Чико не сводил с нее здорового глаза, а его ухмылка то появлялась, то исчезала.
— Ибо обещано, — прошептала она. — Будет сотворено все новое. Всяк будет здрав телом и всяк обретет свободу. И мы с тобой, Чико. И мы с тобой…
Входная дверь открылась и с глухим звуком захлопнулась.
— О чем шепчемся? Обо мне? — спросил Саломон, входя в комнату.
— Нет, — ответила она. — Не о тебе.
— Так-то оно к лучшему. А то я тут кое-кому надрал бы жопу.
Это не была даже обычная пустая угроза, а просто разговор, и оба это знали. Саломон протяжно и басовито рыгнул — эта отрыжка походила на дробь большого барабана — и двинулся через комнату к своему креслу. Прямо перед ним по полу прошмыгнул еще один таракан.
— Едрена вошь! Откуда же эти сволочи лезут, а? Все лезут и лезут…
Впрочем, понятно откуда, в стенах этого проклятого дома обреталась тьма-тьмущая паразитов, и Саломон вел с ними беспощадную борьбу. Однако сколько он ни убивал, квартира продолжала кишеть ими.
Из-под кресла выскочил второй таракан, крупнее первого. Саломон взревел, занес ногу и притопнул. Таракан с перебитой спиной завертелся на месте. Ботинок Саломона опустился вторично, а когда поднялся, таракан остался лежать, превращенный в нечто желтовато-осклизлое, соплеобразное.
— Ей Богу, так и башку потеряешь с этими тварями! — пожаловался Саломон. — Куда ни глянешь, новый таракан сидит!
— Потому что жарища такая, — с готовностью подхватила София. — Они вечно вылазят в такую жару.
— Вот-вот. — Он отер полотенцем потную шею и исподлобья глянул на Чико. На лице того опять играла вечная его ухмылка. — Ну что тут смешного? А, придурок?! Что, черт побери, ты видишь во всем этом смешного?
— Не смей разговаривать с ним так! — вступилась за ребенка София. — Он понимает твой тон.
— Да ни хрена ни в чем не понимает! — осклабился Саломон. — А все потому, что там, где у всех людей мозги, у него куча дерьма!
София резко выпрямилась и встала напротив Саломона. Желудок у нее сводили спазмы, но лицо оживилось, глаза заблестели. Бывая рядом с Чико, лаская его, просто касаясь его, она постоянно чувствовала себя такой окрыленной, полной надежд…
— Чико — мой сын, — негромко сказала она, но в ее голосе звучала спокойная сила. — Если ты хочешь, чтобы мы ушли, мы уйдем. Только скажи, и мы уберемся отсюда.
— Как уж. Рассказывай сказки!
— Нам уже приходилось жить на улице. — Сердце Софии тяжело колотилось, но слова, вскипая, переливались через край. — Сможем еще пожить.
— Ага, готов поспорить, что люди из службы соцобеспечения будут в восторге!
— Утрясется, — сказала София, и сердце у нее в груди крепко забилось; впервые за очень долгое время она действительно поверила в свои слова. — Вот увидишь.
«Все утрясется», — звонко билась мысль в голове.
— Ага, как же! — хохотнул Саломон. — А кормить вас ангелы будут? Покажи мне еще одно чудо, и я буду на тебя молиться. — Он раскатисто захохотал, но этот смех звучал принужденно. Впервые София не пятилась от него, не отводила робкий взгляд. Она стояла перед ним, вскинув подбородок и распрямив спину. Иногда она становилась дерзкой и строптивой, но это продолжалось недолго.
По полу, под самой ногой у Саломона, пробежал еще один таракан. Саломон притопнул, но проворства таракану было не занимать.
— Я не шучу, — сказала София. — Мой сын — такой же человек, как ты и я. И я хочу, чтобы ты обращался с ним по-человечески.
— Да-да, как же, обязательно… — Саломон отмахнулся. Он не любил спорить с Софией, когда в ее голосе чувствовалась сила, он тогда невольно казался себе слабым. Да и для семейного скандала сегодня было слишком жарко. — Мне пора собираться на работу, — сказал он и, стаскивая заношенную футболку, поплелся в коридор. Мысленно он уже переключился на бесконечные ряды тюков и ящиков, сходящих с ленты конвейера, и на грохочущие фуры, подъезжающие, чтобы увезти их. Саломон знал, что будет заниматься этим до конца своих дней. Все дерьмо, сказал он себе. Даже сама жизнь.
София молча стояла в комнате, Чико тихо скрючился в своем углу. Сердце Софии по-прежнему сильно билось в ожидании удара. Она готовилась принять на себя шквал оскорблений и побоев, а вместо этого…
Возможно, все еще впереди… или нет? Она посмотрела на Чико; лицо мальчика дышало покоем, голову он склонил набок, словно он слушал какую-то небесную музыку, которой Софии никогда не услышать. Она поглядела в окно, на тучи над рекой. До чего же мало в небе синевы. Хотя, может быть, завтра что-нибудь изменится… Саломон собирается на работу. Ему понадобится обед. София понуро отправилась на кухню соорудить ему сандвичи из лежащих в холодильнике объедков.
Чико еще немного посидел в углу. Потом уставился на что-то на полу и пополз туда. Его тяжеленная голова все время норовила клюнуть носом пол, и Чико пережил трудный момент, когда ее тяжесть грозила опрокинуть его.
— Положить горчицу? — выкрикнула София.
Чико бережно поднял дохлого таракана, которого Саломон раздавил недавно.
Он немного подержал его на ладони, внимательно рассматривая здоровым глазом. Потом он сжал пальцы и ухмыльнулся.
— Чего? — переспросил Саломон.
Рука Чико подрагивала — еле-еле.
Но вот он раскрыл ладонь, и таракан, быстренько семеня лапками, пробежал по его пальцам, упал на пол и метнулся в щель под плинтусом.
— Горчицу класть?! — повторила София. — На сандвич?!
Чико подполз к еще одному издохшему таракану. Он взял и его, и вновь зажал в ладони. Затем ухмыльнулся, глаза его блестели. Таракан протиснулся у него между пальцев и, стрелой метнувшись прочь, исчез в стене.
— Да, — буркнул Саломон и вздохнул подавленно. — Один черт.
А сквозь окошко с улицы Ист-Ривер-драйв громыхал ни днем ни ночью несмолкаемый рев автомобилей. И где-то там во всю мощь орал стереомагнитофон, наяривая «рэп». И в водопроводных трубах все хлюпала и стенала вода, и стрекотали вентиляторы, бесполезные в этакую жарищу, и воскресали тараканы и возвращались во щели свои…
Пер. Ю. Корефанова
Игра слов: по-английски слово «diamond» означает как бриллиант, так и бубновый туз (прим. ред.).
Суп из макаронных изделий, сделанных в форме букв, очень популярный в США (прим. ред.).
