Я старался говорить спокойно, когда отшутился о последнем походе в ванную, а потом вбежал наверх и не оглянулся.
Я не мог позволить никому узнать, что задумала Нур.
Они попытаются найти ее. Они не уйдут. И когда щит падет, Каул убьет их.
В любом случае, они мало что могли сделать, чтобы защитить ее от Каула.
И я тоже не мог.
У меня не было пустот. Никакой силы. Я был просто слабым мальчишкой.
Моя рука сжала ключ в кармане.
Но он может стать чем-то другим.
Я завернул за угол в холл и взбежал по ступенькам.
И услышал эхо голоса Горация:
«Монстр».
Глава двадцать третья
Все, что говорил мне Бентам, было правдой: ключ вставлялся в замочную скважину его портрета, одного из многих портретов Бентама, висевших в его доме, но единственного, висевшего на потолке за пределами его кабинета, и единственного, на котором он так лукаво улыбался. Чтобы попасть туда, мне пришлось выкатить лестницу на колесиках на середину пола, взобраться по ней и достать ключ, как Микеланджело, расписывающий потолок Сикстинской капеллы. Когда я повернул ключ, картина открылась на меня качнувшись на петлях, открывая проход. Надо мной был воздуховод, по бокам которого были вмонтированы поручни.
Я поднимался, пока не почувствовал дезориентирующий порыв перехода. Я посмотрел вниз и увидела только темноту, вестибюль подо мной исчез. Теперь свет шел сверху. Я вскарабкался к нему, затем выбрался из воздуховода, через дыру в полу в голую примитивную комнату с серыми каменными стенами.
Передо мной была дверь, вырезанная из камня, и сквозь нее сиял свет безоблачного оранжевого неба.
Я выбежал наружу и оказался в Абатоне. Затерянная петля, древний город, высеченный в скале, жители которого когда-то защищали Библиотеку Душ от захватчиков.
Захватчиков вроде Каула.
Город был разграблен, превратившись в пустыню из разрушенных холмов и оплывающих пожаров. Его каменные шпили лежали, горбясь, по всей земле, как заброшенные песочные замки. Те немногие, что еще стояли, были покрыты шрамами от когтей гигантских зверей. Каул обучал их здесь, прежде чем выпустить в мир.
Я бросился бежать. Каменистая тропа раздваивалась, раздваивалась и снова раздваивалась, но я ни разу не замедлил шаг, ни разу не замешкался. Маршрут был выжжен в моей памяти.
Меня охватило странное чувство. Наблюдателей было много, и они были злы. Я понял почему. Их место отдыха потревожил незнакомец.
Наконец я добрался до входа, заросшего виноградом участка стены, каменной комнаты, открытой под небом, двери и двух окон, расположенных в виде уродливого лица.
Библиотека.
Я вошел в каменную комнату, стены которой были испещрены пустыми полками. Воздух здесь был влажным и холодным. В глубине несколько дверей уводили в темноту.
Внезапный страх охватил меня. Что, если он украл их все? Что, если там не осталось никаких банок?
Я наугад выбрал дверь и бросился в темноту. На этот раз у меня не было Эммы и ее пламени, чтобы помочь мне сориентироваться. Но через мгновение мои глаза привыкли к темноте, и я увидел вдали манящее голубое свечение.
Я последовал за ним в черноте. Пока я бежал, мой страх начал утихать, и странный покой охватил меня. Я знал это место. Я знал, что делать.
Я завернул за угол и обнаружил источник свечения: ярко-голубое пятно суола на полу. Повсюду валялись осколки разбитых сосудов, и еще больше сосудов, не разбитых, стояли в углублениях в стенах.
Такая пустая трата добрых душ.
В темноте раздался голос.
Нет, в моей голове.
Голос Бентама.
Он стал жадным. Пытался забрать их всех. Но даже в своем воскресшем состоянии он мог справиться только с одной за раз… и даже тогда он не мог отличить одной от другой.
— Что мне делать? — спросил я. — Какой из них мне использовать?
Только не здесь. В инкубационной комнате собери столько, сколько сможешь унести, и принеси их в бассейн духов.
Из комнаты и дальше по коридору тянулся след голубых капель суола. Я двинулся было за ними, но замер.
Чей-то голос выкрикивал мое имя.
— Джейкоб? Ты здесь?!
Это была Эмма. Новая волна леденящего ужаса обрушилась на меня.
— Джейкоб!
Еще один голос — «Бронвин». Они нашли лестницу, открытую дверь в потолке. Я проклинал себя за то, что не закрыл картину. За то, что не запер ее за собой.
— Джейкоб!
Это был Хью. Черт побери! Мой желудок скрутило от гнева. Они подвергали себя опасности без всякой причины. Я подумал о том, чтобы ответить, крикнуть им, чтобы они возвращались, бежали, пока могут. Но я знал, что они только последуют за моим голосом и придут быстрее.
— Джейкоб, вернись!
Теперь я не мог остановиться. Я должен был это сделать. Это был единственный способ защитить Нур, и если у нее была хоть какая-то надежда поглотить свет Каула, ей понадобится вся помощь, которую она сможет получить. Даже если это означало, что я превращусь в пустоту, возможно, навсегда.
Я мчался вперед, следуя по следу светящихся капель мимо комнаты за комнатой, заставленные сосудами. Достаточно душ для Каула, чтобы создать армию, чтобы захватить мир, если дать ему достаточно времени.
Тропа вела в комнату, заполненную сосудами и дюжинами спущенных белесых мешочков, каждый размером и формой напоминал спальный мешок.
Инкубационный зал.
Это были коконы, теперь пустые, место рождения новых пустот Каула.
На полу у стены с сосудами стоял мешок, сплетенный из соломы, оставленный там, как будто для меня.
— Эти банки? — крикнул я в воздух.
Да, голос Бентама вернулся.
Я начал хватать банки из их полок в стене и запихивать их в мешок. Они были тяжелыми, хлюпающими жидкими душами. Я слышал, как сосуды шепчутся со мной, когда я бросал их в сумку.
Я почти наполнил его, когда пришли мои друзья. Бронвин, Хью и Эмма, освещая путь своим пламенем.
И мисс Сапсан.
— Джейкоб, остановись, — закричала она. — Он сказал нам, что ты пытаешься сделать, и ты не должен этого делать!
— Я должен, — крикнул я, перекидывая сумку через плечо и пятясь. — Это единственный выход!
— Ты потеряешь свою душу, — сказала Эмма. — Ты станешь каким-то чудовищным развращением самого себя!
Я посмотрел на ее лицо в свете огня, ее черты исказились от боли. Мисс Сапсан смертельно испугалась. Бронвин и Хью умоляли меня. Меня убивало видеть их такими. Я знал, что если я сделаю это, это может изменить ситуацию, которая спасет нас, но кем я стану? Увижу ли я их когда-нибудь снова? Я вспомнил, как Горацио описывал состояние пустоты: вечная агония.
«Иди, — эхом отозвался в моем мозгу Бентам, — поторопись».
Я ударился обо что-то пяткой и чуть не споткнулся. Оглянувшись, я увидел безрукую и наполовину сформированную пустоту, которая так и не смогла выбраться из своего кокона.
Мои друзья приближались.
— Пожалуйста, Джейкоб, — говорил Хью. — Тебе не обязательно это делать.
— Мы любим тебя, — сказала Бронвин. — Мы будем сражаться с Каулом вместе.
Их намерения были ясны: они собирались схватить меня и притащить обратно.
Я не мог этого допустить.
Я распорол кокон, опустился на колени и приложил пальцы к все еще мягкому черепу эмбриональной пустоты.
Поднимайся.
— Что ты делаешь? — воскликнула мисс Сапсан. — Джейкоб, нет.
Бронвин бросилась на меня. Челюсть пустоты широко распахнулась, и ее языки, растопырившись, поймали ее.
— Джейкоб! — закричала она, извиваясь на них.
— Мне очень жаль! — крикнул я, снова поднимая сумку. — Я люблю вас всех. Вот почему я должен это сделать.
Я повернулся и побежал, оставив их ошеломленными. Я надеялся, что они поймут. Я надеялся, что когда-нибудь они меня простят. Теперь я знал: я никогда больше их не увижу. После того как я помогу Нур уничтожить Каула, я исчезну. Найду самую дальнюю, самую захолустную петлю, какую только смогу, и изгоню себя в какой-нибудь забытый уголок прошлого. Я собирался превратить себя во что-то неузнаваемое. Во что-то опасное.
