Следующим шагом было переписать оставшиеся буквы с одежд святых, выбросив те, которые я уже использовал. В результате подобной операции у меня получился нижеследующий ряд:
RVIIOPDOOSMVVISCAVBSBTAOTDIEAMLSIV SPDEERSETAEGIANRFEEALQDVAIMLEATTH OOVMCA. Н. Q. Е.
Теперь я уже знал, что из себя представляют первые три нужные мне буквы, а именно: R, I, О — они дополняют вышеупомянутые А и Т., в результате чего получается слово ATRIO — колодец. Вы сами видите, что все эти три буквы имеются в начальной части моего так называемого остаточного списка, причем идут они через одну от другой. Кстати, поначалу меня смутило то обстоятельство, что рядом стоят две буквы «I», но тогда я уже довольно быстро смекнул, что весь этот список нужно читать вплоть до самого конца, как бы через одну букву. Задача эта весьма проста, и вы сами можете заняться ею на досуге, если захотите. В итоге у меня получился следующий текст (даю его в готовом переводе):
«Десять тысяч частей золота лежат в колодце во дворе дома, принадлежащего мне, аббату Стейнфелдскому Фоме, который установил над ними стражника». Затем идет приписка по-французски: «GARE A QUI LA TOUCHE», то есть что-то вроде «Горе тому, кто на него посягнет».
Последние слова, как я понял, аббат позаимствовал из какого-то другого источника — они также были написаны на ещё одном окне в часовне лорда Д., и он, похоже, зачем-то переписал их целиком, включив в свой шифр, хотя в грамматическом смысле они туда не особенно и подходят.
— Итак, мой дорогой Грегори, что, как вы полагаете, сделал бы на моем месте любой другой человек? Разве мог он утерпеть и не отправиться сразу же в Стейнфелд, чтобы немедленно пройти по следу вплоть до его загадочного начала? Едва ли такое возможно. Во всяком случае, я утерпеть не смог, а потому отправился туда с такой скоростью, которую мне позволили развить средства нашей цивилизации, и обосновался на том самом постоялом дворе, где вы меня и застали.
Должен вам по правде сказать, — продолжал Сомертон, что все это время меня мучили какие-то дурные предчувствия. Во-первых, надо мной словно зависла тень грядущего разочарования, а во-вторых, не давал покоя тот самый намек на некую опасность. Ведь и в самом деле, вполне можно было ожидать, что колодец аббата Фомы к тому времени, когда я прибуду на место, окажется стертым с лица земли, либо что некое лицо, совершенно не понимающее в шифрах и криптограммах и руководимое лишь зовом инстинкта и удачи, могло уже случайно натолкнуться на сокровища и таким образом опередить меня. А кроме того, — в этом месте его голос неожиданно задрожал, — я постоянно испытывал некоторую неуверенность относительно слов насчет того самого стража, охраняющего сокровища. Впрочем, если не возражаете, мне бы не хотелось пока распространяться на эту тему. Да, именно так — пока в этом не возникнет необходимость.
Естественно, при первой же удобной возможности мы с Брауном принялись изучать интересовавшее нас место. Себя я выдал за человека, давно жаждавшего как следует исследовать остатки аббатства, а потому нам никак не удалось избежать визита в церковь — можете представить себе мои чувства при подобных посещениях. Правда, не стану отрицать: мне действительно было интересно взглянуть на те окна, в которых некогда были размещены заинтересовавшие меня стекла. В хитросплетении украшавших их узоров мне, кажется, даже удалось разглядеть фрагменты герба — того самого герба аббата Фомы, рядом с которым была изображена небольшая фигурка, держащая в руках свиток с надписью: «Имеют они глаза, да не узреют», — что, как я полагаю, было одним из образчиков вершины мастерства древнего художника.
Но, разумеется, главным объектом моего интереса являлся сам дом аббата и, соответственно, необходимость установить его точное местонахождение. Насколько мне было известно, на плане монастыря этот дом никак помечен не был, в отличие, например, от здания капитула, и потому просто так, «на глазок», нельзя было определить, где именно он находился. Можно было допустить, что аббат жил в восточной части монастыря, либо же дом был непосредственно соединен с церковным трансептом, в общем, трудно сказать. Кроме того, я постоянно помнил, что если стану задавать слишком много вопросов, то могу ненароком вновь возродить воспоминания о зарытых сокровищах, тогда как мне хотелось для начала отыскать их самому.
Впрочем, как выяснилось, поиски наши стали не таким уж трудным или долгим делом. Вскоре я обнаружил в юго-восточной части церковной территории огороженный с трех сторон двор и стоявшую на нем громаду крайне ветхого, буквально рассыпающегося на части строения, а также поросший травой тротуар, который вы могли видеть сегодня утром. Это и было интересовавшее меня место. Кроме того, я весьма обрадовался, обнаружив, что участок этот никоим образом не ухожен и располагался, с одной стороны, относительно недалеко от постоялого двора, а с другой — не прямо под окнами какого-нибудь жилого дома. Рядом с ним простирались лишь сад и пастбища, тянувшиеся по склону холма к востоку от церкви. Должен вам сказать, что превосходный камень, из которого некогда был сложен дом аббата, и сейчас словно светился на фоне желтоватого и казавшегося чуть размытым заката солнца, который мы имели удовольствие наблюдать во вторник.
Так, а теперь, собственно, насчет самого колодца. По этому поводу я особенно не терзался сомнениями. По своей конструкции и художественному оформлению это было действительно замечательное сооружение. Сруб был изготовлен, насколько я мог понять, из итальянского мрамора, да и покрывавшая его резьба, похоже, также была делом рук итальянских мастеров. Если вы обратили внимание, на нем были запечатлены сюжеты о том, как Ребекка и Яков открывают перед Рахилью колодец, ну, и ещё что-то в этом роде, хотя при этом я был не особенно склонен предполагать, что в осуществлении своей задумки с тайником аббат станет использовать какие-то загадочные, тем более циничные фрагменты библейской истории.
Я с неподдельным интересом осмотрел снаружи все это сооружение. Вершина колодца имела квадратную форму, а сбоку находился вход; сверху располагалась своеобразная арка с колесом, к которому подвязывалась веревка. Несмотря на почтенный возраст конструкции, она пребывала в относительно хорошем состоянии, хотя в последние годы колодцем, по-видимому, не пользовались.
Разумеется, меня интересовало, какова глубина колодца и возможность спуска в него. Как я полагаю, глубина его была где-то около двадцати метров. Кроме того, у меня сложилось впечатление, словно аббат действительно хотел подвести исследователей как бы к самым дверям своей сокровищницы, поскольку, как вы сами убедились, в каменную кладку колодца были встроены крупные блоки, спускавшиеся вниз наподобие винтовой лестницы, которая тянулась вдоль стен внутренней части шахты.
Я поймал себя тогда на мысли, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой; даже допускал возможность существования там какого-то подобия ловчей ямы, ожидал, что камни вдруг переворачивались или опрокидывались, если на них опускался груз, сравнимый с тяжестью человеческого тела, ну и так далее. Несколько раз я опробовал различные участки лестницы, осторожно ступая на них, ощупывая шестом, однако всё оказалось достаточно прочным и надежным. В итоге я пришел к решению, что той же самой ночью мы с Брауном во всех деталях осмотрим и изучим колодец.
Итак, я был во всеоружии. Понимая, какое сооружение мне предстояло исследовать, я запасся длинной веревкою и ткаными ремнями, которыми намеревался обвязать себя, прикрепившись к перекладине наподобие ведра; таким же образом я мог бы спустить в колодец необходимые мне фонари, свечи и небольшой ломик. Все это я доставил на место в одном холщевом мешке, чтобы не возбуждать у случайного свидетеля моих экспериментов каких-либо подозрений. Как я уже заметил, веревка была достаточно длинной, и я заранее проверил, сколь плавно скользит ворот колеса.
После всех этих подготовительных мероприятий мы с Брауном отправились домой пообедать. Тогда же я имел довольно осторожный разговор с владельцем постоялого двора и убедился, что у него не возникнет каких-либо возражений, если я со своим слугой совершим небольшую вечернюю прогулку по окрестностям с тем, чтобы — о, Боже, прости мне мою ложь! — сделать несколько зарисовок панорамы аббатства при лунном свете. Никаких вопросов насчет колодца я, естественно, задавать не стал и, Боже меня упаси, если стану делать это сейчас. Мне представляется, что ныне я знаю о нем ничуть не больше, чем любой другой житель Стейнфелда, по крайней мере, — он резко передернул плечами, — мне бы и не хотелось знать о нем ничего больше.
А сейчас, мой дорогой Грегори, мы наконец подходим к критической точке, и несмотря на то, что сама идея снова возвращаться к описанию тех событий мне более чем неприятна, я думаю, будет все же лучше, если я в мельчайших подробностях перескажу вам, что именно произошло. Итак, мы с Брауном отправились в наше путешествие. Вышли мы примерно в девять часов вечера, не забыв прихватить свой мешок, и, пожалуй, не привлекли к себе чьего-то внимания, чему в немалой степени способствовало то обстоятельство, что мы воспользовались задней калиткой постоялого двора и неширокой тропинкой достигли края селения. Через пять минут после этого мы уже были у колодца и, присев на край сруба, около пяти минут подождали, чтобы убедиться в отсутствии слежки. До нас доносились лишь звуки лошадей, мирно пощипывавших траву невдалеке от нас на восточном склоне холма. Нас ниоткуда не было видно, зато нам самим помогала великолепная полная луна, свет которой позволил надежно закрепить веревку на колодезном колесе.
