нужны, то скажи.
— Мне бы такую теневую жизнь.
— Нет, Костян, поверь, лучше уж скучно доживать свой век в самой обычной семье.
— Ладно, задачку ты мне, конечно, задал. Городок маленький, сервисов хороших мало. Да и еще почти все с Антохой знакомы. По-любому сболтнут. Придется до Гончарово мотануться, был у меня там один кореш. Слушай, а племянник твой, который брат, он тоже, из этой темы?
— Тоже, — кивнул я. — Пришлось приютить.
— Охренеть. С виду лох лохом.
Мы потрындели с ним еще минут пять о всякой ничего не значащей фигне. Причем, большую часть говорил Костян и почти все о новой заказчице, которая весь замер строила ему глазку. И плевать, что у нее муж полкан, да она на десять лет его старше.
Но мне даже нравилось слушать друга. Потому что это был тот самый, старый Костян. Который делился всем, что его волновало.
Сажая меня в такси он даже хлопнул по плечу, заверив, что «если че, звони в любое время». Собственно, я был уверен. Если наберу Костика, он действительно примчится на помощь. Даже если по улице будут ходить инопланетяне, а с неба лить огненный дождь.
Конечно, был вариант сделать Костяна помощником, ну, или как там у рубежников это называется — приспешником? Только если вспомнить, что приключилось с Наташей, пока Инги не было, то сразу понимаешь — не стоит. Ведь на него начнут сыпаться все шишки, которые адресовались мне. И жизнь правда станет чуточку (очень сильно) тревожнее.
Хотя друг точно будет доволен. Для Костяна синоним кошмара — это скучная семейная жизнь. Он за любой движ. Вот только я нет. И если Костяну будет безопаснее оставаться в полном неведении, то так тому и быть.
Особняк Инги находился почти за городом. И надо сказать, снаружи не отличался каким-то исключительным богатством. Скажу больше, не выделялся среди прочих домов зажиточных господ. А райончик тут был именно такой.
Я даже не смог разглядеть снаружи оранжерею или зимний сад — не знаю, как правильно. Хотя учитывая, что потолок там был стеклянным, его нельзя не заметить. Магия? Не просто возможно, а скорее даже вероятнее всего.
Выйдя из такси, я почувствовал множество печатей. Только они теперь не давили, а просто висели в воздухе. Их можно было сравнить с потрескиванием электричества. Если какое-то время находиться рядом, то постепенно перестаешь обращать внимание. Ну да, я же принес клятву быть «хорошим мальчиком» и не делать гадости хозяйке этого дома. Как и она поручилась в моей безопасности на территории особняка.
Я нажал на кнопку видеодомофона и довольно скоро дверь открылась. В этом плане Инга была примером для подражания. Я понимал, что вполне вероятно она старше даже Васильича, но рубежница интересовалась всеми техническими новинками чужан. Это же она, помнится, подсказала мне про смену номера и отслеживание через телефон.
К слову, Васильич! Вот о чем следовало еще уточнить у Инги. Ведь она обратила внимание на моего соседа. А я тогда и не чухнул даже. Сразу поняла, что он не простой тип?
— Привет, — встретила меня Наташа. — Все хорошо?
— Вполне. Ты у Инги живешь, что ли?
— Нет, но в важные дни приходится быть почти двадцать четыре на семь.
— А сегодня важный день? — спросил я.
— Конечно, — удивилась Наташа.
Я все не сводил взгляда с нее, почему-то мысленно раздевая свою знакомую и вспоминая недавнее пробуждение. Вот Митя, гад, теперь я всегда буду помощницу Инги голой представлять? Черт, кстати, промахнулся, грудь у реальной Наташи была чуть меньше. Нечисть любит все преувеличивать.
О том, что сегодня действительно важный день, я узнал спустя минуту. Когда в гостиную вышла Инга, одетая в какое-то то ли платье, расшитое драгоценными камнями, то ли мантию. Она придирчиво оглядела меня, изогнув тонкую бровь. И спросила только:
— Ты правда собираешься ехать на аудиенцию к воеводе так?
Я ожидал самых жестоких кар, которые многие просвещенные женщины называют «не сопротивляйся, я из тебя все равно человека сделаю». Как правило, все начиналось с того, что тебя заставляли носить то, что тебе не нравилось. Потому что твоя любимая футболка «мешком висит», и «больше белые цвета пойдут, а не эта кислотная хрень».
Следом запрещалось грызть ногти, учили поддерживать порядок в комнате, любить раф на кокосовом молоке и выставки современного искусства. Где тебя приобщали к высокому и труднообъяснимому. И в конечном итоге хвастались, как вчерашний слесарь Семен стал тонким ценителем вин и живописи в стиле неоклассицизм.
На самом деле, конечно, не становился. Просто Сема в лучших традициях эволюции понимал, что жить как раньше не получится. И надо срочно мимикрировать во враждебной окружающей среде. Можно ли сказать, что он стал новым человеком? Да. Только этот новый самому Семену очень не нравился. И больше всего Сема любил, когда угадывалась такая возможность — позалипать перед теликом с бутылочкой пенного, а не за кислятиной вроде Шато Лагранж, которое нахваливает Вика.
Как оказалось, у Инги хватало мудрости не мучить меня. Видимо, она если не знала, то догадывалась — нормального человек из Матвея Зорина едва ли получится. Глядя на меня становилось ясно, в моем распоряжении две пары джинсов: вот эти и порванные. Причем, последние не выбрасываются на всякий случай. К примеру, вдруг износ нормальных станет настолько критическим, что придется на разок надеть те, старые.
— Возможно так будет даже лучше, — сказала она, после долгого придирчивого осмотра. Словно перед ней был не рубежник, а телевизор 8к, демонстрирующий фильм эротического содержания. — Есть в этом какая-то непосредственность. Естественность даже. Пусть воевода видит, что ты сам по себе и за тобой никто не стоит.
— А кто за мной стоит? Я же русский, со мной только Бог и все такое.
— Не шути. Держись скромно
— Я и так очень скромный.
— Тогда еще чуть скромнее. И молчаливее.
Портсигар в кармане чуть задрожал и я услышал нечто вроде сдавленного смеха. Я думал, бес должен защищать своего хозяина, а не тащиться, когда его чихвостят.
— Пойдем, посмотрим, что там с твоей рукой.
Как оказалось, в ее кабинете было уже все готово. Лежали открытые баночки с какими-то мазями, длинные широкие листья, названия которых я не знал, бинты. Инга сноровисто и быстро разрезала старую повязку, а затем сняла потерявшие цвет листья, уложенные сверху И моему взору
