Предательство! Самое настоящее предательство! Я резко остановилась посреди улицы, пораженная ужасной догадкой. Они заодно? Об этом говорила Мишина отчужденность, которая так жестоко ранила, его сухие сообщения, его безразличие и его неприкрытый флирт с Машей.
«Разбитое сердце» — шаблонная фраза любовных романов — сейчас открылась для меня с другой стороны. Это было гораздо больнее, чем авария на гоночном каре, падение со скейтерской горки или разодранные в кровь ладони. Мне казалось, что у меня вскрыта грудная клетка, что кто-то безжалостный вырвал мое сердце и запихал вместо него кучу пылающих углей, и эти угли жгутся, разгоняя острый жар по всему телу.
Я не заметила, как добралась до дома. Мысли крутились подобно снегу, который вихрился вокруг. Тяжело передвигая ногами, я поднялась по лестнице, и каждая ступенька была моим Эверестом. Промокшие насквозь кеды чавкали при каждом шаге, и этот звук эхом отзывался в голове. Шершавые перила под ладонью царапали кожу, и казалось, что вся вселенная ополчилась против меня. Но дверь открыл Кирюха, и я поняла, что маленькая часть мироздания на моей стороне.
Он ничего не стал спрашивать, затащил меня в квартиру, развязал мокрые шнурки на кедах, и со словами «Горячую врубай, так и быть, воду спускать не буду» втолкнул меня в ванную. Потом, когда я, отогревшись под горячими струями, выключила душ, постучался и не глядя сунул в приоткрытую дверь чистую рубашку и треники.
Недоумевая, зачем он дает мне свою одежду, я взяла ее, и только после догадалась: дверь нашей комнаты заперта, и сухую взять негде. Прижав к лицу сложенные стопочкой вещи, я втянула запах детского стирального порошка и снова залилась слезами. Вдоволь нарыдавшись, я оделась, подвернула рукава и штанины и выползла из ванной.
Кирюха курил на кухне возле окошка.
— Ну что, Софико, праздник удался, и ты свалила, теряя тапки? — не оборачиваясь он выпустил дым тонкой струйкой вверх в приоткрытую форточку.
— Свалила. Да.
Мне было так плохо, что я даже не стала отшучиваться. Просто обессиленно плюхнулась на диван. Кирюха погасил сигарету и уселся рядом.
— Ну рассказывай!
— Я ее убью.
— Директрису, завуча или математичку? Давай Танкера — она меня достала!
Я покачала головой, и мокрые концы волос мазнули по коже.
— Кантарию Машку. Поджечь на фиг квартиру и дверь подпереть, чтоб никто не выбрался!
В моем кровожадном воображении поплыли черные клубы дыма, языки пламени и жалобные крики.
— Софа. — Кирюха раскинул руки по спинке дивана. — Обещаю тебе носить в тюрягу передачки! Надеюсь, вина этой негодяйки того стоит?
— Стоит, Кир. Машка меня сегодня перед всей школой опозорила.
— Да ну? А чё за тебя твой герой не постоял? Или он только в… — Кирюха осекся и бросил на меня мрачный взгляд. В ореховых глазах мелькнула неприкрытая горечь.
Тут я не выдержала. С того момента, как переступила порог квартиры, я старалась не думать о предательстве Савельева. Это было слишком болезненно, словно ковырять остро отточенным карандашом только что полученную рану. Уронив голову на руки, я зарыдала.
— Кончай реветь. — Кирюха осторожно похлопал меня по спине, — лучше давай рассказывай. В подробностях.
И я все ему рассказала.
— Да, — согласился он, — ситуация неприятная, но не самая ужасная.
— Ага, — промычала я, — посмотрела бы я на тебя! Позорище — хоть в школу не ходи! А что? Может, и правда на фиг ее? Все равно я с банана на трояк перебиваюсь. Уйду в художественное училище, и все!
— Это значит поджать хвост и сдаться!
Он вскочил и, мягко пружиня, прошелся по кухне взад-вперед, словно разминаясь перед забегом.
— Ну а барахло твое где? Куртка? Чё раздетая домой пришла?
— Гардероб закрыт был.
— Ладно, это я решу. А вот видос надо бы удалить. Кто его в сеть выложил?
— Кантария, конечно! Кто, кроме нее?
— Дай-ка посмотреть. — Кирюха прекратил мерять шагами кухню.
Я огляделась в поисках своего мобильника, но на столе лежал только Кирюхин.
— Телефон в джинсах остался.
Я рыпнулась встать, но он остановил: «Сам принесу» — и ушел. И тут его телефон завибрировал, а следом понеслась «Орбит без сахара». На экране высветилось имя моей подруги. Юлька звонила, а Кирюха все не возвращался. Александр Васильев пел. И только я уже решила, что могу позволить себе ответить, как в кухню вошел Кирюха. Взяв со стола орущий мобильник, он сбросил звонок и протянул мне мой аппарат. Я открыла сообщение Аделины и кликнула ссылку. Кирюха сел рядом и уставился на экран.
— Да-а… — протянул он после просмотра. — Как тебя угораздило? Сильно набухалась, что ли?
— Да нет… бокал мартини только выпила.
Он хмыкнул, выражая сомнение, и сказал:
— Справедливость все же восстановить следует. Кто это снимал?
— Говорю же — не знаю! У меня уже башка лопается от всего этого!
Я сжала виски ладонями, а Кирюха снова включил запись. И тут уже зазвонил мой телефон. Теперь Юлька пыталась связаться со мной. Молниеносным движением Кирюха сбросил ее звонок.
— Ты чего? — возмутилась я.
— Ничего. Смотри, что это?
На последних секундах видеоролика камера задергалась, будто кто-то пытался прервать съемку, и мелькнула рука. И на ней большие штурманские часы.
— По-моему, у твоего приятеля такие.
— Да, — только и смогла выдавить я.
Кирюха молча снова потянулся за сигаретой.
— Как ты думаешь, Кир. — Я шмыгнула носом. — Почему? Почему он со мной так?
— Потому что козел.
Я снова уткнулась лицом в ладони.
— Если бы я была как Машка, он бы меня не бросил!
— А разве он тебя бросил?
— Нет, но… А ты думаешь, что еще не всё? — Я с надеждой вскинула голову и уставилась в темно-ореховые глаза.
— А быть «как Машка» — это как? Надменной стервой?
— Да! Но упакованной в брендовые шмотки!
— Глупая ты, Сонька, — грустно сказал Кирюха. — Разве можно кого-то шмотками удержать?
— Тебе не понять! — я разозлилась. — Я на все готова, лишь бы он со мной остался! Любить — это быть к кому-то намертво приклеенным. Суперклеем! И если он насильно отрывает от себя, то у тебя кожа по всему телу содрана! А ему — хоть бы хрен! Знаешь, как больно?! Ты не любил, ты не поймешь!
— Глупая ты, Сонька, — снова пробормотал Кирюха и уставился в окошко.
Мы молчали. Из форточки сквозило, и я обхватила себя руками.
— Слушай, Кир, а давай все-таки расскажем своим про эти злосчастные монеты? Взрослые-то их точно смогут продать. А я бы себе шмоток купила.
— Как у Кантарии? — усмехнулся он.
— Давай? А, Кир?
— Не все так просто.
— Что еще? — Я снова стиснула виски руками.
Голова раскалывалась, во рту пересохло, и уже не хотелось ничего, только упасть и забыть обо всем. Не думать ни о чем, не переживать из-за постыдного видео, глупых насмешек, пренебрежительного отношения школьной элиты, предательства любимого.
— Слушай, Сонь, — смущенно начал Кирюха.
Такой извиняющейся интонации в его голосе я давно не слышала. С прошлого года, когда он мой телефон в Карповке утопил.
— Я у Салима тогда завис… когда из дома ушел… ну, я сильно злой был…
— И?! Не тяни давай!
— Сглупил, короче! Я говорил тебе, что обещал Салиму наши монеты? У него родственник на днях приедет, как раз после Нового года. У него денег хватит. Так что придется подождать.
— Кир! А если он нас кинет?
— Поздняк метаться! Надо было решать — я и решил. И заднюю не включишь — люди у Салима серьезные…
— Капец!
Я устало откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Но тут хлопнула входная дверь, и мы оба насторожились, определяя, которая из наших родительниц вернулась домой. Если Кирюхина, значит, она снова без работы осталась и ударится в глубокий запой. Если моя, то сейчас предстоит объяснение, почему я в таком виде и что происходит.
— Твоя, — шикнул Кирюха, — утрись давай!
Я наспех ополоснула лицо холодной водой из-под крана и снова плюхнулась на диван.
