорошие. Кормят хорошо. Происшествий нет. И напутствия нам, маленьким: не ссорьтесь, берегите маму, учитесь хорошо. Всё. Все письма словно списаны под копирку. Можно было и не читать. Получаешь письмо — значит, брат жив-здоров, а что он пишет, мы уже наизусть знаем. Лишь мама конверт вскроет и от начала до конца письмо перечтет, а потом еще раз. Глядишь, а у нее слезинки на глазах. Вздыхает, платком глаза вытирает.
— Ой, чую, — говорит, — что неладное с моим мальчиком что-то.
Я письмо из ее рук выхвачу — может, что новое. Нет, всё то же самое: командиры хорошие, кормят хорошо, берегите маму, учитесь хорошо. Даже почерк тот же. Где уж там наша мама нашла что-то неладное с ее мальчиком? Умора!
А потом мы узнали, как доблестно защищал Родину наш солдат. Из армии вернулся его сослуживец. Земляк. Он на полгода раньше призывался и, стало быть, раньше домой пришел. Вот он-то и рассказал нам про доблестного нашего защитничка, про его армейские подвиги. Оказывается, над ним потешалась вся воинская часть. Ну, солдатики часто друг над другом подшучивают. Это в порядке вещей. На это никто не обижается. Сегодня тебя, так сказать, подкололи, завтра ты кого-нибудь. Так служить веселее. Нашего Андрюху подкалывали все, даже духи-салажата. Он же все шуточки переносил смиренно, будто так и надо. Сам же никого ни-ни. Ведь люди могут обидеться! Картошку по ночам чистить — Андрюха, туалет драить — мой братец, в наряд лишний раз сходить — кто, как вы думаете? Дошло до того, что он на «губу» угодил. Не за собственный проступок, а вместо товарища. Товарищу отпуск намечался, и тут он «залетел»: напился и в пьяном виде залез на флагшток на плацу и горланил Гимн Советского Союза. Позор! Скандал. Стали разбираться. Прибыл командир части — старый вояка, полковник. Суровый и беспощадный. Построил часть на плацу и вызывает виновника из строя. Тот стоит, не выходит. Протрезвел, испугался. Понимает, что ни отпуска ему теперь не видать, и вообще ничего, кроме гауптвахты, не видать. Стоит бедолага, в землю врос. Полковник последний раз спрашивает, если, мол, не выйдет виновный, он сгноит всех: учения, строевой смотр, кросс и всё в противогазах и химических костюмах. Смерть! Стоит в строю и наш Андрюха. Ему это наказание не очень-то и страшно, он и так каждый день, как папа Карло, за всех пашет, чего ему противогазов-то бояться? И тут чувствует он, как кто-то слегка толкает его в спину. Незаметно оборачивается и видит страдающий взгляд, полный мокряди, того самого «залетчика», сослуживца. Выручай, мол. И Андрюха, не задумываясь более ни секунды, вышел из строя. Полковник дальше разбираться не стал. Братца моего тут же арестовали, а всем остальным для профилактики назначили строевые занятия часа на три. Вот так. А «залетчик» в отпуск съездил, всё, как положено. Чин чинарем. Это, кстати, и был тот самый земляк, что всю эту историю нам рассказал.
