была уложена серым шифером. На скате торчала будочка с окном. Миша осторожно продвинулся вдоль низенькой оградки, касаясь рукой кровли, и залез через окно на чердак. И шел, шел, среди коробок и ящиков. Старый шкаф. Откуда тут старый шкаф? Как сюда занесли? Тронул за пыльную дверь, открыл со скрипом. Потянуло цвилью.
Отца вдруг увидел четко и ясно, хотя в гробу, в основной комнате, и как приходили незнакомые люди, наверное сотрудники, и в доме, во всем доме, стоял запах горящей свечи. Приобретя усы, Миша уж и забыл, как выглядел отец, он ушел очень давно, и потускнел образ, больше запомнился последовавший за его смертью мрак — спокойствие в доме, и мама очень долго потом не смеялась, и даже не улыбалась, и даже говорила редко. Этот мрак словно паук железными сковал нитями все движения. Иногда приходил дядя Андрей, иногда баба Лида — всё забирала фотографии отца, из альбомов, и скоро страницы альбомов стали зиять пустотами, будто кто украл половину жизни.
Прежде умирания отца, Миша смутно припоминал явления какого-то попа, заросшего как сейчас сам Миша, и всё закончилось выдуриванием старинной иконы, а сейчас Миша снова его увидел, ибо пребывал в прошлом, и поп с ним поздоровался:
— Здравствуй Миша.
Поп возник еще на похоронах, стараниями бабы Лиды, а Татьяна противилась, кричала — будет тут кадить гнусавый, но баба Лида твердила, что тебе всё равно на этом свете, а Васеньке на том может облегчение, так не препятствуй. И поп ходил тогда по комнатам, задрав голову под потолок, приглядываясь, вынюхивая. Миша его боялся. Как всё быстро стало другим. Еще неделю назад Миша смотрел мультики по телевизору, а на кухне пили чай мама с папой. Вот бы туда вернуться.
И вернулся, и снова смотрел те мультфильмы, а потом встал и понес свою чашку, пустую, на кухню, и там сидели мама и папа, а в окошке белой газовой колонки колебались два язычка синего пламени, один длинный, другой короткий.
— Хочешь печенько? — спросил отец.
Из густоты мрака выступил страх, когда Мише, который не ходил в детсад, надо было оставаться одному дома, а был как раз год перед школой. Татьяна раньше работала так, чтобы оставаться с Мишей, пока Василий на работе, а теперь наступили новые времена.
И вот Миша один в пустом, большом доме. Он закрывает входную дверь, закрывает за собой дверь в большую комнату, зашторивает окна наружу и во внутренний коридор. Страшно, только часы с кукушкой цокают. Кто там шляется по саду? Мама, приди скорее!
Поначалу неведомые люди наполняли сад, и Миша таился, стены дома уже не спасали, окна не укрывали, прятался под кровать, молчал, не дышал. Потом началось в доме.
И от этих стуков с перекатами, сверху, с чердака, не спала и Татьяна, и крестилась, и шептала — как тот поп научил.
А Миша стоял у двери в кухню, у запертой двери, приложившись к ней ухом плотно, и слышал, как вполголоса, баба Лида говорит невестке, что и отец Васи тоже вернулся, вот и Василий значит тоже. Однажды баба Лида увидела своего мужа ночью, в виде карлика с лицом покойного супруга, он метнулся в открытый туалет и пропал.
— Они становятся домовыми, — прогундела за дверью баба Лида, — Вот поверь мне. Я и батюшку на похороны звала чтоб этого не было, я же знала, что может начаться.
— И вы в это верите! — Татьяна сорвалась на визг, баба Лида заштокала:
— Что ты! Что ты!
И все продолжалось, ведь все понимали, Миша такой особенный мальчик, ему лучше жить в частном доме на Мичурина, где его никто не беспокоит, и где он может играть день напролет в саду, наблюдать, как растут растения и летают жуки. Природа успокаивает.
А мальчик Миша чем дальше, тем больше становился особенным, потому что на чердаке стукает, и под полом тоже стукает, и это не только ночью, но и днем, но днем он мог выйти из дому и залезть на мансарду сарая, или бродить по саду, или вообще от дома подальше, забраться в ботсад, все глубже, туда, к глинистым кручам над Днепром, к обрывам, и лазал по тем обрывам и под ними, пока не тратилось время, не начинало садиться солнце, тогда и он возвращался домой, и его мама, уверенная, что сын весь день сидел дома и смотрел телевизор да читал книжки.
Бородатый Миша отпал, отлетел назад, до всего этого и наблюдал за Мишей маленьким. Кто говорил, что он странный? Баба Лида и дядя Андрей, который тогда помимо НЛО увлекался экстрасенсорикой и ходил с обручем на голове. Дядя Андрей вглядывался в Мишу и якобы чувствовал в нем воплощение взрослого человека. Бородатый Миша сначала презрительно усмехнулся, потом уразумел, что дядя в чем-то был прав. Но баба Лида каждый жест, каждое слово Миши маленького толковала с отклонениями. Он не так смеется, не так отвечает на вопросы, не так себя ведет. Не как другие дети. Вася, это тревожный звоночек! Если Таня не понимает, пойми хоть ты. Пока еще не поздно!
А дядя Андрей когда забежит в гости, к сестре за деньгами, ибо тогда у него были трудности с работой, то начинает пугать Мишу, что на кухне в плите живет человек — колени длинные, волосы долгие, а на макушке лысина, и зовут его Скрикокуц. По ночам из духовки вылезает! Из-за того Скрикокуца Миша потом боялся выйти из большой комнаты в коридор.
А вот уже после, когда всё совсем переменилось. Какая позорная сцена. Татьяна с Мишей в гостях у бабы Лиды, на Нивках. В Мише открылся великий талант — художественно рассказывать услышанную по телевизору рекламу. Каждый ролик — отдельный спектакль. Миша перед бабой Лидой своеобразно колядует, под восхищенным взглядом матери. Выступает на середину комнаты, в лицах пересказывает рекламу. У них с мамой целая программа.
— А это про жвачку «Турбо», — предваряет Татьяна следующий номер.
И Миша говорит с ужимками, водит руками, утрированно удивляется, радуется, прозревает.
— Один в один! — всплеснула руками мама.
До чего они вместе дошли. С ненавистью к себе бородатый Миша переместился.
Он завис в темном пространстве, только снизу гудели голоса. Телевизор или радио. Кажется, он обрел какую-то плоть, непривычную, но всё же. Нащупал под рукой прямоугольную доску люка, открыл его. Внизу был знакомый предбанник, перекресток между кухней и комнатами. Необычно прыгучий, будто мячик, он соскочил вниз и направился в кухню. В углу, справа от плиты, стояла оставленная —
