Рената шла очень медленно, и Гонкур её не торопил. Происшедшее казалось ему кошмаром, тяжёлым сном, который должен рассеяться, когда, войдя в дом, он услышит голоса Каремаса и Мигелины, вернувшихся раньше них. В то же время он сознавал непоправимость случившегося, и его охватывал смертельный ужас, когда он думал о встрече с матерью, которая только что по необъяснимой трагической случайности потеряла двоих чудесных детей, будущее которых рисовалось и ей, и каждому, кто их знал, счастливым и блестящим. Как переживёт эта бедная женщина такой удар? Вынесет ли его? И неужели он будет вестником этой беды, особенно страшной своей внезапностью? Какой-то гаденький голос нашёптывал ему в утешение, что Медас уже подготовил госпожу Кенидес и осторожно рассказал о постигшем её горе, и, возможно, сейчас ему даже не придётся с ней встречаться. Он старался заглушить этот предательский голос, но безуспешно. О, если бы ему только ненадолго оттянуть встречу с несчастной женщиной, немного успокоиться и собраться с силами! Тогда он будет готов разделить с ней её горе, а пока он так подавлен и растерян, что едва может справиться с собственными чувствами, но не способен хоть как-то поддержать мать, лишившуюся сразу двух детей.
Госпожа Кенидес встретила их появление с явным удивлением, мгновенно сменившимся тревогой при взгляде на ослабевшую Ренату.
— Почему вы так поздно… и одни? — растерянно спросила она. — Что-то случилось? Рената, что с тобой, девочка?
Гонкур почувствовал отчаяние, когда осознал, что женщина не подозревает о постигшем её несчастье. А в нём вдруг вспыхнула надежда. Она всё росла, превращаясь почти в уверенность и неестественную бешеную радость, боровшуюся с отчаянием.
— Поезд… — начал он почему-то хрипло и вдруг понял, что не только не может говорить связно, но даже отдельные слова даются ему с огромным трудом. — Мигелина нас встретила… на насыпи стояла. Каремас побежал вперёд, к ней… Упал. Мигелина… к нему. Они не уходили с рельсов… Мы были очень далеко, не могли им помочь… не успели. Поезд… Я не знаю, что случилось. Может быть, они живы. Медас поехал с ними, вернётся и всё объяснит. Но они, конечно, живы… Госпожа Кенидес!
Гонкур успел подхватить потерявшую сознание женщину и понёс к дивану. Рената шла за ним, бессознательно продолжая за него цепляться.
— Воды! — потребовал молодой человек, уложив бесчувственную хозяйку дома.
Рената стояла, не шевелясь и не замечая происходившего рядом с ней. Он резко встряхнул девушку, и та начала приходить в себя. Она посмотрела на него, медленно перевела взгляд на госпожу Кенидес, а потом упала на колени, уткнувшись лицом в диван. Гонкур в замешательстве слушал её рыдания, не зная, что ему предпринять.
— Что случилось? — робко спросил Витас, в испуге остановившийся в дверях.
— Твоей маме плохо. Беги за врачом, — приказал Гонкур.
— А что…
— Быстро! — прикрикнул Гонкур, и Витас выбежал из комнаты, не окончив фразы.
От Ренаты не было никакого толку, и Гонкур стал сам лихорадочно принимать меры по спасению старой дамы. Его пугали голубоватая бледность её лица и её полная неподвижность. Покружившись по комнате, он схватил кувшин с водой и, смочив носовой платок, положил его на лоб женщины, побрызгал ей в лицо водой, помахал импровизированным полотенцем. Она не шевелилась и лежала как мёртвая. От беспомощности молодой археолог застонал. Если бы госпожа Кенидес потеряла сознание от ранения или ушиба, он бы знал, что делать, но сейчас растерялся. В отчаянии он принялся делать ей искусственное дыхание и совсем потерял голову от безрезультатности своих усилий.
— Влей это ей в рот, — властно приказал незаметно появившийся в комнате господин Вандесарос.
Гонкур схватил стакан, поданный стариком, привычным движением вытащил и раскрыл нож и лезвием осторожно разжал зубы женщины. Поддерживая её одной рукой за плечи, он влил её в рот бесцветную жидкость.
— Намочи полотенце в холодной воде и положи на сердце, — распорядился господин Вандесарос.
Гонкур снова закружил по комнате, в спешке хватая совершенно ненужные вещи и сразу же их бросая. Потом он стянул со стола скатерть, смочил угол в воде из графина и, смущённо расстегнув платье на старой женщине, положил мокрую материю ей на грудь.
— Больше мы уже ничего не можем сделать и нам остаётся только ждать врача, — сказал старик. — Ты послал Витаса?
— Да.
— Теперь объясни, что случилось. Почему плачет Рената?
Голос старика звучал неестественно спокойно.
— Я и сам пока ничего не знаю. Медас расскажет, когда вернётся. — И с отчаянием он добавил. — Каремас и Мигелина попали под поезд, но я не знаю, может, они живы.
Старик не шевельнулся, не сказал ни слова. Его лицо было как каменная маска.
Уже знакомый Гонкуру доктор бесшумно вошёл в гостиную и попросил всех выйти. Гонкур поднял Ренату и отвёл в соседнюю комнату, а потом вернулся за стариком, совсем потерявшим способность управлять креслом. Рената продолжала горько и безутешно плакать, но её слёзы были естественны, хотя у молодого человека сердце надрывалось от жалости к ней, а старик сидел такой застывший, что Гонкуру стало страшно. Он стоял, прислонившись спиной к двери, и ловил каждый шорох в соседней комнате. Ему казалось, что прошла вечность с тех пор, как Витас привёл врача.
Вспомнив о мальчике, Гонкур оглянулся, но не нашёл его. Вдруг на него напал безумный страх и, полный самых мрачных предчувствий, он с отчаянием шагнул к окну. Глаза его блуждали. Как он желал, чтобы Витас был здесь, перед ним. Мысль о том, что и с этим ребёнком может случиться несчастье, была непереносима. Витас, всё это время стоявший рядом, со страхом и мольбой глядя на Гонкура, робко потянул его за рукав. Гонкур круто повернулся и крепко прижал мальчика к себе.
Хлопнула входная дверь, и молодой человек вздрогнул.
— Стой здесь. Никуда не уходи, — шепнул он мальчику и быстро пошёл навстречу Медасу.
Витас, как привязанный, двинулся за ним.
— Что? — кратко спросил Гонкур.
Медас молча смотрел на него.
— Очнись, ради Бога!
— Сюда! — слабым голосом позвал старик.
Свободной рукой Гонкур тащил за собой Медаса, на другой руке висел Витас. Молодой археолог чувствовал, что движения у него резкие, порывистые и, может быть, следовало бы в этих обстоятельствах вести себя мягче, но пока не мог взять себя в руки.
— Говори, — потребовал он.
— Было дознание, — тихо сказал Медас. — Каремас разбил голову при падении, а Мигелина… — Он всхлипнул. — Думают, что она была в шоке от вида крови и не заметила поезда. Машинист затормозил, но поздно.
Медас отвернулся и, закрыв лицо руками, отошёл в сторону.
Витас медленно осознавал случившееся, а когда понял значение произнесённых слов, бросился в кресло и отчаянно зарыдал. Старик хранил молчание. Рената, не в силах больше плакать, тихо стонала.
Гонкур сел на подоконник и прислонился плечом к раме, запрокинув голову. Невыносимая тоска заполнила всё его существо, вытеснив все остальные чувства. Эта семья так незаметно и прочно вошла в его жизнь, что все её беды воспринимались им с такой же болью, как если бы случились с ним и его сестрой.
26
После первого приступа отчаяния Медасу пришлось стряхнуть с себя бездеятельное оцепенение и взять на себя организацию похорон. Гонкур остался дома и метался от госпожи Кенидес к старику Вандесаросу. Рената немного успокоилась, но слёзы вызвали у неё такую жестокую головную боль, что Гонкур пытался уговорить её уйти в свою комнату и постараться уснуть. Однако девушку ужаснула мысль очутиться одной, и она осталась в гостиной. Витас скорчился в кресле и не подавал признаков жизни.
Гонкур приносил воду и лекарство больным, тщетно уговаривал больных и здоровых поесть, успокаивал, объяснял, умолял и требовал, провожал врача, встречал сиделку, договаривался, настаивал и к приходу Медаса был совершенно измучен.
Медас вернулся поздно. Гонкур, только что без сил упавший в кресло, вскочил и поспешил за ужином.
— Господин Гонкур, сядьте, — устало сказала Рената ему вслед. — Разве сможет Медас проглотить хоть кусочек после всего, что случилось?
Медас промолчал, и Гонкур принёс ему нарезанное ломтиками холодное варёное мясо и два крепких солёных огурчика. Аппетитный запах распространился на всю комнату.
Медас поколебался, смущённо обвёл глазами находящихся в комнате и решительно сел за стол. Рената с возмущением посмотрела на него и высказала предположение, что, вероятно, смогла бы заставить себя проглотить кусочек огурчика, но от вида мяса у неё пропало всякое желание есть.
Гонкур молча вышел и приготовил четыре порции мяса с огурцами.
Рената промолчала, увидев на своей тарелке мясо. Любое движение нестерпимой болью отдавалось в голове, и она осталась на диване, поставив тарелку на колени. Гонкур подкатил кресло старика к столу, и тот рассеянно принялся за еду. Постепенно бледные щёки его чуть порозовели, и взгляд стал по-прежнему острым.
