3
Итак, сегодня он пришел один. Признаться, я этому рада. Я люблю гостей. Очень люблю! Да и как можно ИХ не любить? Ведь они посланники Солнца. Но сегодня лучше бы без гостей. Сегодня у нас очень много работы. Прежде всего цветы. Мы идем широкой дорогой сквозь царство кленов, платанов и тополей, выходим к быстрой и бурлящей речушке, воды которой то разливаются в дремотном покое, то срываются неожиданно в каскад веселых водопадов, то, разбиваясь о гранитные глыбы, пенятся и играют радужными смешинками в сотнях и тысячах мелких брызг, то сужаются, закручиваясь в косичку, и текут тонким шнурочком по тощему каменному ложу, выжидая удобной минуты, чтобы вновь разлиться привольным морем для отдыха и дремы. Мы проходим по мостику, перекинувшемуся дугой над десятками дуг маленьких радуг. Сразу за мостиком есть грот. Мы любим здесь посидеть, послушать смех и ворчание водных потоков, расцвеченных ярчайшим, радужным, полнокрасочным чудом. Эти радуги настолько безупречны, что нам никогда не приходится их подкрашивать. Не то в горах. Иногда из-за утреннего тумана краски семицветных воздушных ворот, раскинувшихся от утеса к утесу, тускнеют, блекнут, приходится много возиться. Еще больше работы достается нам после редких полетов древней птицы-дракона. Тогда полоски на радугах чернеют и все небо покрывается черными пятнами туч, в которых, как кажется глупым звездам, они выглядят ярче и красивей. К счастью, древняя птица-дракон выползает на небо не часто. Он говорит, что птица боится Солнца и ненавидит Его. Несчастная! Как можно не любить Солнца?! Милого Солнца! Здравствуй, Солнце!
Сегодня мы не сидим в нашем гроте — слишком много работы. Наш путь вверх по крутым ступенькам. Я так и не научилась их считать. Каждый раз получается новое число. То большее, то меньшее. Я сказала ему об этом. Он смеется, звонко, как луговой колокольчик, и говорит, что и сам ни разу толком не сумел их сосчитать. И все-таки ступенек около трехсот, а может, и больше. Справа и слева высоко к небу вознесли стройные стволы дурманящие хвойным ароматом сосны. Они никогда не нуждаются в нашей помощи, как и кипарисы на морском берегу. Их цвет всегда зеленый. И все, что им нужно — это Солнечные лучи. Солнце дает им жизнь, Солнце дает им рост, Солнце дает им потомство. Они неприхотливы, они вечно стоят, стройными кронами к небу, молчаливо, но от всего сердца славя Солнце. Ах, Солнце! Милое Солнце! Любимое Солнце! Это не только мои слова, это и их слова. Слова всех, кому выпало счастье жить возле Солнца. Так и будут стоять эти сосны сотни лет, но, все так же стоя, славя живительную благодать золотых лучей, не умрут, предав свои чистые души свету Солнечного правосудия. А как умру я? Об этом не знает даже он. А он знает почти все. Он знает даже то, что происходит там… во вчера. Но об этом я с ним говорить не хочу. Мне страшно. Ведь там, в этом «вчера», так темно, туда почти не проникают Солнечные лучи. Может, это и есть смерть? Хочется плакать. Это, наверное, потому, что мы зашли в самую чащобу соснового бора. Здесь темно, здесь невольно на щеки сползают слезинки, такие же, как текущие по стволам вековых сосен. Бедные-бедные сосны. Зачем выросли они так густо, закрывая Солнечный свет для травинок и цветочков, для жуков и божьих коровок? За это сердится на них Солнце и не одаривает живительным золотом древние стволы. Только кроны купаются в золоте. Стволы же плачут безутешно, вымаливая прощение за свое неразумное рождение. Вот и я плачу. Почему — не знаю сама. Он утешает меня. Однако надо идти дальше. Он мне сказал, что там, во «вчера», я совсем еще не умею ходить. Странно, правда?
Скоро, скоро, еще несколько ступенек, и будем мы на вершине сосновой горы. А там!.. Каждый раз, поднимаясь сюда, я не могу сдержаться от восторга. Я прыгаю и хлопаю в ладоши как маленькая. Он говорит, что я и так маленькая, но я не верю. Маленькие цветы, маленькие божьи коровки, маленькие птицы. Но птицы, жуки и цветы не умеют прыгать и хлопать в ладоши при виде залитого Солнцем горного хребта, окружающего кольцом сосновую горку, на вершине которой стоим восхищенные мы. Вернее, он стоит, а я прыгаю. Так бы и осталась здесь на весь день, но у нас очень много работы. Надо идти дальше. По веселым красного цвета тропинкам идем в горы. Тропинок много. Они то разбегаются, то петляют по альпийским склонам, то вновь бросаются друг к другу в объятья. Иногда они открывают на обрывах чудные картинки мира, оставшегося внизу. Там буйство красок и огней. Там много синего, зеленого, фиолетового, красного. А выше, в горах преобладают золото и голубое. Наконец тропинки, соединившись в одну широкую красную дорогу, приводят нас в дивную долину. Здесь царство роз. Их тысячи. Красные, белые, оранжевые, розовые, чайные, синие, пестрые, с крапинами. Огромные и совсем крошечные. Аромат здесь такой, что кружится голова, и я всегда шатаюсь в первые минуты свидания с розовой долиной. Но он всегда рядом. Всегда поддерживает меня. Я знаю, что головокружение скоро пройдет, пройдет и восторг от встречи с розами. Нужно работать. Золотыми горячими ножничками мы должны ровнять лепестки, подстригать отросшие шипы. Затем в бирюзовых лейках нужно наносить воды и напоить каждый цветок. Каждый! А их здесь тысячи и тысячи. Если бы не он, я бы одна никогда не справилась. И конечно же, здесь наверху очень явственно чувствуется помощь Солнца. Без этой помощи у меня не хватило бы сил справиться с такой трудной работой. А ведь розы — это не всё. Подрезав, подровняв и напоив, мы должны продолжать наш путь. Выше и выше. В горы. Так высоко, что захватывает дух и щемит сердце. Здесь, на скалистых утесах, на каменных террасах нам предстоит подкрашивать небо, помогать бабочкам покидать свои куколки и, наконец, учить птиц песням. Это самое трудное. Почему-то птицы считают, что раз они птицы, то они уже умеют петь. Это заблуждение. Их щебетание лишено красоты, в нем не видно гармонии. Нам нужно научить их этому, научить петь о Солнце. Ведь разве может песня называться песней, если в ней нет Солнца? И вот урок начинается.
Он расправляет свое ослепительно-белое крыло, которое в лучах Солнца начинает вдруг играть всеми оттенками известных вселенной цветов. От вида этой цветоигры я часто падала на траву, ибо тело мое не могло вместить таинственной красоты его крыла. А он всегда говорит, что крылья таких, как он, могут лишь на несколько мгновений показать одну миллионную часть истинной красоты, красоты, которую являет собой Солнце. Итак, он расправляет свое белоснежное крыло, и на миг затихают все звуки на свете. Все, даже те, что доносятся из «вчера». Но это безмолвие длится только миг. И вот, нарастая с каждым мгновением вечности, с востока приходит песня. И тогда горы, и тогда реки, и тогда лес и цветы, и тогда птицы, и тогда я — глупая, все мы слышим тайну вселенной: прибой океанов, шум неведомых крыльев, победный клич ветра, шепот утренних галактик, плеск росинок на зыбких лепестках, музыку усиков божьей коровки, влюбленную песню давно умершего стихотворца. Все это и многое, многое другое сливается вдруг в одну тихую протяжную мелодию, которую можно не только слышать, но и видеть и трогать рукой. Ведь эта мелодия — свет и тепло Солнца. Мне делается так хорошо и радостно, что я засыпаю счастливая, заливая траву вокруг себя сотнями теплых слезинок, в каждой из которых сверкает искорка Солнечного золота. Он берет меня, уснувшую, на руки и уносит вниз, в мой тихий дом. Он мог бы и в горы перенести меня по воздуху. Это для него пустяк, но он говорит, что для того, чтобы увидеть истину, потрогать красоту, нужно хоть чуть-чуть, хоть малость потрудиться, а главное — пройти свой путь самому.
И вот я сплю на его руках. Мне очень хорошо. Меня вовсе не пугает грядущее «вчера». Это потом я буду бояться. Но пока мне очень хорошо и спокойно. Спокойных снов. Спокойных снов, Солнце! Если тебе только снятся сны. Доброе Солнце. Милое Солнце…
А иногда он приходит не один. Иногда он приводит гостей. Они все очень добрые, от их голов исходят лучи, так, что почти невозможно увидеть их лица. С ними всегда спокойно. Я люблю, когда он приводит гостей. Это бывает всегда, когда во «вчера» мне случается особенно больно. А однажды, когда боль была так нестерпима, что я кричала громче горного урагана, он привел ко мне Женщину. Я даже не увидела Ее, а только почувствовала Ее приближение. Но за это короткое приближение я готова вечно терпеть «вчерашнюю» боль. И во «вчера» тоже есть женщины. Я не вижу их, но знаю, что они есть. Они все черные. Их лица мрачны. Они шепчут бессмысленные слова, и тело каждой из них змеиной петлей намертво сжимает смерть.
К нам в монастырь приезжала моя мама с сестрой Надей. Пожили у меня. Причастились. Первый раз в жизни. Но не все спокойно у меня на душе. Слезы, упреки, уговоры ехать домой. Тесно мне отовсюду. Мама, мамочка, пойми мое сердце. Господи, душу мою смятенную и изнемогающую укрепи! Отцы, старцы святые, помолитесь за меня! Матерь Божия, утешь скорбный дух мой. Да будет на все святая воля твоя, Боже мой. Боже мой…
