чтобы убедить двор Феодосия в том, что притязания на спорную реликвию справедливы, честны и неоспоримо правильны. что треклятую вещицу следует вернуть на прежнее место упокоения в церкви Святителя Николая Чудотворца.
Епископ Проб потёр свой великолепный нос. Затем, поскольку стояла удушающая июльская жара, он приподнял широкополую шляпу и задумчиво почесал потную голову с седеющей копной волос, напоминающей птичье гнездо. Иногда ему казалось, что одна из самых трудных сторон епископского бытия — носить под митрой эту зудящую массу.
— Напомни мне ещё раз. Что мы отправляем?
— Всё?
— Нет, только самое важное.
С протяжным вздохом всех мучеников-писарей Тимос взял в руки первый из ста свитков и призадумался, с чего начать. Ему хотелось, чтобы епископ прочёл их сам, но тот не умел читать. Хотя в юности Проб так и не смог овладеть ни одним языком, кроме родного армянского, его отец, прославленный полководец Марк Проб, усердно используя семейные связи, сумел добиться для своего единственного сына этой синекуры на востоке Анатолии.
— По шесть тюков красного и лазурного фригийского шёлка; сто отрезов пурпурной шерстяной ткани для зимних плащей; десять шитых золотом и серебром алтарных полотен, ради которых пять святых сестёр из монастыря Святой Евлалии потеряли зрение; три шкатулки с шафраном, собранным крошечными пальчиками местных детей младше трёх лет; двадцать обработанных и пригодных для письма шкурок невыношенных весенних ягнят; четыре шкатулки, наполненные горошинами чёрного перца; две шкатулки с корицей; две шкатулки с цельными сушёными лепестками гвоздики и одна — с молотыми; две бочки с копчёной осетровой икрой и три — с солёными карпами…
Пока Тимос перечислял сокровища, приготовленные для того, чтобы побудить императора отдать приказ о незамедлительном возвращении украденной реликвии, Проб погрузился в мечты. Он представлял себе, как изумится настоятель, когда кесарева гвардия, специально прибывшая из Константинополя для этой цели, сопроводит епископа и его паству вверх по склону горы в тот проклятый монастырь. Разбойничье логово не защитит вороватого настоятеля и подлую шайку. То, что объявит цезарь, будет исполнено.
Это не какая-то там пустяковая реликвия: не предполагаемое перо из крыльев архангела Гавриила — таких в округе отыщется сотня, — не один из углей, на которых Валериан зажарил бедного Лаврентия (храни Господь его душу), не склянка с пылью, взбитой при убийстве змея Георгием Каппадокийским. О нет, это подлинный кошель святителя Николая Мирликийского. Сей кошель, наполненный золотыми монетами, в своё время послужил приданым девушке из бедной семьи. Он принадлежал церкви, недавно переименованной в честь святителя. И пусть чёрт заберёт монахов за то, что решились унести одно из самых священных сокровищ епископства без всякого «с-вашего- позволения»… как если бы он, Проб, дал согласие на такое.
Епископ дрейфовал на перине заоблачных грёз. Минувшие недели выдались суматошными и затратными, когда он заказывал и собирал всю эту роскошь для императора. даже если большую часть работы выполнял Тимос. Когда Проб пробудился полчаса спустя, писарь как раз подходил к концу оглашения девяносто девятого свитка, а корабли, направляющиеся в Священный Город Императоров, превратились в крошечные пятнышки на горизонте.
— Ты закончил? Мне только что приснился такой чудесный сон.
— А вы?.. Прежде чем ответите, может быть, мне стоит достать немного золотистого вина, привезённого на прошлой неделе…
— К вину хорошо подойдут оливки. Как ты добр ко мне.
Большую часть времени, вдали от потрясений и интриг Нового Рима, жизнь в Селестии, византийском портовом городе середины V века от рождения Иисуса Христа, была спокойной и упорядоченной. Епископ Проб занял нишу, которая как нельзя лучше соответствовала его талантам и способностям. Не обладая ни сильными политическими, ни страстными религиозными убеждениями, он с искренней добродушной терпимостью относился к бурлящему многообразию культур и народов, считающих Селестию своим домом, чем снискал абсолютную симпатию и поддержку прихожан.
В этом ему помог Тимос, писарь, друг и… э-э-э… раб. Много лет назад отец Проба, прославленный полководец, понимая ограниченность возможностей сына, закабалил, призвав на военную службу, болгарского деревенского мальчишку — фактически схватил его за шиворот — и привёз в Константинополь, чтобы тот стал компаньоном, охранником и помощником неусидчивому отпрыску. Тимос, который к своему же благу оказался слишком умным, с пользой посещал все занятия, на которых Проб спал и видел такие приятные сны.
Однако, по словам остроумцев, перемены постучались в дверь. После нескольких лет регентства своей старшей сестры Пульхерии император Феодосий, теперь в полном величии, утвердил:
«…полное и надлежащее собрание законов, обнародованных со дня провозглашения христианства единственной истинной религией благословенным императором Константином…»
Тимос, желавший уже не в первый и не в тысячный раз — от тяжеловесного слога у него ныли зубы, — чтобы епископ читал самостоятельно, был прерван.
— Чёрт! Зачем ему это понадобилось? — Проб, разочарованный тем, что полученная депеша не содержит ни малейшего подтверждения его притязаний на похищенную реликвию, выразил личное раздражение императорами, повелителями и бюрократией в целом.
— Что предосудительного в стремлении навести порядок в змеином гнезде правил и предписаний, вываливаемых на империю каждым полоумным императором со времён Диоклетиана?
— Осторожно с теми, кого называешь «полоумными», — один из них приходится мне тёзкой.
— Я остаюсь при своём мнении. Но что плохого в том, чтобы попытаться упорядочить хаос?
— Возражаю я не против порядка как такового; именно его навязывание впоследствии вызовет проблемы.
— Какие проблемы?
— Подожди и увидишь. Добром это не кончится.
— Что случилось? Обычно вы не столь пессимистичны.
— Прошлой ночью мне снился дурной сон.
— О…
Сны Проба служили такими же хорошими предвозвестниками знаменательных событий, как орлиный помёт или появление двухголовых мышей на рыночной площади.
— Мне приснилось, что император прислал нам указ, подтверждающий право на кошель святителя Николая. Когда я поднимался в гору к монастырю, то услышал шум, похожий на удары волн, разбивающихся о дамбу. Огромные розовато-охристые валуны катились вниз, грохоча, подпрыгивая и треща. Я поспешил убраться с их пути и спрятался в пещере…
— …которая появилась очень кстати.
— Не шути! Это серьёзно. Когда всё закончилось, четверть нашего города оказалась погребена под упавшими камнями.
— Звучит зловеще. Было ли во сне ещё что-нибудь?
— Нет. В тот момент я проснулся.
— В депеше больше ничего нет. Император желает, чтобы вы в ближайшее воскресенье объявили с кафедры о вступлении в силу нового Кодекса. Звучит не так уж и плохо.
— Не рассчитывай на это. Малюсенькая песчинка способна породить великое бедствие.
Как и предсказывал епископ, неприятности не заставили себя долго ждать. Спустя месяц небольшой отряд при полном параде промаршировал через Порта Гесперия и поднялся по Страда Мемориам, чтобы вручить приказ, подписанный старшей сестрой императора:
«С радостью принимая великолепный
