почему ты считаешь его живым?
— В смысле?
— Твоя граница между жизнью и смертью пролегает в традиционной для обывателя плоскости. Ты считаешь, что смерть возникает после жизни, но это не так. Мертвое участвует в нашей жизни, является ее частью. Не все то живо, что кажется живым.
Валентиныч разглядел в глазах Антона замешательство.
— Мертвое всегда подражает живому. Присмотрись — огромное количество людей соткано из подражаний. По улицам ходят люди в одинаковой одежде, заказывают себе одни и те же фотосессии. В нижнем белье, допустим, или с хаски у камина. Они копируют эмоции из фильмов и сериалов, множат шаблоны на похоронах, свадьбах и днях рождения. И не задумываются об этом.
Валентиныч схватил Антона за плечо и повел к воротам.
— Физическая смерть для многих — лишь констатация факта. Посмотри на бабушку, которую вы вчера привезли. Она пятнадцать лет — пятнадцать, Антон! — не выбиралась за пределы своего района. Она годами ходила в магазин за продуктами, на почту за пенсией и в аптеку за лекарствами по одним и тем же дорогам, а вечерами доживала под бормотание телевизора. Будь у нас побольше ресурсов, я бы отправил тебя посмотреть на обычных мертвых, которых мы не оставляем для заданий. Знаешь, что чаще всего видишь в квартирах стариков?
— Нищету.
— Нет, ты не прав. Настенные часы. И у большинства они не идут. Стрелки давным-давно стоят на месте! Дело даже не в том, что у стариков нет денег на батарейки или их некому заменить. Просто их время остановилось, они живут прошлым. Или воспоминаниями о нем.
— Но Артур не старик!
— Он заготовка для старика. С этой любовницей, Сашей, они расстались, потому что не договорились о формате семьи. Артур считал женщину исключительно хозяйкой очага и матерью будущих детей. Почему же Артур так считал? Потому что «его так воспитали», ему так сказали. Потому что так «жили» до него. Вот и все аргументы.
Валентиныч остановился у ворот и поймал блуждающий взгляд Антона.
— А еще ты жалеешь их, потому что и собственную смерть ты всегда считал трагедией. Ты ставишь себя на место Артура, на место бабушки, на место каждого из них.
— Что же плохого в эмпатии, Валентиныч?
— Это не эмпатия. Ты жалеешь не их, а себя на их месте. Не обманывайся, относись к умирающим равнодушно. В разные эпохи человечество воспринимало смерть по-разному. Теперь вот смерть приравняли к трагедии, ленты соцсетей завалены ежедневными некрологами: «Ушла эпоха, как же мы будем жить без него дальше?!» Будто раньше смерти не существовало. Ты лишь продукт эпохи. Представления изменчивы, а смерть всегда одна и та же.
Валентиныч приложил черную матовую карточку к считывателю и толкнул дверцу, врезанную в ворота.
— Теперь иди и попробуй взглянуть на мир через призму нашего разговора.
Антон шагал по песчаной дороге вверх и обдумывал слова Валентиныча. Несмотря на то что взгляды Антона особо не изменились, физиологические отличия он уже приметил. Секс его больше не интересовал, так что о свиданиях с живой девушкой не могло быть и речи, а отсутствие будущего обесценило карьерные мечты и долгосрочные планы. Накопление денег, покупка квартиры, машины, путешествия — ничего теперь не имело смысла. Удивительно, но, обретя свободное время, Антон совершенно не знал, как им распорядиться. Еще и с живыми лучше не контактировать…
Антон поехал к себе на родной район, подальше от толп отдыхающих в центре. Прогулка по окраинам Коммунара оказалась по-прежнему унылым занятием. Антон прошелся по местам детства — проверил, действительно ли внутри не осталось ностальгии. Двор жил обычной жизнью: несколько бабушек судачили на лавке, гопники тусовались у тонированной «четырки» и слушали музыку. Антон осмотрел двор еще раз и решил подняться в квартиру, но не ради ностальгии, а ради дневника, который он вел в последние месяцы жизни. В нем хранились останки его мыслей и чувств, глядя на которые можно было с легкостью различить, кем был он сам. Хоть это и не имело уже значения, чем еще заниматься мертвому, как не подведением итогов собственной жизни?
Припомнив старый трек Гуфа, Антон на всякий случай поднялся на один этаж повыше и осмотрелся. Лампочка на площадке не горела. Отлично, меньше шансов быть узнанным. Антон уверенно спустился с лестницы и вставил ключ в замочную скважину. Щелчок. Тише… Еще щелчок. Даже если соседка и услышала — подумает, что ей померещилось.
Квартиру словно вылизали. Похоже, после похорон соседка устроила здесь уборку. Антон замер, прислушиваясь к ощущениям. Пусто. Квартира не вызывала у него никаких чувств. Значит, он все же поработал над собой и в каком-то смысле стал профессиональнее.
Антон обшарил антресоль, но блокнота не было на месте. Понятно. Сергей с Валентинычем уже всё подчистили.
Обострившийся за время наблюдательства слух Антона уловил бубнеж на площадке. Антон прислушался.
«Я говорю! Зашел… Давай».
Антон аккуратно посмотрел в глазок. У двери стояли двое. Они заметили потемневший глазок и отпрянули.
— Я вызываю милицию!
Антон по голосу узнал соседку. Он тут же двинулся вглубь, к балкону. Балконная дверь была закрыта. Пришлось щелкнуть сначала ручкой, затем замком на окне.
Лезть по решетке теперь не имело никакого смысла. Антон не глядя выпрыгнул из окна. В полете его развернуло, он неудачно упал в пустую цветочную клумбу боком и сразу перекатился на спину. Открыв глаза, увидел нависшего над ним Сергея.
— Косячишь, — процедил тот. — Вставай давай. Наряд подъезжает.
Сергей схватил его за шкирку и затащил в стоящий неподалеку микроавтобус.
— Ну на хрена, Антон? — со страдальческим выражением лица начал Сергей в салоне. — Только все наладилось!
— Да я ж аккуратно… — возразил Антон, хотя понимал — ни хрена он не аккуратно.
— Че ты там забыл вообще?
— Свитер.
— Че?! — Сергей округлил глаза.
— Свитер любимый хотел забрать.
Сергей помолчал несколько мгновений. Затем сказал как бы сам себе:
— Все-таки еще свежачок. По свитеру он, блядь, соскучился!
Антону стало немного стыдно.
— Как думаешь, что Валентиныч сделает?
— Ну, он нехило разозлился. Растворить не растворит, а вырубить может.
— Понятно.
Микроавтобус мчался на базу.
— Слушай, а чего ты мне блокнот ни разу не припомнил? — спросил Антон, стараясь разрядить ситуацию.
— Какой блокнот?
— Ну, с антресолей.
— Я не видел. А что там?
— Да так… — Антон махнул рукой.
— Не, ну серьезно?
— Стихи я туда писал. Не очень хорошие.
— А! Я в стихах не очень разбираюсь. Я и книжек-то за жизнь особо не прочитал. Только букварь и эту… Зелененькую.
Сергей хохотнул, Антон грустно улыбнулся. Может, врет? Да нет. Они не друзья, конечно, но Сергей та еще язва,
