— Он может жить повсюду, зная наш секрет! — вздохнул старик.
— Силин живет и творит свое неправое дело! — сказал Самойлов. — Он по-прежнему бессмысленно вредит людям. Но вот послушайте все по порядку.
И профессор рассказал Тумановым о своем плавании на «Двине», о встрече с парусным судном и о событиях в Хайпудырской губе.
Когда он окончил свой рассказ, старик пригласил его к себе в кабинет и, достав из ящика какое-то письмо, протянул его Самойлову.
Письмо было от друга Павла Федоровича, скандинавского ученого, ботаника Ларса Сванборга. Ученый просил Туманова помочь ему изучить одно явление, наблюдающееся в течение последних лет.
Деревянные рыбачьи шхуны, занимающиеся ловлей сельди, трески и китобойным промыслом между Шпицбергеном и Беринговым морем, почти все погибли, придя в норвежские порты. Они сгнили, а их обшивка, палуба, мачты и даже паруса превратились в студенистое бурое вещество.
Исследованиями удалось установить, что шхуны привезли откуда-то плесень, съедающую дерево. Одна из шхун остановилась в Варангер-фьорде, около деревни Тайноне, и вскоре все хижины деревушки и церковь были уничтожены плесневым грибом.
Ботаник писал дальше, что плесень эта напала на людей, и правительству пришлось отделить кордоном целый береговой округ, пораженный завезенной из страны вечных льдов ужасной неведомой болезнью.
— Я просил Сванборга прислать мне маршруты путей, по которым плыли эти шхуны, — сказал Туманов: — и я узнал, что все они шли через Югорский Шар. Не знаете ли вы что-нибудь об этой плесени? Если это наш гигантский пласмодий — тогда все понятно…
Самойлов, ничего не говоря, вышел в прихожую и принес маленький дорожный саквояж. Он вынул черную коробочку и, открыв ее, показал академику целый набор стеклянных трубочек, на стенках которых раскинулись пятна белой жирной плесени.
— Это — пласмодий! Мой пласмодий! — воскликнул Туманов, закрывая лицо рукавом.
— Терпение! — сказал Самойлов. — Теперь недолго уже. Час мести настал.
Он глубоко ушел в кресло и почти шепотом произнес:
— Как я его ненавижу! Там, среди льдов, под немолчный шум суровых, тяжелых волн я видел преступное лицо Силина. Когда все на пароходе замирало, я звал его! Я ждал, что увижу его плывущим навстречу мне… Я клянусь вам, что я бросился бы за борт, и тогда наступил бы час последнего решительного боя!.. Но я видел в течение нескольких минут лишь его судно…
Профессор замолчал, но тотчас же встал и начал ходить по кабинету, хватаясь за голову.
— Боже правый! — шептал он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом. — Ведь уж почти пять лет, как я не видел Нины. Пять лет! Жива ли она, любимая, желанная?!
Громкие рыдания прервали его слова, и Самойлов быстро покинул кабинет.
Через полгода из Петербурга вышел отлично снаряженный пароход «Гриф», несший на мачтах и корме два флага — русский и норвежский. Все ученые общества обеих стран приняли участие в новой северной экспедиции. Целью ее было исследование причин замечаемых за последнее время болезни и вымирания рыб и промысловых морских животных Ледовитого океана.
Штурманы рыболовных шхун рассказывали, что около полуострова Ялмала были замечены стаи рыбы, быстро подвигающейся к востоку, несмотря на то, что в это время года рыба обыкновенно шла на запад к северным берегам Скандинавского полуострова. Другие, зашедшие еще восточнее, шхуновладельцы и рыбаки попали на меридиане «Островов Уединения» в полосу океана, покрытую трупами мертвой рыбы.
На льдинах виднелись слабые, очевидно, издыхающие тюлени и моржи, а стаи чаек и орланов носились над этим медленно плывущим кладбищем.
Экспедиции было поручено также обследовать острова, лежащие в Хайпудырской губе, составить карту и описание их природы.
На своем борту «Гриф» вез известных своими путешествиями и учеными трудами профессоров Туманова, Сванборга и Самойлова. Пароход экспедиции не был вооружен артиллерией, хотя бравый командир крейсера, отставной морской офицер Любимов, заупрямился и не захотел расстаться с скорострельной пушкой Гочкиса, стоящей на капитанском мостике.
Переход от Петербурга до Архангельска сделали быстро. Заходили только в Тромзе, где у английской компании «Джон Смойл энд Берри» запаслись кардифским углем, нагрузив им все трюмы и боковые обшивочные камеры.
Последняя остановка «Грифа» была в Варде, где должны были принять на борт двух норвежских боцманов, знакомых с северными водами. В Варде в это время года на рейде обычно бывает совсем пустынно, так как шхуны, паровые баркасы и даже шлюпки, которые поустойчивее, уходят на лов, пользуясь тем, что сельдь появляется всего в десяти милях от материка.
Когда же «Гриф» от мыса Норд-Капа взял курс на Варде, начали попадаться сначала отдельные шхуны, а затем и целые флотилии мелких судов.
— Это только после отчаянного шторма шхуны сходятся, подсчитывая свои потери, — заметил командир парохода. — Но ни барометр, ни телеграф не указывали на такой шторм!
Когда же «Гриф» был уже в виду Варде, все так и ахнули.
— Да нам здесь и не протолкаться! — крикнул капитан Любимов.
И действительно, весь рейд был занят стоящими на якорях или у бочек шхунами, паровыми баркасами и широкими, как лохани, парусниками старого типа. В открытом море, цепляясь за брошенные якоря, трепались рыбачьи суда со свернутыми и покрытыми клеенкой парусами и одинокими фигурами вахтенных у штурвалов.
— Ума не приложу! — разводил руками командир. — Что-то стряслось у них, верно!..
Только Сванборг печально покачивал седою головой и, поворачиваясь к Туманову, сказал:
— Верно, опять эта болезнь напала на рыбу. Боже мой! Снова целые округа будут голодать!
Пока высказывались различные догадки, «Гриф» тихим ходом вошел на рейд и, бросив якорь у правого входного створа, подал сигнал сиреной.
Вскоре подошла шестивесельная шлюпка, и из нее поднялись на палубу шкипера, старые морские волки.
На них набросились с расспросами о причине такого сбора судов в Варде.
— Беда! — сказали они. — Миллионы рыб всплыли на поверхность моря. Десятки миль водного пространства покрыты гниющей треской и сельдью. Никто не знает, что за причина, но бедствие ужасно, голод и крахи неминуемы. Уже две богатейшие фирмы прекратили вчера платежи. Хуже же всего то, что большинство рыбаков разорено навсегда. Их деревянные суда превратились в какую-то бурую, зловонную слизь. Они гниют, распадаются и заражают все кругом этой проклятой болезнью! Половина команд хворает — их свезли вот на то судно. Оно прислано правительством для карантина.
Рассказывающий об этом шкипер указал пальцем в юго-западный угол рейда, где виднелось большое белое судно с черным флагом на грот-мачте.
— Умирают уж люди!.. — добавил другой шкипер и вздохнул.
— Что за напасть такая? — воскликнул командир «Грифа». — Да ведь раньше я об этом никогда не слыхал! Чтобы в одну кампанию судно могло сгнить — да где это видано?
Не сходя на берег, командир по беспроволочному телеграфу снесся с властями в Варде и, не получив от них никаких новостей, вышел в море.
В Архангельске простояли пять дней, грузили провизию, ездовых собак и скот и при свежем восточном ветре на всех парах пересекли Белое море по курсу на мыс св. Нос.
Около южной оконечности острова Колгуева, по приказанию Туманова, на «Грифе» были остановлены машины и спущены шлюпки с различными приборами. Все чаще и чаще попадались большие скопища уснувшей рыбы. Когда несколько штук было доставлено на палубу, Сванборг и Туманов осмотрели их. Трупы были покрыты беловатой слизью и легким, едва заметным пухом плесневого налета.
— Это пласмодий… — сказал Туманов, взглянув на своего ученого друга.
— Не думаю… — попробовал было возразить скандинавский ботаник.
Академик однако сразу же прервал его и заметил:
— Троньте рукой эту рыбу! Вы чувствуете — она горяча? Это только пласмодий с такой быстротой пожирает свою жертву и, переваривая ее, выделяет столько теплоты.
Экспедиция занялась вопросом, на какую глубину опускаются зародыши плесени, в какой степени развития они находятся и сколько их.
Делая промеры и производя многочисленные пробы, «Гриф» медленно подвигался в сторону Югорского Шара.
— Вы утверждаете, что это пласмодий? — спросил однажды вечером, подойдя к Туманову, Сванборг. — Но ведь пласмодий, это — простейшее существо, от которого путем дальнейшего развития появились и другие организмы, и давно уже в своей первоначальной форме вымерло на нашей планете?
— Так думали, — сказал академик. — Мне удалось найти его зародыши в трещинах самых старых каменных углей, добываемых с большой глубины. Там, в недрах земли, они притаились и пережили тысячелетия. Я их призвал к жизни, изучил их страшную силу, заставил размножаться с необычайной быстротой и мечтал…
