своё молчаливое бдение.
Мужчины просидели в молчании почти три часа. Доктор, казалось, погрузился в свои мысли, а Хойн нервно жевал свою неизменную незажженную сигару. В доме было тихо, если не считать тиканья часов в холле и ежечасного их перезвона, возвещавшего который час.
Вскоре после того, как часы пробили два, они услышали тихий, едва слышный стон.
— Что это было? — хрипло прошептал детектив.
— Подождите! — ответил доктор.
Вскоре звук повторился и на этот раз сопровождался продолжительными всхлипываниями.
— Это мисс Роджерс, — взволнованно сказал Хойн.
Доктор Дорп встал и на цыпочках подошёл к двери детской. Прислушавшись, он бесшумно открыл дверь и вошёл. Вскоре он вернулся, оставив дверь приоткрытой. Всхлипывания и стоны продолжались.
— Как я и ожидал, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы пошли в детскую, вели себя тихо и запоминали всё, что увидите и услышите. Оставайтесь там, пока я вас не позову, и будьте готовы к потрясающему зрелищу.
— Ч-что это? — нервно спросил Хойн.
— Ничего такого, что могло бы причинить вам боль. В чём дело? Вы боитесь?
— Боюсь? — прорычал Хойн. — Чёрт возьми, разве человек не может задать вам вопрос…
— Сейчас не время отвечать на вопросы. Идите туда и сделайте, как я сказал, если хотите хоть чем-то помочь.
— Хорошо, док. Вы здесь главный.
Рослый детектив вошёл в комнату хнычущей девочки и втиснулся всем своим огромным телом в изящное кресло-качалку, откуда ему была видна её кровать. Она ворочалась с боку на бок, постанывая, словно от боли, и Хойн, жалея девочку, недоумевал, почему доктор не разбудил её.
Вскоре она прекратила судорожные движения, сжала ладони в кулаки и издала низкий клокочущий крик, и между её губ медленно появилась белая клубящаяся масса. Изумлённый детектив уставился на неё с открытым ртом, настолько испуганный увиденным, что забыл жевать сигару. Клубящаяся масса продолжала изливаться в течение нескольких минут, которые напряжённому наблюдателю показались часами. Затем она превратилась в туманное, лёгкое облачко над кроватью, полностью отделившееся от девочки и выплывшее через полуоткрытую дверь.
Доктор Дорп, стоя в коридоре, увидел, как из спальни появилось белое туманное нечто неопределённых очертаний. Оно проплыло через холл и остановилось прямо перед дверью Рицкого. Он осторожно и бесшумно приблизился к нему и заметил, что оно быстро уменьшается в размерах. Затем он обнаружил причину этого. Оно втекало в замочную скважину!
Вскоре оно полностью исчезло. Он ждал, затаив дыхание.
Что это было? Тишину нарушил жалобный вой собаки! Он взобрался на стремянку, чтобы осмотреть комнату через стеклянную фрамугу. Едва он поставил ногу на вторую ступеньку, как скулящий звук сменился булькающим рычанием, за которым последовал вопль смертельного ужаса и глухой хлопок вспышки.
Спрыгнув с лестницы, доктор позвал Хойна, и они вошли в спальню с привидениями. Комната была ярко освещена алебастровой чашей и наполнена тошнотворными испарениями состава для вспышки.
Хойн открыл окна и вернулся туда, где доктор задумчиво осматривал Рицкого, по-видимому, потерявшего сознание. Он наполовину сполз с кровати и висел так, уронив на пол костлявую руку, на его измождённом лице застыл ужас.
— Боже мой! — воскликнул Хойн. — Только взгляните на его горло и грудь. У призрачного пса текли слюни!
Доктор достал из кармана маленькую фарфоровую ёмкость, снял с неё крышку и лезвием перочинного ножа соскрёб часть слизи в неё.
— Может нам стоит попытаться привести его в чувство? — спросил Хойн.
После того, как они снова уложили Рицкого на кровать, доктор наклонился и приложил ухо к груди мужчины. Он достал из футляра стетоскоп и снова послушал; затем с серьёзным видом выпрямился.
— Никаким земным силам не привести его в чувство, — тихо сказал он. — Рицкий мёртв!
Детектив остался в доме в ожидании прибытия коронёра и представителя похоронного бюро, в то время как доктор Дорп поспешил домой со своими принадлежностями и образцом слизи, который он собрал с трупа. Хойна озадачил тот факт, что перед уходом доктор обыскал дом и одежду убитого.
Детектив оставался в квартире Рицкого почти до десяти часов. Заглянув в ресторан, чтобы немного позавтракать и выпить чашечку кофе, он направился прямо к дому доктора.
Он застал доктора в его лаборатории, погруженного в сложный химический эксперимент. Когда детектив вошёл, он встряхнул пробирку, которую нагревал над маленькой спиртовкой, поднёс её к свету, поставил на небольшую подставку, на которой стояло несколько других, частично заполненных жидкостью, и сердечно кивнул своему другу.
— Доброе утро, док, — поздоровался Хойн. — Вы уже решили что мы собираемся сказать коронёру?
— Я давно знаю основную причину смерти Рицкого. Это был страх. А вот косвенная причина, то, что вызвало страх, требовала тщательного изучения и значительных химических исследований.
— И это была…
— Психоплазма.
— Не понял, док. Какая ещё психоплазма?
— Без сомнения, вы слышали о веществе под названием эктоплазма, о котором сэр Артур Конан Дойл прочитал множество лекций, или о идентичном веществе под названием телеплазма, открытом бароном фон Шренк Нотцингом во время посещения сеансов материализации с медиумом, известным как Ева.
— Пока барон наблюдал и фотографировал это вещество в Европе, мой друг и коллега, профессор Джеймс Брэддок, проводил аналогичные исследования в нашей стране. Он назвал подобное вещество психоплазмой, и мне это название нравится больше, чем любое из двух других, поскольку оно, несомненно, создано из невидимых частиц материи силой разума.
— В прошлом я изучил и проанализировал множество образцов этого вещества. Пластинка, которую я сейчас рассматриваю под микроскопом, и различные химические исследования, которые я только что выполнил, убедительно показывают, что это психоплазма.
— Но как… откуда она взялась?
— Вчера я узнал кое-что из истории Рицкого и его подопечной. Позвольте мне сначала просветить вас на этот счёт:
Он сказал правду, когда заявил, что его назначили опекуном племянницы, а также когда он сказал, что застрелил собаку. Собака, о которой идёт речь, была русским волкодавом, подарком, присланным девочке её родителями во время их турне по России. Пёс был ещё совсем маленьким, когда появился в доме, и вскоре эти двое стали хорошими товарищами, вместе резвились и играли на лужайке или носились по большому дому.
Через некоторое время после смерти родителей Ольги Рицкий, в то время редактор радикальной газеты в Нью-Йорке, поселился на вилле Роджерса. Собака, к тому времени уже взрослая, сильно невзлюбила его и однажды довольно сильно укусила. Когда он объявил о своём намерении пристрелить животное, девочка разрыдалась и поклялась, что покончит с собой, если Шэг, как она назвала его, будет убит. Похоже, она считала его символом любви своих родителей, которые уплыли,
