А брат всё чаще смотрел на Пашку с мягкой, виноватой улыбкой, как бы пытаясь что-то сказать, но не находя слов… а может, просто не узнавал, когда на него наваливалась мягкая, но неотвратимо тяжёлая волна. Красивый, но какой-то потерянный и обмякший, он совсем не походил на того полубога Диму, который тренировал Пашку "на космонавта", мог отвесить ему дружескую затрещину, кому со школы девицы писали сумасшедшие записки, кто хвастался тем, что легко отслужил срочную и теперь "сдохнет, но докажет". Теперь он, всё больше лежал… обрюзг… и подолгу всматривался в армейские фотографии. Все пацаны там такие весёлые… или напыщенные… или с автоматами… или серьёзные… разные… и, глядя иногда на эти лица, Пашка всё пытался угадать, кто же из них, всё-таки, бил его брата… и кто бил их самих…
Тамара хлопотала о какой-то пенсии, работала… Пашка возился с ребёнком — весь в папочку, улыбалась Тамара, — ждал те редкие дни, когда сонная одурь Димы исчезала, и он становился прежним… вот только на имена и лица память его становилась всё хуже… но армию он по-прежнему любил… он любил её, суки вы поганые, слышите?!..
Платили так себе. Пашка уже несколько раз ходил к директору Ершову, просил добавить, хотя бы рублей пятьсот… "На девочек?" — спрашивал тот и улыбался отеческой улыбкой… но денег не добавлял. А про Диму говорить этому брюхану почему-то казалось стыдным.
И теперь Пашка испуганно мочился в бутылку из-под минералки и размышлял о том, как выкрутиться из ситуации. Когда солдатня шастала по коридору, Пашка, чего греха таить, здорово перепугался. Орали и стреляли те, кто в воспитательных целях бил его брата, — а он любого из них мог прибить одной левой рукой! — Пашка был уверен в этом! — … а суки-офицерики доказывали, что именно в этом и есть воспитательный процесс… кто не задумываясь, мог нажать на спусковой крючок. А ведь он ещё обещал Тамаре, что поможет ей с ребёнком завтра, после дежурства в эфирке (оба побаивались, что Дима может ребёночка уронить и старались не оставлять его с папой на руках)… и со стиркой. И хотел ещё позвонить Дашке, чтобы сходить с ней в кино… получка, всё-таки… и Дашка согласилась.
За дверью Кирилл прокричал — мол, эфирка это! — нет там никого, кроме электрических железяк… видишь, мол, огонёк горит! А это мигает огонёк замка, открывающегося с помощью карточки — по бартеру поставили, за изготовление рекламного ролика, плюс прокат. В ответ что-то пискляво процедили и…
… и с той поры Пашка сидел один и вздрагивал.
Он пытался потихоньку звонить по всем телефонам, но менты и так всё уже знали, и не разобравшись, пригрозили судом за то, что он "хернёй занимается"… за телефонного террориста приняли, наверное. Светку-режиссёра звать по телефону было глупо… а потом и поздно… да и она, наверное, просто забыла о нём среди всей этой суматохи… а после вся связь враз замолчала. Сотовый? Сотового у Пашки как раз и не было!
… Оп-па! Но электронной-то почтой воспользоваться он мог!..
Пашка шевельнул мышкой… потухший, было, монитор засветился и Пашка облился холодным потом. Торопливо путаясь в клавишах, он попытался набить письмо, — что-то вроде, караул, спасайте!
Ёлки-палки, отправлять-то КОМУ?… WWW.FSB.RU?… или своим кому-нибудь… по аське… пусть сообщат, куда следует… или…
Жаль, хорошая мысль, как всегда, пришла поздно… отключили и Интернет, и почту. Видимо, ещё тогда… одновременно с телефонами телекомпании.
Ну, всё… приехали.
Что же делать-то, а?
Внезапно в окно поскребли… тихо так… в первый момент он даже не испугался…
Светка помнила о Пашке. Но связи с ним не было никакой. "Нечего голову забивать, — подумала Светка в очередной раз. — Или он там, или его нет — мало ли, смотался за пирожками, пока эфир шел… первый раз, что ли?.. молчи, дура, нечего зря колготиться, беду накликивать…"
Андрей помнил о Пашке, но надеялся, что тот давно выбрался через окно. Подумаешь, решётки… знаем мы эти решётки, сами по бартеру договаривались — говно это, а не решётки… отогнуть пару прутьев и на козырёк прыгнуть… давай же, Пашка, давай! — только второпях глупостей не наделай…
Оксана-вторая, — она же рыжая, — помнила о Пашке… не далее, как сегодня утром, по согласованию с программным директором, извещала его о том, что новый промо-ролик о спецпроекте новостей "Авторитет: жизнь и смерть Романа Базарова" должен выходить как можно чаще и вставляться там, где рекламный блок был заполнен не до конца. И первый выход ролика должен был быть сразу после программы "Звони — ответим". "Ну, вот, нажралась опять… ничего в голову не приходит… главное — не сболтни, хорошо?.. не думай об этом, и всё… а то ещё накаркаешь парнишке".
Инна, естественно, помнила о Пашке — это наши ссыкухи только о себе и помнят, а ей, серьёзному и правильному человеку, ничего забывать не пристало… не к лицу ей такое… не девочка какая-нибудь…
Кирилл помнил о Пашке… иначе не уверял бы Филона, что за дверью — просто "электрические железяки". Выберется Пашка, козырёк близко, а парнишка молодой, самостоятельный! Кирилл напрочь забыл о решётке…
Борчиков Игорь, он же Марк Резкий помнил о Пашке и уже дал показания молодому военному с изрытым оспинами лицом, о том, что среди прочих сотрудников телекомпании, плечом к плечу сидящих в студии, Пашки не видно…
О Пашке помнила Вика — ей всегда нравился этот серьёзный мальчишка… жаль, нет у неё младшего братика — забавно, наверное, иметь такого малыша в семье и говорить ему что-нибудь, с высоты собственного опыта — вот, мол, учись, пока я жива. Жаль, что его дежурство, а не дуры этой толстой… хотя — бедную дуру тоже жалко было бы… Чёрт, всех жалко! И себя, и… нет, не думай об этом! Улыбайся, коленки показывай — авось обойдётся всё, уговорим…
О Пашке вспоминали Лекс и Махно… и Тарас… но, независимо друг от друга, решили помалкивать — отсидится, небось, если что… "Мне бы так — и хрен бы с ней, с водкой, закуской и эфиром! Лишь бы не здесь…" — с неожиданной тоской, которая напугала его самого, подумал Махно.
Сашка обнимал зайца… или что там ему дали… мягкое и пушистое… "если вы белый и пушистый, вам пора на эпиляцию и в солярий…"
О нём забыли. Забыли, забыли… обидно, да? Деда Пахома выпустили, гостью эту — новую русскую фармацевтку… а об Александре Воскобойникове забыли напрочь! "Оно и правильно, — говорила ему бабка. — Таких, как мы — от Москвы до Читы раком не переставишь!" Хорошая у Сашки была бабка… правильная…
А стрельба эта… это вам всем, городским, она вроде боевика… а Сашка с бабушкой и матерью из Узбекистана уехали, да не из Ташкента — где русских было не меньше, чем узбеков, а из Ахангарана. "Господи, — говорила его бабушка, — да у нас советской власти сроду не было! А сейчас басмачи совсем за жопу взяли!"
Хорошо соседям, продали свой дом за сто (сто, именно сто!) долларов. А Сашке с бабушкой и этого не досталось. Слава Богу, сами живыми уехали… всё бросили, что от отца и мамы оставалось. Бабка свои медали и грамоты "За добросовестный труд" побросала… дедовы фотографии (а уж дороже этого ничего у неё не было!)…
"Что вам ещё надо, сволочи? Ну, нет у нас ничего — нет! Вот, исподнее от старухи берите!.. голая пойду, пусть все видят!.."
Спасибо, вам, Антонина Анатольевна за добросовестное исполнение своих служебных обязанностей. За то, что в маленькой прохладной больничке были вы операционной медсестрой долгие годы и почти все местные знают вас… а сейчас… Да только и они люди, — вздыхала бабка, — дети у них… А эти басмачи… это не местные, Санька, воду мутят, это всё ташкентские, бывшие партийные. Мариам, вон, ночью прибегала, а сама чуть жива от собственной смелости… Хорошая девочка, чуть было мы с Ниязом Нургалеевичем, — Царство ему небесное! — её не потеряли. Нуриев орёт — зажим, зажим! — а я думаю, мать честная, отходит девчонка… всё!.. так, ведь, до прямого массажа сердца, Санька, чуть не дошло. Слава Богу, запустили мы ей моторчик! Нияз Нургалеевич как вышел из операционной, так и сел… руки трясутся. Зато, смотри, какой красоточкой стала наша Машенька — и детей уже трёх родила. Для меня она Машенька, а муж пусть как угодно кличет…"
Любит его бабушка прикинуться неграмотной богомольной старушкой, как сама говорит — "от сохи"… и нет у Сашки никого, кроме неё… И помнит Сашка Воскобойников, каково это, когда врываются, стреляют, ставят к стенке, вертят перед носом ножом, орут по-узбекски, хотя русский знают не хуже Сашки… и гори всё синим пламенем! Сашка отдал бы многое, лишь бы не слышать, не видеть и не понимать ни-че-го, что творится вокруг!
— Ребята! Это я, Паша Еманжелинов! Только не стреляйте! Паша я… Еманжелинов! — орал Пашка, прильнув к стене рядом с дверью. Он вытянул руку и барабанил кулаком в дверь, отчаянно боясь, что кто-нибудь из солдат-дезертиров выстрелит сквозь дверь и пули оторвут ему руку. Но это было не так страшно, как присутствие за окном кого-то, кто в любое мгновение может принять его за террориста и всадить в спину очередь из автомата с глушителем.
