— Вам нужно, значит! А нам не нужно знать, что происходит? Вы ходите тут и там, разнюхиваете, едите нашу еду и пьете наш эль, а мы не получаем ничего взамен. А сейчас вы возвращаетесь с этой телегой и своим полудохлым зверолюдом, и ничего не собираетесь объяснять? Клянусь Богом, всё больше мне кажется, что вы просто разбойники, решившие поживиться на нашем несчастье!
— Эй, осядь! — подал голос Аларик. По хмурости и твердости голоса он вполне мог стать соперником старому вояке, — Мы здесь, чтобы помочь, хочется вам этого или нет. Ты не имеешь никакого права так...
— Не имею права?! Я не имею права?! Я имею достаточно прав, чтобы вышвырнуть вас отсюда! Мы достаточно далеко от столицы, здесь о вас никто и ничего...
— Вы... нам угрожаете? — от такой наглости голос Йоля звучал удивленно, а не предупреждающе. Аларик бросил короткий взгляд на своего брата, и тот кивнул. Его пальцы уже давно нашли рукоять меча.
Лицо Линдура перекосилось и покраснело — так стоило бы смотреть на врагов, но никак не на тех, кто в самом деле желает помочь. Самое страшное было в том, что его злость находила отклик в лицах других селян. Глухой, но лишь усиливающий рокот толпы напоминал шелест приближающейся волны, шуршащей на камнях. Недовольных лишь прибавлялось. Йолю пришло в голову, что, в общем-то, лопату или грабли, а тем более кирку при определенной сноровке можно использовать с тем же успехом, что и меч. Количество оружия у местных сразу как-то угрожающе возросло. Но Йоль лишь крепче сжал меч — про рыжего здоровяка можно было многое сказать, но только не то, что он трус.
— Вы, должно быть, шутите, — он исподлобья оглядел толпу, — разве мы давали повод так к нам относиться? Разве не вы вчера молили Доброго Бога о спасении?
— Мы молили о спасении, а не о грабеже!
— Ворюги проклятые!
— Да ничего мы не крали! — срываясь, прорычал Йоль, — Хотите — проверьте сами! Сходите на кладбище, проверьте! Нам не нужно ваше золото!
— Что тогда в телеге? А? Ничего не брали — а она вон, аж прогнулась!
— Можно я вырежу язык этой визгливой курице? — прошипел сквозь зубы Аларик так, чтобы слышал его лишь брат. Мужчина поспешил обратиться к толпе прежде, чем это сделал его близнец в привычной для себя манере.
Он напустил на себя серьезный, ужасно не подходящий для него вид. Кажется, даже щеки чуть-чуть надул:
— Мы нашли то, что, возможно, поможет... в решении вашей проблемы. Как только наш малефик очнется, мы начнем разбирательства и...
И? И что? Йоль судорожно пытался придумать, что добавить, пока не ляпнул, совершенно растеряв ничтожные остатки уверенности и, как смекнул мгновением позже, интеллекта:
— И всех спасем?..
У Йоля лучше выходило общение с собственными башмаками, чем с народом. В конце концов, он и не политиком был, а простым воином — тем самым, который должен расшибать мозги врагам и присматривать за колдуном, чтобы тот не попутал, на чьей стороне сражается, не поддался голосам своих демонов.
Эти мысли в данный момент его совсем не успокаивали. Даже напротив. В воздухе ощутимо запахло паленым.
— Вы ничего не сделали! Мы тоже могли бы жечь этих мертвецов, нам для этого не нужны воины!
— Покажите нам, что вы полезны! Мы заслуживаем защиты!
— Мы хотели помощи, а не воровства! Вы пришли сюда и думаете, что вам всё можно!
Йолю показалось, что его внутренности кто-то жарит на сковородке. Свело желудок и захотелось в кусты. Он не был трусом, но ужасно выносил давление. Особенно — тупой толпы. А та собиралась, шумела, возмущалась и подбадривала тех, кто кричал на близнецов злым, брызжущим ядом голосом. Линдуру уже и не надо было ничего говорить — он сказал достаточно, чтобы спустить милых селян подобно псам с цепи.
— Сколько ещё наших погибших отцов и матерей придется сжечь?! Это жестоко!
— Это ужасно!
— Убирайтесь прочь вместе со своим демоном!
— Уродом!
— Это ваша вина!
Дальнейшее было неизбежно. Камень глубоко рассек скулу Аларика. Толпа тут же замолкла. Словно после удара грома в преддверье молнии, гробовая тишина сковала землю. Можно было расслышать, как где-то бьется в окно муха.
Кажется, они сами поняли, что это уже слишком. Но поздно.
Аларик отступил, тронул ранку и с большим удивлением глянул на алую ладонь. Царапины на лице всегда сильно кровоточат, и вскоре кровь уже каплями катилась по подбородку, с тонким звоном билась о костяной ключ на груди — символ их общей веры.
Йоль сглотнул.
Во вскинутом, окровавленном лице Аларика было больше от дикого зверя, чем от человека, тем более — воина на страже Церкви.
— Ал! — крикнул Йоль, но одуревший от запаха крови близнец уже достал ножи. С рычанием он кинулся вперед, Йоль — наперерез, схватил вокруг плеч и крепко сжал. Аларик был сильный, быстрый, но всё-таки крепыш-Йоль был больше.
— Никто... не смеет!.. Я не позволю... Это не сойдет им с рук! — хрипя, Аларик бился в руках. Жилы на его шее страшно вздулись, зубы блестели в оскале, из груди вырывались проклятья пополам с рычанием. Аларик был безумен в гневе.
Йоль знал, что он ненавидел боль. Когда наставник ударил его за непослушание тростью, юный послушник чуть не размозжил ему голову статуэткой Святого Отиса.
— Видите, — негромко, но выразительно подал голос Линдур, — вот они, наши защитники. Вот их настоящее лицо. Отпусти его, сэр Йоль! Отпусти, я хочу посмотреть, как он разорвет невинных, которых призван защищать.
— Заткнись! — закричал Йоль.
Черт с ними, с этой деревенщиной! Они сами виноваты. Камень полетел с их стороны, и угрожали тоже они. Линдур ухмылялся уголком рта, и с огромным удовольствием Йоль бы размазал эту усмешку по его лицу, смешав с раздробленными костями и кровью.
— Ты, мерзкий подстрекатель! Признайся, ты просто хочешь прибрать к рукам всё! Чтобы мы не нашли, ты хочешь это себе! Тебе плевать на всех, злобный выродок!
— Злобный выродок?! Ах ты щенок...
— Мерзавцы!
— Прочь из нашего города!
— Воры!
Резкий, тонкий писк прокатился по округе. Звон в ушах — только в сто крат сильнее — прошелся по каждому в толпе, напугал животных, всколыхнул воронье, поднявшееся с соседних деревьев в небо. Пара гуляющих рядом куриц упали замертво.
Аларик вскрикнул. Сам Йоль от взрыва тонкого, мерзкого звука почувствовал такой укол головной боли, что едва удержался от стона, качнулся, оторопело опираясь рукой о стену дома. Опешившие селяне тоже смолкли, испуганно озираясь, многие покачнулись, кого-то поддержали от падения, у десятка хлынула носом кровь.
Йоль сразу понял, в чем дело, и первое, что он ощутил — холод, промчавшийся по позвоночнику. Испуг.
Бледный, тощий, с лицом совершенно каменным, стоял в дверях Данте. Взгляд янтарных глаз из-под насупленных бровей грозил обратить всё на своем пути в лед и камень.
— Что за балаган вы здесь устроили? — едва слышно проговорил он. В грязной исподней рубахе, босой и осунувшийся, «полудохлый зверолюд» сам выглядел не лучше Беспокойного. Его вид произвел должное впечатление — он вызвал страх.
Данте и до этого боялись. Малефиков и стоило бояться, оттого колдуны никогда не путешествуют в одиночку. Они обладают большой, неизвестной ни для кого, кроме них самих, силой: способностью влиять на других, читать их чувства и мысли... делать больно, не прикасаясь. У колдунов в арсенале была тысяча и одна уловка, и чтобы они не думали использовать эту силу против невинных, рядом всегда был дисциплинированный разум — ключники. Те, кто защищают — и малефика, и от малефика. И артефакты глушили силу колдунов, но, видимо, недостаточно для масштабов мощи в тощем теле Данте.
Демонстрация силы — кажется, это и нужно было разгневанной толпе. И Йолю. Мужчина как-то сразу пришел в себя.
— Дани! Слава Доброму, ты очнулся! Как ты себя...
— Йоль, твоему брату нездоровится, — оборвал Данте лепет меченосца, — Отнеси его внутрь. И дай холодного пива.
Йоль с трудом занес обмякшего Аларика в покои, устроил на лавке в их общей спальне, наскоро накрыл лоскутным покрывалом и поспешил обратно, к малефику. Сквозь неплотно закрытую дверь и окна просачивался только голос Линдура, Данте отвечал ему слишком тихо.
