Я моргнул.
Сколько по всему Питеру таких тихих райончиков, которых не коснулись ни перестройка, ни более поздние лихие времена?
Не важно. Где-то здесь обретается Алекс. И чёрт меня побери, если я его не отыщу.
Вот. Черепичная крыша, высокий забор, железные ворота.
Все мои чувства утверждали, что шеф там, внутри.
Я проехал мимо.
Свернул один раз, другой, выехал на соседнюю улицу, проехал и её, и только потом загнал Хам в узкий переулок и выключил двигатель.
Меня никто не преследовал.
Но береженного и Господь бережет.
Заперев машину, я двинулся обратно к особняку.
Сколько раз мне приходилось вот так перепрыгивать через забор, в поисках притаившегося в угольном сарае гуля, прячущейся среди картошки в погребе стригги, затаившегося в саду, среди веток терновника, мстительного духа?..
Со временем выработалась даже особая техника.
Отыскать тихий неприметный для посторонних глаз угол. Быстро перемахнуть через забор — собаки обычно меня боялись, и благоразумно не подавали голоса.
И только кошки, если попадались на пути, смотрели надменно и неприязненно, чуя конкурента.
Подпрыгнув, я ухватился за основания пик, подтянулся, перебросил ногу, другую, спрыгнул во двор… Накатило дежа-вю. Сегодня я уже всё это проделывал.
Главное, чтобы никто не начал стрелять, — мелькнула мысль. — Район тихий, люди спят. Будет неудобно.
Пригибаясь, я подбежал к окну и заглянул внутрь.
От зрелища, которое предстало моим глазам, скулы свело дикой судорогой.
Во рту появился привкус крови: я прикусил язык.
В глазах потемнело, и стоило огромного труда удержаться, чтобы не разбить стекло кулаком.
Как же так?.. — думал я.
Почему?..
В гостиной были люди.
Гиллель, отец Прохор, Тарас со своим другом мастифом, Мириам… И конечно же, Алекс.
Свободно сидя за столом, откинув руку с зажатой в пальцах рюмкой, он заразительно смеялся.
Глава 14
Черноглазая беспокоилась зря: загипнотизированная её взглядом, Маша не могла дышать — не то, что говорить или двигаться.
Так и заколдобилась, под наполовину сдвинутой крышкой.
— Вылезай, — предложила тётенька. — Не бойся.
Но Маша только моргала, инстинктивно придерживая крышку одной рукой. Перед глазами стояло видение тёткиных зубов: были они острые, как у Рамзеса, и почти такие же большие.
Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие зубки?
Девочка из сказки, хотя и тёзка, никогда Маше не нравилась: глупая она какая-то.
Детская мудрость гласит: видишь что-то опасное — беги. Не надо стоять и хлопать ушами, словно тебе три года.
Но сейчас, в этот самый момент, Маша поняла: бывает такой страх, от которого не убежишь. Просто не сможешь.
И что тогда остаётся?..
Осторожно, чтобы не загремела, Маша опустила крышку ящика на пол, и выпрямляясь, ПРЫГНУЛА на тётку, выставив вперёд обе руки.
Толкнула её в грудь, тётка не удержала равновесие и упала, а Маша, взяв ноги в руки, легко побежала к двери.
МОГЛА БЫ побежать.
Если бы тётка вела себя так, как хотелось Маше.
Но вместо этого черноглазая перехватила Машины запястья, дёрнула вниз и на себя, и крепко обхватила девочку поперёк туловища.
Из Машиного горла вырвался тонкий всхлип.
— Тихо, тихо… — перехватив поудобней, тётка принялась укачивать Машу, как куклу. — Ничего не бойся, — шептала она девочке в ухо. — Я тебя не обижу… Не бойся.
И неожиданно Маша поняла: тётенька хорошая.
Ведь она ТОЖЕ сидела на кровати, с другими тётеньками, и на ней не было серого рабочего халата, а был почти такой же комбинезон, как и на Маше.
Её тоже заманили, — решила девочка. — Она такая же пленница в этом дурацком интернате.
О том, что взрослые могут жить в интернатах, она никогда не слышала. Но мало ли…
Однако в том, что это черноглазая сдала её Очкастому, Маша уже сомневалась.
Как только девочка перестала брыкаться и расслабилась, черноглазая поставила её на пол, и только слегка придерживала за плечи.
Казалось, от её рук в Машу перетекает спокойствие. Ладони были очень тёплыми, почти горячими, и совсем не давили, а скорее, поддерживали.
— Ты кто? — раз мы обе пленницы, то можно и на «ты», без церемоний, — решила Маша.
Вблизи черноглазая была не такая уж и старая, без морщин и всего такого. Уж наверняка моложе её тётки, потому что та носила очки, а черноглазая — нет.
— Я Роза, — ответила девушка. — А тебя как зовут?
Да чтоб вас всех, — Маша мысленно выругалась.
И ни капельки не стыдно. Потому что это было ругательство в общем. Без нехороших слов.
У всех. Буквально у ВСЕХ были красивые интересные имена.
— Эсмеральда, — представилась девочка. И посмотрела на черноглазую с вызовом: пусть только попробует не поверить. Но та лишь кивнула и сказала:
— Рада познакомиться, Эсмеральда. И раз уж мы теперь подружки, может, расскажешь, что здесь делаешь?
— И когда это мы стали подружками? — Маша подозрительно сморщила нос.
Чтобы стать подружками, нужно много всякого: обменяться браслетиками из бусин, принести клятву на мизинчиках…
Черноглазая улыбнулась.
— Не доверяешь, — кивнула она. — Молодец. Продолжай в том же духе. Но знаешь, что? — она присела на соседний ящик, чтобы Маше не приходилось задирать голову. — На этот раз можно сделать исключение. Потому что я хочу тебе помочь.
Маша недоверчиво пожала плечиками.
Взрослые всегда так: я хочу тебе помочь, я действую в твоих интересах, я хочу, как лучше… А потом заставляют мыть шею и подстригать ногти. А ещё есть капусту. Варёную.
— Тогда давай так, — колебания девочки черноглазая поняла абсолютно верно. — Заключим с тобой союз. Я помогу тебе, а ты — мне.
Маша фыркнула.
— И чем это я могу тебе помочь?
Никогда взрослые не просят помощи у детей. Не мешай. Не путайся под ногами. Не мельтеши. Закрой рот…
А «помощь» в их понимании выглядит так: заправь кровать, убери комнату и вынеси мусор. Разве ж это помощь?
— Ты можешь выбраться отсюда, — сказала Роза. В глазах её вспыхнули искры, на миг они сделались желтыми, как пламя свечи. — И найти моего жениха.
— Ты хочешь, чтобы он пришел и спас тебя? — у Маши тоже загорелись глаза.
Вот это она понимает: сюжет настоящей сказки…
Розочка грустно усмехнулась.
— Я хочу, чтобы он бежал из города, как можно дальше. Скажи ему: уходи немедленно. Скажи: забудь обо мне, спрячься, и главное, скажи так: я хочу, чтобы ты жил. Поняла?
От её голоса у Маши на глазах навернулись слёзы.