Я взяла картошку. Грейвс выдавил на тарелку кетчуп из порционного пакетика. Мы погрузились в молчание — как будто вокруг нас образовался вакуум тишины, поглотивший даже пустые стулья, стоявшие возле столика. Может, у меня действительно какой-нибудь редкий вид социальной чумы. К тому же разговаривать не хотелось. Ни с кем, кроме Грейвса. Но с ним пока было не о чем.
Оказалось, я действительно голодная. Из гамбургера был вынут весь лук, но зато добавлена щедрая порция маринованных огурцов — видимо, Грейвс знал, что я съем его угощение.
— Спасибо.
— Да пожалуйста! Первый бесплатно.
Я снова невольно улыбнулась.
— Это не первый гамбургер, который ты мне приносишь.
— Да и не последний. Но сегодня он первый, так что давай ешь. У меня в запасе час, а потом пойду в зал — меня будут мутузить. Так что выкладывай все. Ты что-нибудь заказала через Интернет?
— Не-а.
Одежду я получила в ящиках, на которых стоял другой номер почтового отделения — совсем не тот, что значился в памятке. Я переписала его и запрятала в рюкзак — вдруг пригодится. И ведь как-то угадали с размерами. А вервольфы вместе с Грейвсом отправлялись за шмотками «в город» — вроде бы куда-то рядом, хотя Школа стояла, казалось, в самой глуши.
А меня не брали. Никто не должен был знать, что в Школе появилась девочка. Сначала я долго ломала голову, откуда они берут деньги. Потом решила не заморачиваться. У меня в черной потрепанной холщовой сумке лежала пачка наличных, и достать еще труда не составляло. Но! Самой мне никогда не приходилось этим заниматься. Рядом всегда был папа, который…
— Эй, Дрю, алло? — Грейвс помахал рукой у меня перед носом. — О чем задумалась? Видно, глубоко.
Я пожала плечами и взяла еще ломтик картошки.
— Размышляла, откуда берутся деньги. Хозяйство-то немаленькое. Если остальные Школы такие же большие, то вопрос, как за все это платят.
Грейвс посмотрел на меня исподлобья тем самым новым взрослым взглядом. Ощущение такое, будто он прислушивается к музыке, которую я не слышу.
— Да, я тоже об этом думал. Хочешь, попробую разузнать?
— Угу. — Еще картошка, кусок гамбургера и глоток кофе. — Можно я пойду с тобой? На тренировку.
Пауза затянулась, и я поняла, что он имел в виду: «Лучше не надо, Дрю». Я так хотела, чтобы он это сказал вслух… Комок гнева в груди стал расти и подниматься.
— Почему?
Он снова ссутулил плечи. Но теперь Грейвс не походил на птицу, как еще пару недель назад — до укуса. Он больше не был маленьким.
— Не обижайся, но я не хочу, чтобы девчонка видела, как мне надерут задницу. Это мужское дело.
Мне стало смешно, и я быстро опустила голову, чтобы волосы закрыли лицо. Все-таки длинная шевелюра бывает полезна. И она вдруг начала слушаться. Надо же.
— Ты же знаешь, что эта девчонка могла бы тебе сама задницу надрать.
— За драку меня живо вышвырнут отсюда. Давай не будем пробовать.
— Не вышвырнут. Тогда я тоже уйду.
Я бы пошла куда угодно, лишь бы выбраться отсюда. Но я не могу, не могу! Меня разыскивает король вампиров.
— Тогда нам обоим конец, — сказал он очень серьезно, подняв руку и дотронувшись до плеча — место укуса. Потер его немного, словно там еще болело. — Прошу тебя, Дрю, давай не будем, ладно?
Я бросила гамбургер. Он упал на тарелку, а я с грохотом отодвинула стул. Губы были в жире, а еда лежала в желудке тяжелым комом, как шар для боулинга.
— Прекрасно. Давай не будем. Удачно подраться!
— Дрю!..
Но я уже вскочила и, затолкнув стул под стол, выбежала из столовой. Позже Грейвс пару раз стучался ко мне, потом ушел. Я сидела на кровати, теребила в руках мамин медальон, а в голове яростно крутилась мысль: сколько мне еще тут торчать?
Тук. Тук-тук. Тук.
Я вздрогнула и перевернулась на другой бок. Сон отступал мягко и пружинисто, по-кошачьи. Я не хотела его отпускать. Мне снилось что-то очень важное… Меня о чем-то предупреждали, а сова рассекала крыльями воздух…
Я спала на широкой мягкой кленовой кровати с откинутым голубым пологом. Вся комната была оформлена в сине-голубых тонах — стеганое бархатное покрывало цвета индиго, небесного оттенка обои с золотыми крестами, глянцевые голубоватые книжные полки и тяжелые бархатные зеленовато-синие портьеры. На полу лежал темно-синий ковер, и такой пушистый — хотя намного старше меня, — что в нем до сих пор можно было потерять монету в десять центов. Незарешеченное окно выходило в маленький сад, со всех сторон окруженный высокими глухими стенами, доходящими до третьего этажа. Туда вела закрытая решеткой дверь, и чтобы к ней попасть, надо было приложить массу усилий. Выйдя из своей комнаты, я три раза заворачивала за угол коридора и, спустившись на два лестничных пролета, оказывалась на небольшом сыром участке земли с покрытыми гравием дорожками и голыми измученными розами. Это если я действительно хотела немного погулять между колючими кустами под серым зимним небом. Вместо решетки на окне красовались чугунные ставни, которые я всегда держала нараспашку, с прорезями в виде сердечек и крестов. С закрытыми ставнями комната становилась тихой и, ну… мертвой.
Я медленно открыла глаза. Предупреждение растворилось. Неужели снова бабушка? Кто бы это ни был, он пытался сказать мне что-то очень важное.
Тук-тук-тук. Тук. Тук-тук.
Ужас стал обволакивать меня холодом, начиная с макушки и вниз по всему телу. Такой знакомый звук — кто-то нетерпеливо барабанит пальцами по стеклу. Воспоминания слились со сном и, сговорившись, потянули меня куда-то вниз. Подушка внезапно стала жесткой и горячей.
У задней двери стоял зомби.
Отблеск солнечного света сверкнул в голубых глазах, оттеняя пожелтевшие от начавшегося гниения белки. Пол-лица уже, видимо, кем-то отъедено, а нижняя челюсть напоминает кровавую кашу, заледеневшую на морозе. Пальцы стерты до костей, которыми зомби и царапает стекло. С рук свисают куски гниющей плоти…
Сильный спазм скрутил желудок, а черный туман скрыл от глаз все кроме двери и стоящего за ней зомби. В голове пронесся оглушительный крик, похожий на нарастающий рев взлетающего реактивного самолета…
Этого зомби я узнала бы из тысячи. Да, передо мной стоял изуродованный мертвец, но глаза у него остались прежние — голубые, как зимнее небо, окаймленные светлыми ресницами.
Зомби поднял голову, будто услышав отдаленный звук, и встретился со мной взглядом.
Из моей груди вырвался сухой лающий крик. Не веря глазам, я испуганно отскочила к выходу в коридор, промахнулась и больно ударилась бедром о край стоящей возле стенки коробки.
Папа сжал в кулак пальцы с острыми костяшками, выпирающими сквозь куски сохранившейся плоти. Кто успел им полакомиться, не хотелось даже думать. В следующее мгновение папа разбил кулаком стекло в двери.
Чуть не задохнувшись, я резко села в кровати, пытаясь выбраться из-под тяжелых одеял. Изношенные шелковые простыни прилипли к вспотевшему телу, липким пальцами обвивая бедра и лодыжки. Кулаками я колотила воздух, крик замер в горле. Шуршание крыльев еще мгновение наполняло комнату, но бабушкина сова — та самая сова, которая сидела у бабушки на окне в день ее смерти, а полторы недели назад предупредила меня об опасности и повела к папиному грузовику, — так и не появлялась.
Здесь что-то не так, Дрю. Осторожнее!
Но голос затих, как только я проснулась окончательно и поняла, что сжимаю во влажных пальцах мамин медальон. Я поморгала, чтобы отделить сон от реальности.
Тук. Тук-тук.
Звук не из сна. Стучали в окно.
Я соскочила с кровати, жестко приземлившись на пол. Зубы щелкнули — хорошо, что между ними не оказался язык. Неуклюжими со сна руками я пыталась нащупать на ночном столике оружие. Дома у меня всегда там лежал пистолет. Но здесь со мной только посеребренный стилет — все мое оружие, включая и пистолет, забрали в арсенал. Забрали все, кроме забытого в кармане пружинного ножа, про который я никому ничего не сказала. Просто решила, что так будет правильно.
Я нажала кнопку — выскочило лезвие. Стук прекратился.
Свободной рукой я протерла глаза. Тонкие клинки бледного дневного света перемещались по мере того, как двигался тот, кто был за окном.
День. Днем Школа спит — так безопаснее. По крайней мере, есть защита от носферату. Некоторые старшеклассники-волки патрулируют территорию в человеческом или нечеловеческом обличье. Я думала, вдруг и преподы-дампиры тоже, но поленилась спросить. Так что я просто спала днем и бодрствовала ночью, хотя организм с трудом к этому привыкал.
Мое дыхание стало затхлым. Я спряталась за кроватью, взвешивая шансы.
