Егерь сел рядом с ней. Она жалобно заскулила, подползла к нему, и положила морду на пыльный сапог Николая, глядя на него красными трагическими глазами.
— Ничего, ничего… — ласково потрепал он её рукой по загривку. — Самое страшное уже позади…
Он выглянул наружу.
Все уже вышли за ограду и теперь двое закрывали ворота. Потом служивые люди стали рассаживаться по машинам.
Майор заглянул в микроавтобус.
— Николай Иванович, скотину мы накормили с запасом, так что часов семь — восемь она потерпит. Вы сейчас поедете с нами в деревню, мы там закончим все свои дела, а потом вы можете сюда вернуться. Скотину, видимо, придётся перевести к людям. Оставите её пока у себя или передайте кому-нибудь на временное хранение.
Егерь уловил в голосе майора озабоченность.
— А Мария-то, что, сама не сможет позаботиться о них? — с тревогой спросил он.
Майор отвёл в сторону усталые глаза.
— С Марией пока плохо, — глухо сказал он. — Мы привезли с собой опытного врача, и высадили его в деревне вместе с несколькими сотрудниками. Два часа назад они по рации передали мне результаты её обследования.
Он снова посмотрел егерю в глаза.
— Ничего утешительного, Николай Иванович. Мария пока невменяема и полностью парализована. Она не реагирует ни на звук, ни на свет, ни на боль. Врач сказал, что несколько дней её вообще не стоит трогать. Через неделю проведут повторный осмотр и решат, что делать с ней дальше. Возможно, потом её увезут в городской стационар, а пока ей нужен только покой и хороший уход. В вашей больнице для неё всё это сделают.
Майор кашлянул, захлопнул дверцу микроавтобуса и пошёл в свой ГАЗ — ик. Машины тронулись.
До самой деревни егерь не проронил ни слова. Он сидел, нахохлившись, и глядел в окно. Соседи пытались заводить с ним дорожные разговоры, но потом оставили его в покое.
В деревне они сразу поехали к больнице.
Возле больничной ограды собралась приличная толпа из местных, хотя было ещё только шесть часов утра. Все стояли молча и смотрели на прибывшие машины.
Когда егерь выбрался из микроавтобуса, люди зашевелились, по толпе прошёл ропот, и она расступилась, пропуская приехавших к калитке.
— Как там, Николай?.. — услышал егерь испуганный женский голос.
Он молча пожал плечами, горестно махнул рукой, и пошёл через больничный двор.
В больнице собрался уже весь её медперсонал, во флигеле сидели двое незнакомых егерю мужчин. Приоткрыв дверь платы, он увидел хмурого седовласого старика в очках, закостенело сидевшего на табуретке возле кровати Марии и проделывавшего пальцами какие-то манипуляции с руками и лицом женщины.
Обернувшись на скрип, старик так посмотрел на Николая, что тот сразу закрыл дверь, никого ни о чём не спрашивая, прошёл к топчану, и сел на него, как жених на первых в своей жизни смотринах: неестественно выпрямив спину и сложив руки на коленях.
Все сидели и тоже чего-то ждали.
Старик вышел минут через пятнадцать. Он всё так же хмуро оглядел находившихся во флигеле, и молча пошёл наружу. Майор вышел за ним.
Через несколько минут он вернулся, положил свою папку на стол, и достал из неё протокол.
— Николай Иванович, распишитесь!
Егерь, даже не читая, послушно поставил под документом свою нервную подпись.
— Мы с вашей местной поддержкой организуем поиски пропавших детей, — сказал майор. — Скоро здесь будут солдаты, а в небе — вертолёты спасательных служб. Будем их искать, пока не найдём. При любых обстоятельствах…
Егерь обречённо кивнул седой головой.
— Все надеются, что Мария придёт в себя, и поможет нам разобраться в ситуации… — устало сказал майор. — Что-то мне, как профессионалу, подсказывает, что без неё у нас ничего не получится…
…Когда Мария открыла глаза, вокруг стояла ночь, и первое, что она увидела, был низкий потолок с бледными полосками дальнего света на нём. Полоски шевелились, как живые, становясь то светлее, то темнее; по ним пробегала лёгкая рябь.
Мария, не мигая, смотрела на эти шевелящиеся блики, пытаясь понять, что это, и где она… Медленно повернув набок голову, она разглядела рядом с собой какой-то смутный, неразборчивый силуэт. За ним в темноте ещё хуже угадывались другие.
Мария плавно протянула необъяснимо отяжелевшую руку и коснулась пальцами ближайшего призрака.
Это была тумбочка. Просто деревянная тумбочка, накрытая накрахмаленной салфеткой.
Всё ещё ничего не понимая, Мария села на чужой кровати, на которой почему-то лежала в чужом доме, и огляделась.
Она находилась в просторной комнате, заставленной такими же тумбочками и кроватями, на одной из которых теперь сидела она. Глаза привыкли к темноте, и Мария увидела, что остальные кровати пусты и заправлены: она была в комнате совсем одна.
Мария заторможено встала, не скрипнув ни единой пружиной своего недавнего ложа, и застыла в нерешительности. Какое-то время она стояла, покачиваясь на точно отвыкших от работы ногах, потом не осознанно, а инстинктивно шагнула к окну, из которого на стены и потолок выплёскивались непонятные световые блики.
Сначала она не увидела за окном ничего, кроме огромной и ослепляющей полной Луны в небе, которая глядела на Марию, чему-то таинственно и призывно улыбаясь…
Мария плавно протянула вперёд руку, которая, скользнув по подоконнику, наткнулась на шпингалет. Заученными движениями пальцев рука открыла его, а потом потянула за ручку оконной рамы. Та тоже послушно открылась, и на Марию мощным потоком хлынула прохлада летней ночи, наполненная загадочными звуками и запахами…
Ночь была совершенно ясной, и, отведя медлительный взгляд от Луны, Мария увидела вдали от неё яркие звёзды.
И под этим великолепным небом лежало сумрачное полуразличимое поле, лишённое привлекающих внимание деталей. Мария зачарованно смотрела в эту дивную летнюю и сказочную ночь, и вдруг ей послышался будто далёкий детский крик…
Что-то опять взяло свой контроль над телом Марии. Она белым беззвучным призраком перелезла через подоконник, и пошла к Луне, которая словно указывала ей нужный путь…
…Натолкнувшись на забор, Мария пошла вдоль него, пока не попала в открытую калитку.
Дальше было уже только поле, небо и Луна… Мария шла по высокой росистой траве, ощущая её бодрящую влагу босыми ногами, шла на всё тот же далёкий детский зов, стоящий у неё в ушах, пока на него не наложились другие звуки…
…На сером, освещённом Луной лугу, Мария увидела большоё тёмное, неразборчивое пятно, которое и издавала те непонятные звуки, ставшие помехой. Она пошла к этой тени, мучимая непониманием, пока не уткнулась в него грудью…
Пятно действительно было большим, а ещё — живым и тёплым. Мария протянула вперёд руки и стала ощупывать неожиданную преграду, пока не поняла, что это лошадь…
Та отреагировала на прикосновения, повернув голову, и в нос Марии резко ударили знакомые, смешанные запахи лошадиные пота и пережёванной травы…
Лошадь радостно всхрапнула и стреножено переставила передние ноги, чтобы дотронуться до Марии своей мордой.
Что-то родное было в этих звуках, запахах и движении, и Мария каким-то десятым чувством узнала своего Огонька. Она не могла знать, что всех её домашних животных привезли в деревню на машине, их временно разобрали на постой жители, а коня взял егерь и опять выпустил на ночной луг.
Мария будто выполняла чьи-то неслышимые команды. Она опустилась на колени, развязала коню передние ноги, потом взобралась на его спину лишь с третьей изматывающей попытки, легла ему на косматую холку грудью, и вцепилась в неё пальцами обеих рук.
— «До-мой…» — сначала подумала, а потом мучительно простонала она, с трудом набрав в себе на это сил. — До-мой…
Огонёк точно ждал именно этого, и, набирая скорость, бодро пошёл известной ему с детства дорогой.
Распластавшись на нём, Мария отчаянно всматривалась в темноту перед собой, но Луна, светившая теперь чуть сбоку, просто ослепляла. Тогда Мария прикрыла успевшие устать глаза, уткнулась лицом в гриву коня, и впала в полузабытьё, доверившись Огоньку целиком и полностью…
…Она не помнила, сколько длилась эта ночная езда. Время для Марии исчезло, и был только размеренных топот лошадиных копыт, да изредка — эхо, которое исчезло, когда они въехали в молчаливый лес…
…Конь остановился, знакомо всхрапнув. Мария очнулась, подняла голову, и при рассеянном свете прятавшейся среди ветвей деревьев Луны увидел забор, за которым с трудом угадывался тёмный дом.
Мария отпустила гриву коня, зажатую её окостеневшими пальцами, и беззвучной тенью соскользнула с него на землю.
Ворота оказались запертыми на замок, и Мария на непослушных ногах пошла вдоль высокого штакетника, пока не наткнулась на дыру.
