цветок любви — ибо был красив и молод. Однако после того, что произошло под стопами Михаила, подобный путь для него был теперь закрыт. Неприступные стены заключили его в храме, искрящемся
- 84 -
морозной свежестью кристаллов среди каскадов льдисто-холодных радуг. Его охватил мучительный хлад мрамора, белизна алебастров болезненно слепила очи. На отчаянный крик сердца он неизменно получал в ответ глухое эхо огромных пустых покоев. А там, за витражами оконных ниш, сиял праздник жизни, проходили мимо солнечные золотые дни. А там, за драпировками окон щедро изливали благоухание лона роз, соревновались в напрасном томлении по отважной руке обильные лаской девы.
И, как птица, попавшая в ловушку, забился о стекло, заколотился о решетку, но через минуту борьбы опустился на дно клетки. Вера не позволяла расправить крылья.
В этом душевном разладе он познал Марту и понял, что является мужчиной.
Она была танцовщицей из бродячей труппы цирковых актеров. Когда смуглое тело креолки начинало виться в буйных вихрях сарабанды, а кошенилевый платок опоясывал голову алой лентой, толпы собравшихся вокруг людей немели и, затаив дыхание, следили за каждым движением гибкого танца. Она была подобна туе, оплетенной краснеющим виноградом осени...
Пришла к нему в вечерний час с лучами заката, пришла на порог одинокого дома, тайно, ненадолго, одна:
- Прислал меня твой великий Архангел...
Павла в городе не было: уехал на довольно продолжительное время. Когда вернулся, уже все случилось. Мог ли он сопротивляться?
Было грустное, больное счастье — бледная радость солнца на скорбных залежах туч надвигающейся грозы.
Себастьян не переставал верить в святость клятвы. Слова Павла черными тревожными линиями прорезали светлый узор любви...
Влюбленные решили сегодняшней ночью покинуть город и отправиться на юг, к рощам кипарисов и померанцевым садам. Тем временем этот последний вечер он посвятил Павлу.
Неужели ксендз догадывался, предчувствовал?
Неизвестно. Вот он опустил лицо на ладонь и молвил:
- 85 -
— Этой ночью мне приснился странный сон. Приснились мне два близнеца, по какому-то несчастному случаю сросшиеся грудями. Через некоторое время выяснилось, что один из них заражен отвратительными пустулами, которые начали уничтожать его тело самым жестоким образом. Чтобы спасти второе дитя, их нужно было разделить. Врачи сочли это невозможным. Было установлено, что они имели общее сердце, и хотя оно полностью располагалось в груди здорового, но жила, связывающая его с больным, в случае отсоединения должна была перестать выполнять свою функцию и убить другого. Таким образом, оба были обречены на гибель. Вдумайся... всего одна крошечная жила! Роковая!
Себастьян внимательно изучал лицо друга:
— Что же дальше?
— Дальше? Что же ты хочешь? Результат ясен. Я с ужа сом наблюдал за кошмарной медленной гибелью одного из них, того, кто передал свою судьбу здоровому. Очнулся я как раз в тот момент, когда болезнь подбиралась к сердцу...
— В самом деле, — пробормотал звонарь, — в самом деле... — и добавил тише: — Удивительное сходство...
Уже совсем стемнело. Павел встал и протянул руку на прощание. Обнялись: один как бы с немым упреком, другой перед долгим, может быть, окончательным расставанием.
Через минуту скульптор уже сидел один перед домом..
Ползущая по небу луна уже какое-то время предавалась извечным грезам о хороводах сновидений, серебряной задумчивости и неясной тоске, обливала нежным бледным светом ряды пихт и каштанов. Среди розовых кустов вспыхивали светлячки, сияя огоньками призрачного счастья. Откуда-то поднялись туманы и, обнимая стволы деревьев развевающимися шалями, разрывали свои молочные груди на сучьях. Где-то надрывался стонами соловей...
За решеткой калитки замаячила хрупкая фигурка.
Наконец-то!
- 86 -
Они быстро пошли в сторону пригородных бульваров. Город уже спал. Только из придорожных винных погребков падал на тротуар свет ламп, факелов, слышалась музыка да раздавались хриплые песенки.
Они вошли в последний из них, располагавшийся на самом дальнем конце города, откуда обычно уходил в путь почтовый дилижанс. Он должен был отправиться только после полуночи, так что времени у них было много. В трактире они застали цыганскую капеллу, крикливую, но страстную. Давка была огромная, и трубочный дым заполнял все помещение, так что они едва нашли место за столом.
Нежные тона скрипок, флейт, вперемешку со звуками бубнов и хрустом трещоток созвучно заиграли в душе Марты: она начала танцевать.
Толпа расступилась.
Краткое вступление... Пара резких, хищных движений и... кругом... Тело горделивое, королевское... Фиолетовая шаль... Движения рук надменные, широкие: креолка!..
Замедлила бег... дремлют с вожделением струны — круги все меньше, в самом центре... замерла!..
Эй, кровь ты моя, кровь шальная — льется через край, не стыдясь ничего! Пламени дочь! Эй, кровь ты моя, кровь!., ошалей, заиграй, плещи! Как факел огнем дышишь!..
Вихри, повороты, гомон!.. Понеслась в танце. Оргия изгибов, поклонов, сплетающихся рук, лент, золотой вихрь волос! И этот красный платок, этот красный платок!..
Молниеносная встреча зрачков...
- Что, хороша тебе невеста?..
Боль, погибель, обожание! Архангел Михаил!
Святой, чистый, мой! Взбурлившей крови клятва, смиреннейшее раскаяние...
Нет!.. Истина во мне!..
Дивный поворот головы, изгиб губ... Кто же это?
Я палевая пантера!
Там блеснуло за окном?.. Ничего... нам повезет!
Знаю я колдовские сады, любовь райскую. Знаю источники сладчайшие, упоительные пристанища, пряденье ткани божественных снов.
- 87 -
Пойдем!
Там гремело за окном?.. Ничего! Ничего!..
Жар знойный, алчущий похоти, жаждущий исступлен
Знаю, как тела раздразнить, я молодая, желанная.
Ласки на ложе тихие, едва ощутимые...
Пойдем!
Буря деревья ломает?.. Я сильная!
Песни буду петь, лоном убаюкаю, когда вернешься утомленный после работы. Распущу волосы, изголовье вьют лилиями, розами усыплю...
Ха!.. Что это?!..
Приникла к любовнику.
Сквозь внезапно распахнувшуюся дверь в задней стене брызнули струйки дождя, и на пороге возникла черная мантия священника. То был отец Павел, промокший! нитки, побледневший.
Около полуночи его внезапно разбудили и позвали к умирающему. Он сорвался с постели и, прихватив самое необходимое, без плаща, пошел в сопровождении малолетнего мальчика. Дорога была довольно далекой, но ночь выдалась светлая, видно было почти как днем. На o6paтном пути его нагнала буря.
На ощупь, не ведая, куда идет в темноте, он подошел к двери первого повстречавшегося ему дома на краю города. Осмотревшись, уже хотел было повернуть назад, но взгляд его упал на Себастьяна и танцовщицу, прижимавшуюся к нему в объятиях.
Лицо ксендза на миг исказилось бессильным отчаянием. Но уже в следующее мгновение он овладел собой и, не отступая больше, шагнул к ним:
— Себастьян, ты перестал верить?
Скульптор молчал. Он знал, что момент решительный, но и священный. Перед этим пронзительным, ясным взором
