отель. За окном тянулась промзона, разбавленная модульными гипермаркетами. «Леруа», завод. «Лента», завод. Metro — два завода, причем на фасаде одного из корпусов висел выгоревший портрет Иосифа Сталина. Сразу же за промзоной выстроились ряды панелек, и Стас вспомнил несмешной анекдот, прочитанный им то ли в твиттере, то ли на башорге: пассажирка трамвая предложила внуку называть яркие цвета за окном — и три остановки они ехали молча. Стас заподозрил, что анекдот сочинили в Коммунаре.
Номер в отеле несколько сгладил впечатление. Он ожидал увидеть скрученные в лебедей полотенца или кинескопный телевизор, но одноместный «полулюкс» выглядел вполне прилично, внутри работал кондиционер, и ванная комната блестела чистотой. Конечно, не обошлось без золотых занавесок и рябившего в глазах узорчатого ковролина, но подобные детали интерьера встречались даже в иностранных гостиницах.
Безносюк жил напротив.
— У тебя десять минут, — бросил он Стасу через плечо, прикладывая карточку к замку. — И так опаздываем.
Стас угукнул. Торчать в номере не хотелось. Он быстро умыл лицо и шею, насухо вытерся полотенцем и спустился вниз. Не успел Стас докурить стик, как в кармане зажужжал Xiaomi. Стас не стал брать трубку, просто вышел из тени курилки и поднял руку. Через пару секунд Безносюк заметил его жест и сбросил звонок.
— Чего трубки не берешь? — предъявил он Стасу, как только приблизился.
— Да я сразу понял, что это вы.
Стас не врал. На контакт Безносюка он поставил песню из сериала «Солдаты». Глядя в седой затылок севшего вперед безопасника, Стас подумал, что надо бы сменить мелодию. А то еще услышит…
Официально Безносюк поехал как представитель холдинга, но Стас догадывался, что безопасник проверял его в деле. Возможно, Абрамов не полетел ни на какую стратсессию в Лимасол, а сидит себе в Петербурге и все это придумал исключительно для того, чтобы убедиться в адекватности и стрессоустойчивости будущего руководителя стартапа.
— Ты помнишь, да, что нам сначала в дом быта? — спросил Максима Безносюк.
— Да. Мы туда и едем.
— Без навигатора?
— Обижаете! Я весь город наизусть знаю.
В солнечном свете город показался Стасу симпатичным, уютным, похожим на ленинградские окраины его детства. Впрочем, все провинциальные города в хорошую погоду вызывали у него ностальгию, равно как и здания: бледно-бежевые, с колоннами и треугольными крышами, или же бетонные, строгие, напоминавшие бойницами-окнами пулеметные дзоты. «Дом быта», у которого остановился Максим, относился ко второму типу: вывеска давно уже заржавела от дождей и снега, швы здания заплесневели, кое-где отвалилась плитка. «Какой дом, такой и быт», — подумал Стас, наблюдая за уходящим Безносюком.
Скука явно волочилась за ними от самой гостиницы. Стас молчал, Максим листал ленту «Пикабу» и периодически хмыкал. Он оторвался от экрана лишь тогда, когда Безносюк открыл багажник и запихнул туда венок из пластмассовой мишуры бутылочного цвета. Максим приоткрыл рот от удивления.
— Павлеевское кладбище знаешь где? — спросил Максима Безносюк.
Максим медленно кивнул.
— Через сколько там будем?
— Ну… Минут через сорок.
Максим заговорил только на светофоре.
— А че, торопимся? — спросил он Безносюка. — Я могу и на красный. Правда, вам штрафы потом придут.
— Нет, не торопимся. Мы в любом случае приедем раньше.
Но Максим все равно прибавил ходу. Город сменился садовыми товариществами, затем вдоль дороги потянулся забор с торчащими памятниками и крестами. У въезда на кладбище местные власти построили овальную площадь, которая на деле превратилась в парковку для автомобилей и рейсовых маршруток. Безносюк попросил Максима остановиться у стелы воинам, павшим в Великой Отечественной войне.
— Покурить успею? — спросил Максим, припарковавшись.
— Успеешь. Только сразу в салон не садись, проветрись.
Максим выбрался наружу.
— А чего мы ждем? — спросил Стас, взглядом сверля Безносюку затылок.
— В час приедет автобус с родственниками. Дождемся их и пойдем на отпевание.
— Он что, верующий был?
— Не знаю. Даже если и неверующий, хуже ему не станет.
В Коммунаре все маршрутки были желтыми или белыми, так что подъехавшая к стеле черная «газель» выделялась бы и без наклеенной вдоль борта надписи «РИТУАЛ». Вместе с «газелью» на площадь притарахтел пазик, из которого выползли шесть человек: три женщины, двое мужчин и молодой парнишка лет семнадцати. Они потоптались пару минут у дверей автобуса и потащились в церквушку за площадью.
Один из мужчин притормозил и огляделся. Безносюк тут же вылез из авто и направился к нему.
— Валерий Сергеевич? Здравствуйте, — поздоровался с мужчиной Безносюк. — Я Александр Петрович. А это Стас, коллега.
Стас протянул мужчине руку. Мужчина посмотрел на Стаса оленьими глазами.
— Здравствуйте. Я брат Антона.
Стас не нашелся что ответить. У входа в церквушку курили два крепких парня из «Ритуала», одетые в брюки без стрелок и черные свободные рубашки.
— Идите, там батюшка уже начинает, — предупредил один из них.
Первой Стас увидел бойкую женщину, торгующую в притворе просвирками, крестиками, свечами и прочими неизвестными Стасу предметами. На стенах теснились иконы, в нос бил запах ладана. В средней части храма, под паникадилом, стоял обитый бархатом гроб. Одна из женщин раздавала свечи. Стас не хотел смотреть на мертвого Антона и обшаривал взглядом иконы, исподтишка изучая стоящих рядом. Раздав свечи, женщина поправила платок. Парнишка уставился в пол. Стас не выдержал и поднял взгляд.
Антон превратился в восковое, будто бы выпотрошенное чучело, набитое соломой и благовониями. Его губы сомкнулись и усохли, запаяв рот навеки. В руки вложили икону. Перед глазами Стаса зарябили кружева покрывала, венчик, саван, у изголовья гроба дрогнули свечи. Стас вспомнил, как Антон впервые знакомился в толк-руме с коллективом и как язычки свечей бликовали в глазах нового директора. Он подумал, что теперь никто никогда не увидит Антоновых глаз, в этом мире их больше не существует. Разве только на фотографиях.
Перед лицом махнули черной тканью, и Стас вынырнул из воспоминаний. Вокруг гроба кружил священник, он читал по книжечке молитвы и потрясал кадилом. Стас не различал слова и не вникал в суть, вместо этого он следил за Безносюком, который держал свечу двумя пальцами и не шевелился. Лишь желваки играли на скулах.
Священник оттараторил несколько молитв, надымил кадилом и ссыпал немного земли Антону на грудь. Стас периодически уходил в себя — нет, сбегал от монотонности происходящего. Он видел, что женщины крестились, но сам не решался; в конце концов, последний раз он крестился в детстве и даже не помнил толком, какого плеча касаться в первую очередь.
— Свечку вон туда поставьте, — шепнула ему одна из женщин.
Священник исчез так же быстро, как и появился. В храм вошли гробовщики и подхватили крышку. Стас сунул свечку в песок.
— Ну, теперь закапывать.
